Подкидыш

– У тебя что, совсем нет стыда? Ты ведешь себя как последняя потаскуха, как кабацкая девка, да еще и занимаешься этими мерзостями в тот день, когда у нас собрались гости! Ты хотела осрамить нас перед ними, перед твоим собственным женихом и его отцом – людьми, которые скоро станут нашими родственниками? Ты что, совсем ума лишилась? Тебе всегда давали слишком много воли – я растила своих детей в куда большей строгости. Но глядя на тебя, я всегда надеялась, что ты получила хорошее воспитание и не будешь злоупотреблять своей свободой – и уж тем более таким образом. Неужели ты ничему не научилась за все тс годы, что провела с мистером Дженни и Энис?
– Я люблю Генри Баттса и хочу выйти за него замуж, – упрямо пробормотала Сесили.
– Ерунда, – отрезала Элеонора, причем таким уверенным тоном, что Сесили даже отпрянула. – Любовь – это то, что женщина чувствует к своему мужу. Генри же тебе не муж и никогда им не будет.
– Но мы... мы дали друг другу слово...
– Ничего вы друг другу не давали. Ты обручена с Томасом Баттсом и выйдешь за него замуж.
– Генри и я... мы... – Сесили не могла выговорить этого сейчас, и Элеонора по-своему пришла ей па помощь.
– Ты помолвлена с Томасом. И никакие, слышишь, никакие твои слова и поступки ничего не изменят. Генри придется смириться и не покушаться на вашу семью. Ты понимаешь меня? Даже если ты спала с ним, это будет расцениваться всего лишь как супружеская измена, а не как препятствие к вашему с Томасом браку.
Элеонора не сводила с внучки сурового взора, и под этим взглядом Сесили сначала покраснела, а потом заплакала, поняв, что столкнулась с волей, которая куда сильнее её собственной.
Элеонора наблюдала, как постепенно слабеет сопротивление Сесили, а потом заговорила уже более мягко и ободряюще:
– Ну же, дитя, где твоя гордость? Ты не должна хотеть, чтобы твоим мужем был младший сын, когда есть старший! Ты же Морлэнд! Томас – вот подходящая для тебя партия, а Генри – что он такое? Кроме того, будущее семьи Морлэндов – в тканях, и ты внесешь свою лепту в наше дело, выйдя замуж за наследника мистера Дженкина Баттса, торговца материей. Станешь женой Томаса, и твои сыновья унаследуют все его богатство. Обвенчаешься с Генри... – Элеонора пожала плечами. – Генри может подойти Маргарет, – добавила она, хитро играя на ревности Сесили к расцветающей красоте сестры, – но ты же старшая дочь своего отца.
– Но Генри... я обещала, – слабо начала Сесили.
Элеонора нанесла последний удар:
– Твой Генри сейчас отрекается от всего перед своим отцом и страстно желает только одного – никогда больше не видел тебя.
– Вы и правда так думаете?
– Дитя мое, я все это уже не раз видела раньше. Поверь мне, Томас – более хороший человек, более удачная партия для тебя и более надежный муж. Неужели ты думаешь, что я отдала бы тебя за кого-нибудь, кто не был бы самым лучшим? А не кажется ли тебе, что я ценю тебя куда выше, чем все прочие? Иди, иди сюда, моя маленькая Сесили, поцелуй меня, вот так. Моя бесценная девочка... ну же, не надо опять плакать, все уже кончено.
– О, бабушка, – шмыгала та носом. – Простите меня. Я не думала...
– Конечно, ты не думала. Но впредь будешь думать. Ну а теперь вытри глазки, пощипли свои щечки, и мы пойдем назад в дом. Отныне ты будешь ласковой с бедным Томасом. Сегодня ты едва не разбила ему сердце, так что тебе надо быть с ним особенно нежной.
– А как же... мистер Баттс?
– Я поговорю с ним. А ты можешь выкинуть всю эту глупую историю из головы.
– О, спасибо вам, бабушка, – возбужденно воскликнула Сесили, и когда они рука об руку шли к дому, внучка взирала на Элеонору с благодарностью и любовью.
 
Глава 21
Зеленоватый свет августовского вечера проникал в увитую зеленью комнату; Сесили, похожая на лесную нимфу в своем зеленом шелковом платье и с волосами, заплетенными в косу и уложенными в золотистую корону вокруг головы, сидела на подушках, играла на гитаре и пела. Когда её чистый молодой голос поднимался ввысь, она улыбалась Томасу, который сидел рядом с ней и напоминал млеющего от восторга и удовольствия маленького котенка. Складывалось такое впечатление, что безобразной дневной сцены вовсе никогда и не было.
Элеонора и Дженкин сидели чуть поодаль, негромко беседуя.
– Я не знаю, как вам это удалось, – говорил Дженкин, – но, похоже, она сдалась полностью. Она смотрит на него, как молоденькая ярочка на барана.
Элеонора улыбнулась, но неожиданно у неё в ушах так же отчетливо, как и голос Дженкина, зазвучал другой голос – голос её давно умершего свекра, сказавшего Роберту в её первую брачную ночь: «Покрой её как следует, и она нарожает тебе много хорошеньких ягняточек!» Это же надо, какие странные шутки играет иной раз с нами память, подумала Элеонора; старик Морлэнд умер почти сорок лет назад, а она, Элеонора, помнит даже тот тон, каким он произнес эти слова.
Она отогнала от себя эту мысль и сказала:
– Я думаю, что надо обвенчать их как можно скорее. Они обручены уже достаточно давно – пусть женятся, пока еще какой-нибудь соблазн не сбил их с пути.
– Согласен, – ответил Дженкин. – Тем более что нам не надо даже обсуждать условия, госпожа. У Сесили – прекрасное приданое, да и я со своей стороны тоже не поскуплюсь. Они прелестная молодая пара, а нам от их свадьбы будет только лучше.
– Они согласны, – улыбнулась Элеонора, – так почему бы нам не поженить их еще до конца месяца?
– Хорошо, так и сделаем. Что вы скажете насчет тридцатого августа?
На том они и порешили. Потом Элеонора задумчиво посмотрела на Генри, прислонившегося к стене в углу, у камина и угрюмо наблюдавшего за своей прежней любовью.
– А что вы думаете насчет этого молодого человека? – спросила она, привлекая внимание Дженкина к его младшему сыну. – Похоже, он – единственный, кто недоволен тем, как все устроилось.
– Да, нам нужно что-то делать и для него, а то, не дай Бог, парня занесет на какое-нибудь запретное пастбище. Что вы скажете о второй свадьбе? Эта другая молодая девица весьма мила, а Генри получит в наследство имение своей матери.
Элеонора посмотрела на Маргарет, игравшую в шашки с Эдмундом, и на стоявшего рядом Тома. Маргарет была хороша, как роза, но детская пухлость щек все еще выдавала в ней ребенка.
– Ей всего двенадцать лет, – проговорила Элеонора. – Она слишком молода, чтобы выходить замуж.
– Другие венчаются и раньше, – заметил Дженкин.
– Я знаю, но думаю, что четырнадцать лет будет более подходящим возрастом, чтобы обручить их, а то Маргарет еще слишком юна. Она куда наивнее, чем была в её годы Сесили. Нет, это не пойдет – и все-таки надо что-то делать с Генри.
Дженкин был немного разочарован тем, что Элеонора отказалась обсуждать возможность второго брака, сильно подозревая, что она считает эту партию не слишком выгодной для своей внучки. Но поделать с этим Баттс ничего не мог.
– Может быть, – сказал он, – будет лучше вообще разлучить Генри с Сесили. Я уже давно подумываю о том, что мальчишку надо приучать к делу. Мне совсем не по нраву, что молодой парень думает только о развлечениях, да еще ищет неприятностей на свою голову. Ему уже шестнадцать, и он вполне может сам зарабатывать себе на жизнь.
– Что вы имеете в виду?
– Мой агент в Лондоне стареет и, похоже, скоро уже не сможет справляться с работой, хотя он прекрасный человек и прослужил мне всю жизнь. Как вы думаете, не послать ли мне Генри в Лондон? Пусть поработает со стариком и изучит дело, а со временем и примет на себя все обязанности...
– Прекрасная мысль, – согласилась Элеонора. – Попав в большой город, он быстро выбросит Сесили из головы.
Дженкин хитро посмотрел на Элеонору.
– И, возможно, он встретит в Лондоне какую-нибудь богатую молодую леди да и женится на ней, – сказал Баттс, надеясь припугнуть Элеонору и заставить её, пока не поздно, попридержать для внучки такого завидного жениха, как Генри.