Карантин

Мы, конечно, были при оружии. Но чтобы проплавить внешнюю броню робота, нам понадобилось бы дней десять.
Я сообщил в участок о развитии событий и запросил подкрепление. Плазменный резак достиг нижнего угла контейнера и, четко развернувшись, двинулся в горизонтальном направлении.
Над каждым рядом контейнеров на потолке склада находился передвижной кран. Не успел я посмотреть на потолок, как Винсент уже переключил управление кранами на себя. Нужный кран завис как раз над противоположным концом ряда, и по команде Винсента неправдоподобно медленно пополз к нам. С помощью «Н5» я быстро прикинул расстояние, скорость движения крана, скорость плазменного резака – выходило, что кран доедет до контейнера секунд через пятнадцать после того, как робот вырежет переднюю стенку. Однако проход между рядами не более трех метров в ширину, и МА52 не сможет сразу броситься в атакууему придется сначала расчистить путь, и мы выиграем на этом гораздо больше, чем пятнадцать секунд.
Стальной прямоугольник отделился от контейнера и, как был в вертикальном положении, с оглушительным визгом понесся вдоль по проходу к противоположной стене. Заработали гусеницы, робот выкатился, насколько возможно, из контейнера, и тот скользнул назад сантиметров на десять, не больше.
– Оптимизация! – тихо выругался Винсент.
Кран опустил свою клешню над сдвинутым с места контейнером. Захватные стержни толщиной с мою руку выдвинулись в поисках специальных гнезд в крышке, удивленно втянулись обратно в клешню и с идиотской настойчивостью повторили эту операцию четыре раза, прежде чем сдаться. На клешне замигал красный огонек, дважды оглушительно взревела сирена, после чего кран полностью отключился.
Мы находились довольно далеко от места событий. Мне потребовалось двадцать секунд, чтобы добежать туда – с той стороны, где робот не мог меня видеть. К тому времени он уже начал с размаху таранить контейнер, который загораживал ему путь. Каждый раз, когда он отъезжал назад, его собственный контейнер подавался чуть вперед, когда он двигался вперед, контейнер снова скользил назад; в результате движение было направлено все-таки назад. Роботу предстояло провести в окружении еще несколько минут, но надежда на то, что удастся подправить клешню крана, таяла на глазах.
Сбоку к каждому контейнеру была приварена лестница. Случилось так, что робот вырезал из своего контейнера именно сторону с лестницей. Я залез на контейнер, стоявший напротив, и с него перепрыгнул через проход на крышу контейнера, где был робот. Раскачать клешню оказалось гораздо труднее, чем я ожидал. Она висела на шести: кабелях, которые были собраны в три пары, что давало сильный демпфирующий эффект. Постепенно мне удалось нарастить амплитуду колебаний настолько, чтобы компенсировать смещение контейнера.
Теперь оставалось правильно выбрать момент. Винсент мгновенно оценил ситуацию – он все прекрасно видел при помощи камеры на потолке. «Н5» без труда рассчитала бы момент включения крана, будь контейнер неподвижен, однако его ерзанье было непредсказуемо. Контроллер самого крана ничем не мог помочь – каждый раз, когда Винсент выдавал команду на захват, повторялась жестко запрограммированная последовательность из пяти попыток, после чего все отключалось. Трижды контейнер сдвигался в самый последний момент, опрокидывая все расчеты Винсента. Я понимал, что четвертая попытка будет последней. Можно было раскачать клешню еще сильнее, но тогда она, двигаясь по дуге, стала бы подниматься слишком высоко над контейнером, и захватные стержни не достали бы до гнезд.
С четвертой попытки стержни вошли куда нужно, и это выглядело так же неправдоподобно, как запущенное в обратную сторону кино, где черепки волшебным образом складываются в вазу. Точнее, в гнезда вошли все стержни, кроме одного, который нелепо застрял в доле миллиметра от своего гнезда, в то время как остальные плавно скользили внутрь. Я с ужасом представил себе, что произойдет, если сейчас какой-нибудь идиотский микропроцессор решит, что нельзя больше ждать, пока сработает этот последний стержень.
Изо всех сил я треснул по стержню ногой – и он скользнул на место. Несмотря на настройку, я испытал такое острое счастье, что даже голова закружилась. Согнувшись, я проскочил между кабелями и перепрыгнул через проход как раз в тот момент, когда громко загудели подъемные двигатели крана. После этого я слетел вниз по лестнице и помчался прочь.
Контейнер плавно поплыл к потолку. МА52, который был все еще на две трети внутри, ничего не оставалось, как подниматься вместе с ним. Когда его гусеницы достигли уровня крыши преграждавшего ему путь контейнера, я отчетливо представил себе, как он сейчас прыгнет вперед и вырвется на свободу, но проход был чересчур широк, и очень скоро робот беспомощно повис под потолком на пятидесятиметровой высоте.
Я услышал приближающийся звук сирен – это подошло подкрепление. У выхода из склада мы встретились с Винсентом.
Я сказал:
– Теперь будем ждать, пока приедут войска и разнесут эту тварь на куски.
Винсент покачал головой:
– А зачем?
– Как зачем?
– Прочностные показатели данной системы, – изрек он, – оставляют желать много лучшего. И разжал клешню крана.
Потом среди обломков нашли такое количество боеприпасов, которого бы хватило, чтобы уничтожить пару пригородов. Этого не произошло только из-за неграмотной работы Детей: они отключили сигнализацию не на том складе. Если бы мы вовремя не получили сигнал тревоги, все бы кончилось тем, что войска охотились за МА52 на улицах. В трех африканских городах так и случилось, и погибших было множество. Ну а в других местах, как обычно, рвались бомбы – от зажигательных до нервно-паралитических. Я не хотел ничего об этом знать, просто смотрел на заголовки и переключался на следующий экран. Слишком быстро приходилось привыкать к мысли, что наша победа была совсем микроскопической.
Несмотря на то, что нам, в сущности, просто повезло, Винсента и меня, как и следовало ожидать, изобразили настоящими героями. Я не возражал – ведь теперь перевод в группу по борьбе с терроризмом был практически гарантирован. Внимание прессы утомляло, но я стиснул зубы и терпел. Карен же была просто взбешена, и я не мог ее винить – всех наших друзей интересовала только эта история, и ей, видимо, так же опротивело в сотый раз ее выслушивать, как мне – рассказывать.
Дальше – больше. Как-то в воскресенье к нам забежал брат Карен, чтобы вместе посмотреть сделанные им – из самых лучших побуждений! – видеозаписи всех моих интервью. Ужас был в том, что Департамент полиции приказал мне давать интервью только под настройкой, и поэтому мы с Карен делали все возможное, чтобы случайно не увидеть их по ГВ. Ничего не поделаешь, теперь пришлось просмотреть их все разом. Карен было почти так же неприятно видеть меня под настройкой, как мне самому. Она назвала меня «бойскаут-зомби», и я не мог не согласиться с таким определением – этот полицейский с моим лицом был таким вежливым, серьезным, таким до идиотизма сознательным и все понимающим, что мне хотелось заткнуть ему рот. (Некоторые таковы от природы, но их мало, и их всегда почему-то жалко.) У каждого полицейского есть не менее шести стандартных настроечных модов – от «H1» до «Н6», но именно «Н3» приводит сознание в оптимальную для несения службы кондицию, «Н3» в буквальном смысле настраивает человека. Я всегда понимал, что «Н3» попросту временно калечит мой мозг, хотя и делает это для моей же пользы, эффективно и без последствий. В данном случае лучше всего называть вещи своими именами. Настроечные моды превращают нас в хороших полицейских, настроечные моды спасают много жизней, но для этого они – временно – убивают в нас все человеческое. С этим нетрудно было смириться, если не слишком задумываться. «Настроечные препараты» недоброго старого времени, грубо, химическим путем подавлявшие эмоции, повышавшие остроту чувств и быстроту реакции, вызывали много побочных эффектов, таких, например, как непредсказуемые переходы между настроенным и обычным состоянием, однако с появлением нейронных модов все эти проблемы исчезли. Моя жизнь просто и ясно делилась на две не связанные между собой части – на службе я был настроен, вне службы нет. Здесь нельзя было ничего перепутать, одна половина никак не мешала другой!.