Две дамы и король

Ты, лапочка, умница, понимаешь, к чему я клоню.
Булыгин вопросительно посмотрел на Регину, затем кивнул утвердительно: «Понимаешь».
— Подумай, за мной не заржавеет. Поможешь мне с Серегой расстаться, уговоришь его — комиссионные твои, я скупиться не буду. Ой-ой-ой, только не надо так на меня смотреть, будто первый раз замужем! Впрочем, ты особо не расстраивайся. Такая женщина не должна себе голову забивать сильно серьезными делами, ха-ха… В Амстердам! В Амстердам!
Фланировать по площади Дам! Ловить восхищенные взгляды долбаных европейцев! Только жаль, Серега поехать не сможет. А как бы вы там вдвоем, как бы это сказать, насладились красотами города…
С последними словами о Сереге Булыгин улыбнулся Регине, скривив рот (а глаза за дымчатыми очками смотрят в упор, не мигнут), и двинулся к двери.
В дверном проеме обернулся и, повторив: «Плохо может кончиться», вышел. Регина мгновение просидела, не шелохнувшись, а затем резко вскочила и кинулась открывать форточку.
Вечером того же дня Губин сидел, задумавшись, в кресле в своем кабинете. Кабинет он отделывал с большой любовью — как все «кухаркины дети», он был неравнодушен к атрибутам роскоши. Три с лишним десятилетия своей советской жизни он прожил без особого комфорта — вспоминая эту жизнь из сегодняшнего дня, он не мог не признать ее и скудной. и скудоумной. Малогабаритка, постоянная необходимость «крутиться» из-за каждой мелочи, вечные изнурительные поиски дефицита и возможности подзаработать… Господи, чем они занимались! У Губина по работе был доступ к ксероксу — а в советские времена ксероксы, если кто забыл, а нынешняя молодежь даже и не знает, находились под присмотром первого отдела. Эти аппараты, которые сегодня стоят чуть ли не на любом углу, в советских учреждениях располагались за железной дверью с семью замками и ежедневно опечатывались. На каждую копию требовалась отдельная документация и виза вышестоящего начальника. И дело было не в экономии средств или в опасности фальшивомонетничества, как подумали бы сейчас. Ксерокс был орудием политическим и даже идеологическим, ибо мог делать копии с чего угодно. На нем ведь и «Архипелаг ГУЛАГ» можно было размножить. Что и говорить, вовремя советская власть почила в бозе, что бы сейчас кагэбэшники с Интернетом стали делать? Но в планы Губина в те времена не входило связываться с КГБ, хотя в кухонной интеллигентской болтовне о прогнившей системе он участвовал регулярно. В вопросе ксерокса его интересовала только коммерция. Дело нехитрое — например, с каждого тома библиотеки фантастики или Стругацких делаешь несколько десятков копий, загоняешь их знакомым по десятке… Конечно, приходилось объясняться с начальством за расход материалов, но кто в советское время не умел дурить мозги начальству? Копии рвали из рук. Книг не достать, особенно хороших, а денег на руках у народа несчитано. Сегодня все это кажется дичью — ничего себе книгопечатание в конце двадцатого века!
Губин даже в ту пору не унывал, хотя сейчас без смеха не мог вспомнить их кустарный бизнес. И те мизерабельные условия то ли от привычки, то ли от переизбытка энергии его не очень угнетали. Наверное, просто молодость, вечная влюбленность в Киру… Теперь, когда он наконец, как ему казалось, чего-то достиг, Губин благоустраивал свою жизнь, наводил в ней комфорт с большим удовольствием.
Кабинет был просторный, уставленный американской офисной мебелью — стол для конференций, рабочий стол с огромным вращающимся креслом, мягкие диваны и журнальный столик, бар, книжные полки с образцами продукции холдинга. За задней дверью помешалась уютная комната отдыха, где по вечерам Губин расслаблялся с особо приближенными сотрудниками, а попросту говоря, пил с Булыгиным, Сурновым, Подомацкиным и другими, параллельно обсуждая проблемы бизнеса.
В дверь заглянула его тетушка — он взял ее в буфет при приемной.
— Сереженька! Кофе принести?
— Принеси, теть Люб, спасибо.
Губин думал, что ему делать с Мишей Булыгиным.
Регина передала ему свой разговор с ним, хотя поначалу сомневалась — стоит ли. Ей не хотелось, чтобы Булыгин использовал ее в своих отношениях с Губиным, — если она расскажет о разговоре, значит, сделает как раз то, чего от нее хочет Булыгин. Но потом она решила, что лучше Сергея предупредить, — ее очень настораживало поведение Булыгина.
А Губину очень не понравилось, что Булыгин стал действовать через Регину, — он видел в этом элемент шантажа и даже какой-то демонстрации. Мол, во-первых, все про тебя известно, а во-вторых, плевать, что тебе это может не понравиться, я делаю, что считаю нужным, я тебе не шавка.
«Значит, не оставил мысли соскочить, — думал Сергей. — Готов на все». Впрочем, после того первого горячего разговора с Булыгиным Сергей не верил всерьез, что кореш Миша отступился от намерения свалить с рекламной фирмой из его холдинга. После той размолвки Будыгин больше не поднимал этого вопроса, но мыслей своих явно не оставил. Сергей, при всей своей предприимчивости и даже хитрости, которая не раз помогала ему в делах, в некоторых вопросах был человеком доверчивым. Например, он абсолютно доверял своим ребятам, с которыми начинал комсомольский бизнес много лет назад. В их числе был и Булыгин. Неприятный разговор сидел в памяти как заноза, но Губину и в голову не приходило, что Мишка способен предпринять что-то за его спиной.
И вот на тебе…
Булыгин его удивлял — что ни день, новый сюрприз! План развития своей рекламной фирмы он выполнял с явной прохладцей, указания Губина чуть ли не игнорировал — скажем, ему было ведено собирать рекламу для недавно приобретенной «Политики».
Однако сборы по рекламе в журнале с каждой неделей падали, на что Булыгин отвечал, что никто из нормальных людей не хочет размещать рекламу в этой тягомотной «Политике», что серьезные люди ее не читают, что тираж ничтожный, а журналисты — дешевые, и откуда здесь будут бабки? После того разговора Губин повнимательнее изучил состояние дел в булыгинском «Пресс-сервисе» и пришел к выводу, что часть прибылей Булыгин утаивает. Первым порывом Губина было вызвать Мишку и поговорить с ним как следует. Но потом он передумал. С некоторых пор общаться с Булыгиным по-старому не получалось.
Тот затаивался, огрызался, не шел на контакт. Тогда, в первый раз, тоже ведь его уговаривал — потерпи, сейчас издательство раскрутим, на подходе Фаулз, потом собрание Скотта Фицджеральда и Ремарка. Но Булыгин только бычился и молча таращился исподлобья. И увещевал его Губин, и совестил, и матом орал, и наобещал с три короба — как видно сегодня, ничего не помогло. Что он, интересно, задумал? Конечно, если действовать строго по закону, ничего Булыгин сделать не сможет — по всем документам фирма принадлежит Губину. Но ведь мы в России девяностых, в стране безграничных возможностей. Глупо уповать на закон — Губин это хорошо понимал, как и Булыгин. Об этом он и намекал через Регину.
Предлагал выкупить фирму. Откуда у него деньги?
Сколько Булыгин ни приворовывал, столько скопить он не мог — особенно при его любви к красивой жизни. Одна Элеонора кучу бабок с него сосет. Ребята как-то смеялись (им жены рассказывали ), что она шубы коллекционирует. Как увидит новую шубу в витрине — не может устоять. А Булыгину своему признаться боится, что еще потратилась, поэтому покупает шубы и под тахту складывает. А потом, наверное, примеряет их, перед зеркалом вертится, кайф ловит, пока мужика дома нет…
Кредит ему никто не даст — кто он такой, Булыгин? Если только он не снюхался с…Хреново. Что делать? Отдать «Пресс-сервис» Булыгину и отпустить его с миром Губин не мог, хотя и понимал, какими осложнениями ему может грозить эта история с «Пресс-сервисом». Блин, будем считать, что даже вопрос об этом не стоит — отпустить! Во-первых, фирмочка — одно из немногих его предприятий, которое уже сейчас приносило прибыль, небольшую, но все же. А во-вторых, из принципа. Он ее придумал, он поставил на дело Булыгина и дал ему все контакты для раскрутки. И потом — сегодня отпусти Булыгина, завтра весь его холдинг рассыплется. И первым в очередь на расставание встанет Димка Сурнов с «НЛВ» — а там-то прибыли просто бешеные. Под «НЛВ» любой банк кредиты дает. Если бы не «НЛВ», не было бы сегодня у Губина ни издательства, ни «Политики», ни этого здания в центре Москвы.