Миссия выполнима

На самом деле эта игла была не просто игла, потому что была обработана прозрачным раствором. Снаружи. Но более всего внутри. Внутри иголки раствор закупорил отверстие по всей длине органической пробкой.
Сестра обломила ампулу с витамином и набрала его в шприц.
— Вы не бойтесь, больно не будет, — успокоила она.
Сняла колпачок и, аккуратно проткнув кожу, ввела иглу в вену.
Выдавливаемый поршнем раствор витамина вытолкнул из иглы “пробку”, и ток крови быстро разнес микрочастички неизвестного вещества по организму.
Сестра выдернула иголку, прижала ваткой, промоченной в спирте, ранку.
— Ну вот и все.
— Ловко у вас получается, — похвалил Замминистра, сгибая в локте руку.
— Вы посидите здесь несколько минут, — предложила сестра, показывая на кожаные кресла, на столик, где лежали журналы и пульты дистанционного управления телевизором и видеомагнитофоном.
— Спасибо, времени нет. Мне еще педали крутить.
— Какие педали?
— Велоэргометра.
Замминистра поднялся еще на этаж, быстро нашел нужную дверь. Очереди не было. Очереди не могло быть, потому что здесь все точно рассчитывали. Пациенты ЦКБ были не теми людьми, которых позволительно держать в коридорах.
Высокопоставленный пациент сел на сиденье велоэргометра, взялся за ручки и раскрутил педали.
Медсестра посмотрела в направление, удивленно хмыкнула и добавила нагрузку.
Теперь, для того чтобы провернуть педаль, приходилось прикладывать немалое усилие. Пациент раскручивал велоэргометр, пыхтя, покрываясь потом и багровея от натуги. Но не спорил, так как не привык спорить, привык выполнять.
Оборот.
Еще оборот.
Еще десять…
Неожиданно пациент хватанул ртом воздух и завалился чуть набок. Но выпрямился и виновато улыбнулся. Не привык он, чтобы кто-то видел его слабость.
Раскрутил с новой силой педали и рухнул грудью вперед. Теперь уже не улыбаясь, теперь уже хрипя и закатывая глаза.
Медсестра испуганно подскочила к нему, стащила с велоэргометра на пол, поймала запястье, нащупывая пульс.
Пульс не находился. Пульса не было.
Как же так?!
Сестра метнулась к двери, забыв о телефоне, о мобильнике в кармане и о тревожной кнопке на стене.
— Сюда, скорее сюда! — крикнула она что было сил. Гулкое эхо раскатилось по пустым коридорам. Из-за соседних дверей высунулись головы.
— Что случилось?
— Там… Он там… Он, кажется, умер!..
Со всех сторон, убыстряя шаги, побежали люди в халатах.
Кто-то распластал тело Замминистра по ковролину, сложил на груди крест-накрест ладони, навалился на них всем весом тела, толкнул, сплющивая ребра, продавливая в аорты замершую кровь. Еще раз толкнул… Крикнул:
— Дайте ему воздух!..
Ближайшая медсестра упала на колени, приблизила свое лицо к уже синюшному, к уже мертвому лицу пациента, стерла с подбородка выступившую серую пену, набросила обрывок бинта, прижалась губами к губам, с силой выдохнула воздух.
Грудь мертвеца расправилась, приподнялась, словно он сделал вдох. Но это был не вдох, это был выдох…
В кабинет все гуще набивались врачи, сестры и какие-то совсем посторонние люди. Распахнули настежь окна.
— Дефибриллятор сюда!
Торопясь, откинули крышку дефибриллятора.
— Быстрее, быстрее…
Тревога расходилась по коридорам, как волна цунами, вовлекая в смерть все новых людей. Этажом ниже в процедурную сунулся какой-то мужчина в белой шапочке, с испуганным, перекошенным лицом и крикнул:
— Вы чего здесь?.. Там вашему пациенту плохо! Умирает он! Берите шприцы, адреналин, и скорее, скорее!..
Медсестра метнулась к двери, забыв ее закрыть. Мужчина сделал вместе с ней несколько шагов по коридору, но вдруг остановился:
— А нашатырь, нашатырь вы взяли? Идите, идите, вас ждут! Я сам. Где он?
— Там, в шкафчике…
Мужчина быстро вернулся в кабинет, прикрыл за собой дверь, но шагнул почему-то не к стеклянному медшкафу, где на полках были разложены медикаменты, а шагнул к мусорному ведру. Быстро вытащил его на свет и собрал все, бывшие сверху, одноразовые шприцы и иголки, сунул их в карман халата. И бросил в корзину другие, точно такие же шприцы…
— Разряд!
Удар тока сотряс тело Замминистра, подбросил его на несколько сантиметров над полом.
— Разряд!..
— Еще разряд!..
Но все было напрасно, сердце не запускалось.
Еще некоторое время мертвецу делали непрямой массаж сердца и искусственное дыхание, вогнали в грудь, между ребер, пятнадцатисантиметровую иглу, проткнули сердце, влили в мышцы два куба адреналина…
Но сердце молчало.
— Всё, готов!..
Врачи встали с пола и как-то незаметно разошлись. Скоро приехали санитары, подхватили мертвеца за руки за ноги, подняли, перевалили на каталку. Сбегавшая к кастелянше нянечка принесла чистую простынку, которой накрыла мертвое тело. С головой накрыла. И недавно Заместителя Министра обороны, а теперь просто труп повезли в морг…
Внизу, на стоянке, в машине сидел водитель, от нечего делать во второй раз перечитывавший газету. Сегодня шеф почему-то задерживался…
Несколько часов Замминистра лежал в холодильнике. Потом его перенесли в анатомичку.
Вскрытие подтвердило высказанный еще там, в кабинете, где пациенту стало плохо, диагноз — острая коронарная недостаточность. Об ошибке сестры, задавшей больному на велоэргометре чрезмерную нагрузку, предпочли забыть. Тем более что то злополучное направление куда-то пропало, а лишние скандалы Центральной клинической больнице ни к чему. ЦКБ — больница элитная…
 
Глава 2
Генерал Крашенинников был ошарашен. Два дня назад он виделся с Заместителем Министра в его кабинете, в двух шагах от него стоял, разговаривал, доказывал что-то… И вдруг…
Как же так может быть — ведь здоровый на вид мужик. Как бык здоровый! А тут…
Генерал не думал о том, какие последствия для него будет иметь внезапная смерть его непосредственного начальника. И вообще, ни о чем таком не думал. По крайней мере пока не думал… Он находился под впечатлением чужой неожиданной смерти. Был человек, и нет… Словно какая-то потайная дверца приоткрылась, отсюда — туда приоткрылась и забрала еще одну душу. И невозможно понять и принять, что этого человека он больше никогда не увидит… Не услышит… Не позвонит ему…
Нет Замминистра, совсем нет. Потому что смерть — это не отставка и не разжалование. Это хуже чем отставка, чем разжалование в рядовые, чем даже штрафбат. Это необратимо. Это раз и навсегда!
Черт, жалко мужика, толковый был мужик! Был…
Генерал хотел вывесить в казарме портрет Замминистра в траурной рамке и даже стал соображать, где раздобыть его фото, но потом понял, что нельзя ничего вывешивать, потому что личный состав, может быть, о чем-нибудь и догадывается, но умершего прямым начальством не считает. Не должны считать. И никто не должен… Потому как на бумаге часть числится как склад, а на складах большому начальству делать нечего.
Не получится с фото…
Генерал вызвал дежурного и приказал отрядить кого-нибудь на машине в ближайший магазин, чтобы тот по-быстрому смотался и купил пару бутылок водки и какой-нибудь “сникерс”.
Водку привезли.
Генерал заперся в своем кабинете с близкими командирами, сгрудил граненые стаканы, брызгая на стол, разлил, сказал:
— Пусть земля ему будет пухом!
Ахнул залпом двести грамм и даже закусить забыл.
Эх, жизня! Сегодня ты в самых верхах ходишь, а завтра… завтра в могиле червяков кормишь. Которым все едино, генерал ты или лежащий тремя метрами дальше слесарь-пропойца. Все равно итог один…
Утром, протрезвев, генерал выгнал личный состав на полосу препятствий и гонял до седьмого пота, чтобы выбить из голов дурные мысли, чтобы показать им, что в жизни части, в характере службы ничего не меняется. Что все останется так, как было до того! Хотя сам в этом уверен не был.
Часть его была создана покойником под себя, вначале для возвращения оставленной в бывших республиках техники, потом для “наезда” на предпринимателей, срывающих поставки сырья и комплектующих на предприятия оборонки. Кроме него, никто о том, что здесь происходит, не знал. Проблем со снабжением, очередными и внеочередными званиями, квартирами не было — Замминистра прикрывал от всех и от всего. А теперь?..