Семейная жизнь весом в 158 фунтов
Он усмехнулся. На зубах появилась розовая от крови пена; саданув его своей тяжелой рукой или ногой, Бендер, видно, разбил ему губу. Даже через носки ощущался жар мата – словно идешь по горячей влажной губке. Всех посетителей Уинтер заставлял снимать обувь при входе.
– Северин, – сказал я ему, когда он еще с трудом мог завершить начатую фразу, – довольно странное развлечение для тридцатипятилетнего человека.
– Он будет национальным чемпионом, – умудрился выговорить Северин.
– А ты займешь второе место, – сказал я.
Он позволял лишь себе шутить насчет своих «вторых мест» и не любил, когда на эту тему шутил кто-то другой, так что я решил сменить тему. Но, думая рассмешить его, выбрал неудачную аллегорию.
Я рассказал ему о французском асе времен Первой мировой войны Жан Мари Наварре, который уверял, что ненавидит убийство. Наварр заявлял, что он просто трюкач; когда он не мог обнаружить точное местонахождение немецких самолетов, он устраивал шоу высшего пилотажа для зрителей в окопах. Он провел более двухсот пятидесяти воздушных боев под Верденом и к маю 1916-го у него на счету было двенадцать сбитых немецких самолетов. Но вскоре его ранили, и последующие военные годы он провел в госпиталях. Он отличался жутким характером; брат его погиб; сам он частенько брал оздоровительные отпуска – этакий денди с женским шелковым чулком на голове вместо шляпы. В Париже он преследовал на своей машине жандарма, шедшего по тротуару. Он пережил войну, но спустя год погиб, проделывая один из своих трюков: пытался пролететь на самолете под Триумфальной аркой.
Когда я увидел, как задела Северина эта история, я смутился.
– По-моему, здесь нет ничего смешного, – сказал он.
Конечно ничего. Даже в шутках надо было принимать его правила.
Как и в вопросе, связанном с трансами, где никто ни с кем не соглашался. Утч любила поговорить о том, как могла бы научить Тирона Уильямса контролировать себя, но ее методы были неприемлемы для Северина. А Эдит частенько дразнила Северина Джорджем Джеймсом Бендером, которому, по ее мнению, Северин отдавал слишком много времени.
– Джордж Джеймс Бендер впадает в самые глубокие трансы, – сказала Эдит. – Мне кажется, его мозг находится под постоянным очищающим душем.
– Не надо снобизма, – ответил Северин. – Это своего рода способ сконцентрироваться. Это не то, что нужно тебе, чтобы писать, но вполне сходно по затратам энергии. Конечно, Бендер – простой парень, очень наивный. Он скромный, не очень привлекательный – во всяком случае, не тот тип, что нравится женщинам. Он, по всей вероятности, девственник…
– Девственник? – сказала Эдит. – Севи, я не думаю, что у него вообще когда-нибудь встает!
Но она, казалось, пожалела о своей шутке, лишь только произнесла ее, хотя Северин усмехнулся. Его это будто не задело, но и я и Утч заметили, как внимательна была к нему Эдит весь вечер; она дотрагивалась до него, гладила больше, чем обычно, и именно она сказала, что устала и хотела бы расстаться пораньше. Мы с Утч отправились домой, а Эдит осталась с Северином. Никто не испытывал разочарования; нам еще предстояло часто видеть друг друга, и всем надо было проявлять великодушие. Но в машине я сказал Утч:
– Что ты об этом думаешь?
Я подозревал, что в будущем мы еще коснемся вопроса о том, у кого стоит, а у кого не стоит.
– Хм, – сказала Утч, женщина, обожавшая междометия.
Мы легли в постель; она тоже сказала, что устала. Я лежал без сна на своей стороне кровати, не так уж и желая продолжать эту тему, но все же спросил, думая, впрочем, что Утч уже спит:
– У Северина ведь нет никаких проблем с этим, правда? Ну, когда он с тобой?
Ответа не последовало. Я решил, что она и вправду спит.
Я сам уже почти заснул, когда Утч сказала:
– Нет.
Я подумал об этом; сон опять пропал, и она тоже явно не спала. Я размышлял о разном, о чем, право, не хотелось спрашивать, но вышло так, будто она прочитала мои мысли.
– Знаешь, – сказала она, – мне лично кажется, что у Северина стоит всегда.
Это разрядило легкое напряжение между нами, словно небольшое пространство кровати находилось в электрическом поле. Я засмеялся.
– Ну, я подозреваю, Утч, что время от времени все же опускается или хотя бы слегка расслабляется, ты просто не замечала.
Я думал, что сострил, но она сказала: – Нет.
Тогда я проснулся окончательно и сказал:
– Если никогда не опускается, значит, он никогда не кончает, ведь так, Утч? Он, наверное, не кончает.
– И ты еще говоришь, что Северин слишком любопытен, – сказала Утч. – Ты говоришь, он слишком многое выспрашивает у Эдит.
Это точно, я знал, что не стоит спрашивать лишнего. Но упорствовал:
– Утч, он кончает?
Довольно долго она молчала. Но наконец произнесла: – Да. Я зачем-то добавил:
– Во всяком случае, с тобой.
Утч потянулась ко мне и положила мне руку между ног. В связи с нашим предыдущим разговором мне стало неловко, что именно в этот момент я не был возбужден. Через некоторое время она убрала руку; так она говорила «спокойной ночи». И мы вместе погрузились в плотную, можно даже сказать мудрую тишину, которая достигается только долгими годами прочного брака. Мы оба делали вид, что спим, пока и вправду не заснули.
5. Предварительная диспозиция
Сначала мысль о том, что моя жена Утч и Северин занимаются любовью, очень возбуждала. Она распаляла былое желание, которое не исчезло совсем, но приходило, пожалуй, не слишком часто. Эдит говорила, что чувствует то же самое, мысль о муже и Утч освежала ее восприятие. Что ж, аппетит у одного разжигает аппетит у всех. Вполне возможно. Утч говорила, что иногда по отношению ко мне у нее возникали те же ощущения, но не всегда эффект был таким уж устойчивым. Происходящее же с ним представлялось тайной, покрытой мраком.
Северин был слишком маленького роста, чтобы стоя заниматься любовью с Эдит. Не то чтобы уж очень она это любила, быстро добавляла Эдит, но, признаться, мне было интересно узнать, что для него в этом вопросе есть какие-то физические препятствия. Нам с Эдит нравилось заниматься любовью, стоя под душем; обычно это происходило еще до того, как мы шли в постель, где все повторялось снова. Поначалу это вышло случайно, но потом стало ритуалом. («То, что нам известно от начала и до конца, – говорил Северин, – это ритуал».)
Эдит клала руки мне на плечи, и я тихонько намыливал ей грудки. Она взбивала пену у меня на затылке и пускала пенные струи по спине и вдоль всего тела. Я обмазывал всю ее плотной, как густой яичный белок, пеной, и потом мы смывали ее под душем или соединялись в пене. Для секса в ванне пропорции наши были просто идеальны. (Северин, я думаю, просто не мог бы достать.) Она подныривала мне под руки, крепко прижималась к моей груди, а я прижимал ее к прохладным мокрым плиткам, потом она протягивала руки и бралась за вешалку для полотенец за моей спиной, но за нее было держаться трудно, и чаще всего Эдит просто еще крепче прижималась ко мне.
Мы шли в постель чистые, пахнущие мылом, что-то нашептывая друг другу, поглаживая, поглядывая друг на друга в свете горящих свечей, потом курили, потягивали прохладное белое вино, пока желание не появлялось снова. Но в постели не всегда было так хорошо. Она мне говорила, что «распростертый» Северин для нее просто идеален по размеру («и сверху, и снизу, и боком»). Под душем же приятен и нов был я.
Я никогда не слышал, как он стучит в дверь, всегда меня будила Эдит. После первого же стука Эдит говорила: «Одну минуточку, любимый» – и будила меня. Я любил этот ее сонный запах – как будто секс размещался по отдельным клеточкам, и капли любовного сока умудрялись сохраниться в своем гнездышке и издавали аромат. В такие моменты мне очень хотелось снова заняться любовью, прежде чем одеться и уйти, но она никогда не позволяла. Она говорила, что Северин не любит долго ждать, пока я уйду; конечно, это не так уж приятно. Я часто вызывался уйти первым. Я говорил ему, что не против будить его с Утч. Говорил, что и подождать не прочь. Но нет, эта роль предназначалась ему. Только однажды он согласился, что приду я, а он останется с Утч до моего прихода. И я опоздал – как будто это так уж важно! Обещал в три – в четыре, но мы с Эдит проспали. Я вернулся домой около пяти и обнаружил его меряющим шагами тротуар перед нашим домом, замерзшего и злого, но не оставшегося с Утч. Он вскочил в свою машину и уехал прежде, чем я смог произнести хоть слово.