Сын цирка

«Большой Королевский цирк» чаше выступал на периферии, чем в Бомбее. На праздник Даивали или в школьные зимние каникулы лишь два-три цирка выступают в городе. Телевидение и прокат видеокассет сильно уменьшили доходы от цирковых выступлений. Слишком много людей теперь остаются дома и сидят перед экраном телевизора.
Младшие члены семьи Даруваллы, обсуждая цирковые проблемы, сравнивали детей-акробатов, проданных родителями в труппу, с поденщиками, выполняющими изнурительную и рискованную работу. Бежать им некуда, как некуда бежать рабам. Платить им начинали только через шесть месяцев, когда они осваивали номер, и получали они по 90 рупий в месяц, то есть менее четырех долларов. Однако Дарувалла возражал молодым спорщикам, говоря, что пища и кров над головой лучше, чем бродяжничество. Самое главное, дети получали шанс выжить.
Цирковые артисты сами кипятили воду и молоко, покупали и готовили пищу, копали ямы и вычищали отхожие места. Тем не менее тренированный акробат мог получать в месяц пятьсот-шестьсот рупий, а это большая сумма, хотя и равна лишь двадцати пяти долларам.
Дарувалла не мог бы утверждать, что во всех индийских цирках с детьми обращались так же хорошо, как в «Большом Королевском». Уровень выступлений в других труппах был настолько непрофессиональным и опасным, что доктор готов был согласиться со своими детьми: в таких местах жизнь людей всего лишь убогое существование.
Среди заведений подобного рода со словом «большой» в названии «Большой Голубой Нил» занимал последнее место. Дипа согласилась бы с утверждением, что ее цирк не такой уж и «большой». Бывшая исполнительница номера «человек-змея», переучившаяся на акробатку, и здесь не блистала профессионализмом. Не только выпитое перед выступлением пиво стало причиной падения с трапеции.
Повреждения у Дипы были сложными, но не очень тяжелыми. Кроме вывиха бедра у нее разорвались поперечные связки. Сшивая их, доктор оставил Дипе шрам на память. В глаза Дарувалле, когда он готовил это место к надрезу, ударила неотразимая чернота волос на лобке женщины, как черное воспоминание волнующего контакта его носовой перегородки с лобковой костью артистки.
Нос доктора все еще звенел от боли, когда он хлопотал, оформляя Дипу на лечение в госпиталь. Чувствуя свою вину, он вместе с ней уехал из цирка на «скорой помощи».
Едва Фарук появился в приемном покое, к нему подошла секретарша и сообщила, что пока он добирался до госпиталя, на его имя пришла телефонограмма из цирка «Голубой Нил».
— Вы знаете какого-нибудь клоуна? — спросила секретарша.
— В общем-то, наверное, знаю.
— А клоунов-карликов знаете? — допытывалась девушка.
— Знаю, и даже не одного. Я только что оттуда, — добавил доктор, но не захотел признаться, что еще и взял у них пробы крови.
— Похоже, кто-то из них ранен в цирке на площади Кросс Майдан.
— Это не Вайнод! — воскликнул доктор.
— Именно он и ранен, поэтому они хотят, чтобы вы вернулись в цирк, — сказала девушка.
— Что же с ним случилось? — изумился Дарувалла.
— Разве можно судить о состоянии больного по телефонному звонку? — пожала плечами секретарша. -
Сообщение было истеричным. Мне показалось, или он затоптан слоном, или застрелен, или то и другое вместе. Карлик умирает и высказал желание, чтобы вы были его доктором.
Дарувалла был вынужден возвратиться в цирк с низкопробными номерами. В дороге нос его все еще звенел от боли. И даже через пятнадцать лет после инцидента, стоило Фаруку вспомнить жену карлика, как у него начинало ломить в носу. Сейчас, понимая, что на цирковом жаргоне мистер Лал «упал мимо сетки» и мертвый лежит на поле для гольфа, Дарувалла вспомнил, что Дипа тогда «упала в сетку» и осталась жить. Тут же в его воображении ожило ощущение неуклюжего, неожиданного и болезненного контакта между ним и этой женщиной.
Знаменитые близнецы
Вторжение Инспектора Дхара в пиршество стервятников кончилось тем, что они взлетели, но продолжали кружить над их головами. Доктор понимал, что грифов удерживает здесь запах гниения. Птицы так и мелькали над полем для гольфа. Дхар склонился в цветах бугенвиллей над бедным мистером Лалом.
— Не трогай тело! — сказал Дарувалла киноактеру, который был детективом только на съемках.
— Знаю, — холодно ответил ветеран фильмов про полицейских.
Фарук подумал, что Дхар не в лучшем расположении духа и глупо сообщать ему неприятную новость прямо сейчас. Доктор вообще сомневался, было ли когда-нибудь у актера настроение настолько хорошим, чтобы стойко перенести плохие известия. Причиной тому могла стать несправедливость, случившаяся еще при рождении Дхара. Он был однояйцевым близнецом с братом, которого увезли сразу же после рождения. Дхар знал эту историю, но ее не знал его брат-близнец. Ему ничего не говорили, и вот сейчас этот человек приезжает в Бомбей.
Дарувалла всегда считал, что любой обман добром не кончается, особенно такой. Хотя Дхар и смирился, он превратился в замкнутого, отчужденного человека. По наблюдениям Фарука, актер сдерживал себя в проявлении чувства привязанности, расположения и твердо пресекал подобные чувства у других людей. Можно ли винить его за это?
Даже зная о существовании брата-близнеца, которого он никогда не видел, Дхар следовал популярной пословице — не искал приключений на свою голову. Еще одна пословица грозила подтвердить другую истину: неприятное известие могло стать последней каплей, переполнившей чашу терпения киноактера.
Очевидно, мать Дхара всегда была холодной и себялюбивой женщиной и даже спустя сорок лет после обмана вновь демонстрировала эти качества. Уже одно то, что женщина без особых на то обоснований взяла одного ребенка-близнеца и бросила другого, свидетельствовало о черствости ее натуры. Она хотела избежать неблагоприятной реакции мужа на появление двух детей сразу. Сокрытие ребенка-близнеца говорило о себялюбии таких масштабов, какие могут быть только у бесчеловечных монстров, о чрезмерном эгоизме и жестокости, поскольку страшная семейная тайна оказывала чрезвычайно сильное негативное воздействие на брата-близнеца, ее знавшего. Теперь же от него надо было скрыть, что брат приезжает в Бомбей, и сделать так, чтобы они ни в коем случае не встретились.
Такое поручение было у доктора Даруваллы.
В сложившихся обстоятельствах смерть мистера Лала — вероятно, от сердечного приступа — несколько отдаляла выполнение неприятного задания, и Фарук ухватился за временную оттяжку неизбежного разговора с такой же благодарностью, как если бы он испытывал чувство признательности за совершенное благодеяние.
Выхлопные газы трактора главного садовника подняли волну из лепестков поврежденных цветов и бросили их на ноги доктора, который удивленно уставился на свои светло-коричневые пальцы и на темно-коричневые сандалии, накрытые розовыми лепестками. Не заглушив мотор трактора, главный садовник боком пролез в кусты около девятой лунки, и, глупо ухмыляясь, встал за спиной Даруваллы. Его более возбуждала возможность увидеть наяву действия киноактера Инспектора Дхара, чем огорчала смерть бедного мистера Лала. Кивнув головой в сторону кустов, садовник наклонился к Дарувалле.
— Все идет так, как в настоящем фильме, — прошептал он по поводу разворачивающихся событий.
Это замечание вернуло доктора на грешную землю, вновь напомнив о надвигающемся кризисе, о невозможной задаче утаить близнеца от его знаменитого брата, которого все узнавали на улице.
Даже если уговорить его скрыться на какое-то время, все равно брата-близнеца будут принимать за Инспектора Дхара. Хотя Дарувалла уважал силу ума иезуитов, однако брату-близнецу, который учился в семинарии иезуитов, потребуется нечто большее, чем прославленная сила их ума, чтобы снести все приставания людей, ошибочно принимающих его за брата. То, что доктору рассказали об этом человеке, говорило о недостатке его уверенности в себе. Подумать только, мужчине почти сорок лет, а он все еще учится, чтобы стать священником! Есть чему удивляться. Но к удивлению у Даруваллы примешивался и страх. Он знал, насколько в Бомбее ненавидят киноактера Дхара, и опасался, что его брата-иезуита могут убить. Здесь не жаловали священников-миссионеров.