Моя милиция меня бережет
В это мгновенье самолёт наш качнулся вниз, коровья поволока в его взгляде настолько сгустилась, что смотреть на него стало просто неприлично, и я отвернулся.
Удручённый всем этим, я ещё раз заснул и уже спал до самой Москвы, время от времени просыпаясь и оглядываясь на своего конвоира. Он продолжал следить за мной, и взгляд его, особенно если он совпадал с приступами тошноты, делался просто сентиментальным.
Самолёт благополучно приземлился на Внуковском аэродроме. Пассажир мой быстро пришёл в себя и, первым покинув своё место, незаметно, но твёрдо стал возле наших чемоданов.
Нас выпустили не сразу. Сначала выгрузили чемоданы, отвезли их на порядочное расстояние от самолёта, а потом уже пустили пассажиров.
Сейчас, когда чемоданы можно спокойно получить на аэровокзале, где они двигаются к тебе по эскалатору, как пассажиры метро, всё это может показаться неправдоподобным. Но тогда так оно и было. Правда, следует напомнить, что и самолёт наш был не совсем обычный, полутранспортный, что ли.
Кстати, мой тайный страж, когда стало ясно, что чемоданы уйдут отдельно от нас, несколько растерялся. Он почувствовал, что теперь не сможет одновременно следить за мной и за нашими чемоданами. Он даже умолял меня взглядом выскочить нам обоим вслед за уходящим багажом, но я сделал вид, что ничего не понимаю. В конце концов он протиснулся к дверце, чтобы самым первым выйти. Оттуда, от дверцы, поверх голов он посылал мне многозначительные взгляды, чтобы я стал рядом с ним. Но я в ответ на его взгляд поёжился, давая знать, что от дверцы слишком дует, и как бы слегка встряхнулся, показывая неуместную лёгкость своего пальто.
Стали выпускать. Как только я дошёл до трапа, страшный мороз рухнул на меня мраморной плитой. Аэродром клубился вулканическими клочьями морозного дыма. Сквозь клочья морозного дыма вдруг открывались неуклюже бегущие по земле самолёты, и движение их напоминало смешноватую побежку орлов за вольером зоосада. Справа вдалеке дьявольским фиолетовым светом светилось небо Москвы.
Я побежал вслед за пассажирами к месту раздачи чемоданов. Они стояли у аэровокзала прямо под открытым небом. Я протиснулся к ним и стал их жадно оглядывать. Я заметил, что ни на одном из них не видно моего знака. Всё-таки я надеялся, что он обнаружится, как только разгребут всю кучу. Куча быстро уменьшалась, а моего чемодана всё не было. Я не учёл, что мой опознавательный знак хорошо различим только при определённом боковом освещении.
Пассажиры быстро расхватывали свои чемоданы. Удача каждого из них отдавалась во мне азартом паники, и, наконец, когда осталось всего пять-шесть чемоданов, а моего всё не было видно, я схватил какой-то похожий чемодан, чтобы и мне хоть что-нибудь досталось.
— Не ваш, не ваш! — закричал человек, изо рта у него вырвались два маленьких вулканических облачка. Это был мой страж.
— А где же мой? — спросил я в предчувствии полного краха.
— Вот он! Вот он! — закричал он, голосом перекрывая действия мороза и грохот самолётов.
Я приподнял указанный им чемодан и повернул его верхней плоскостью в сторону аэровокзальных огней. Мой карандашный знак просиял радужным пятном. Я схватил чемодан за ручку и бросился со всех ног.
— Подождите, выясним! — донеслось до меня, но я не остановился.
Я выскочил на привокзальную площадь, чувствуя себя голым. Мороз оголил меня. Метрах в десяти от меня стояло одинокое такси голубого цвета. Это была какая-то новая машина неизвестной мне марки. Я заметил, что из окон такси призывно и как бы раздражённо на моё опоздание мне машет по крайней мере полдюжины рук.
Всё это показалось мне довольно странным, и я остановился. Но тут шофёр выскочил из такси и закричал:
— Давай, давай!
Я подбежал к машине, шофёр распахнул багажник, сунул мой чемодан, мы обежали машину и почти одновременно уселись в неё.
Я сел рядом с шофёром. Шофёр рванул с места.
— Мне до гостиницы «Москва», — сказал я шофёру, отдалённо намекая задним пассажирам на неприкосновенность своей личности, как бы на её государственную принадлежность.
Всю дорогу я молчал, стараясь не шевелиться, чтобы не тревожить струи ледяного воздуха, застрявшие в складках моей одежды.
У гостиницы «Москва» шофёр стал, я расплатился с ним, после чего мы, одновременно выстрелив захлопнутыми дверцами, помчались к багажнику.
— Давай, давай! — прокричал он, распахнув багажник, и я, выхватив свой чемодан, ринулся в гостиницу.
Следует сказать, что в те времена в гостиницу «Москва» писателей почему-то пускали. Позже нас стали направлять в гостиницу возле Сельхозвыставки. Видимо, это делалось из педагогических целей: чтобы писатели без особого труда могли посещать выставку, знакомиться с достижениями народного хозяйства и тем самым лучше узнавать жизнь.
Я подошёл к барьеру администраторши и протянул ей свой членский билет.
— Хорошо, покажите паспорт, — сказала она задумчиво, возвращая мне билет.
Я почувствовал, что на её весах мой билет с трудом дотянул до необходимого уровня.
Паспорт у меня лежал в чемодане, и я полез за ним. Руки мои, все ещё деревянные от холода, плохо слушались. Потом мне показалось, что заело замки на чемодане, и вдруг, покрываясь испариной, я догадался, что чемодан мой закрыт на ключ, которого у меня никогда не было.
Я приподнял чемодан и стал рассматривать его верхнюю плоскость под разными углами, но карандашное пятно исчезло.
— Украли, — выдохнул я и поставил чемодан на пол.
— Что украли? — спросила администраторша, оживляясь.
— Чемодан, — сказал я, — заманили в такси и обменяли.
— А что было в чемодане? — спросила она, волнуясь от любопытства.
— Деньги, — сказал я. — Книги, — сказал я и, бросив чемодан, устремился к выходу.
— Сколько? — услышал я вдогонку, пробегая по вестибюлю.
Швейцар, заметив, что я бегу, рефлекторно попытался меня остановить, но я уже проскочил его и вылетел на клубящуюся морозом улицу.
Неисправимый провинциал, я решил, что их ещё можно догнать. Прошло не больше пяти-семи минут с тех пор, как я вышел из машины. Это была голубая машина новой марки.
Мне повезло. Как раз кто-то выходил из такси.
— Прямо! — крикнул я шофёру, рухнув на сиденье рядом с ним.
— Куда прямо? — спросил он испуганно.
— Прямо! — повторил я, и он молча подчинился.
На площади Дзержинского мы нагнали голубую машину.
— Держать за ней! — крикнул я, наглея от горя.
Шофёр молча и послушно вёл машину. Возможно, он меня принял за кого-то другого.
Кажется, на площади Ногина наша машина остановилась перед светофором в потоке других машин. Голубая машина, которую мы преследовали, неожиданно оказалась в третьем ряду. До этого она была в первом.
— Заметает следы, — сказал я, вглядываясь в поток, и вдруг заметил ещё одну, а потом ещё одну голубую машину той же марки. Это были новые «Волги», ещё не виданные на периферии.
— Завернём в гостиницу, — сказал я шофёру, уже стыдясь за себя и делая вид, что придумал другой, более остроумный манёвр.
Возле конторки администраторши вокруг моего чемодана стояла небольшая толпа. Швейцар представительствовал.
— Надо открыть чемодан, — сказал я, — я уверен, что там лежат камни или тряпки.
— Не имеем права, — ответила администраторша, — я уже звонила в милицию…
— Ну и что?
— Вот адрес, — она протянула мне листок, — они вам помогут.
Я взял чемодан и вышел на улицу. Не помню, как дошёл до милиции. В помещении, прохаживая излишек энергии, топтались бригадмильцы. Выслушав мой рассказ, дежурный лейтенант провёл меня в отдельную комнату.
— Этот способ нам хорошо известен, — кивнул лейтенант, — сейчас вскроем — и всё будет ясно.
— Вскрывайте, — сказал я,
— Без понятых не имеем права, — заметил он и вышел из комнаты.
Через минуту он вошёл с двумя бригадмильцами. На лицах этих славных ребят было написано скромное желание бороться с беспорядками и вообще бороться. Лейтенант дал одному из них лист бумаги, ручку, и тог сел за стол.