Знак Лукавого
Но так или иначе, а Убежище — несколько самостоятельных кварталов на окраине, напоминавших студенческий кампус, — было отрезано от самого городка невидимой стеной. Видимую преграду, невысокую, потихоньку разваливающуюся со временем каменную стену да русло неглубокого ручья преодолеть мог каждый желающий. Как в ту, так и в другую сторону. Однако особенно много таких желающих не замечалось. Не то чтобы обитатели Убежища были все как один затворниками. Нет. Просто у них были свои занятия и связанные с ними интересы, а у горожан — свои.
И если кому-то надо было отправиться в город, за провиантом, отсутствующим в местной лавке, или к портному, никто этому не чинил препятствий. Так же, как и редким посетителям Убежища, являвшимся, как правило, издалека посоветоваться со здешними Учителями или по другим не слишком понятным мне — нуждам. Иногда из городка или из мест по соседству наведывалось этак с полдюжины энтузиастов и любопытствующих чудаков. Состав их был почти постоянен, и лица их скоро примелькались мне.
Какого-либо главного корпуса да и административных зданий вообще в Убежище не было. Кроме разве что нескольких часовенок разных вероисповеданий да пары площадок для проведения каких-то действ. Мистерий или спектаклей, может быть. Да, были еще и библиотеки. Но каждая из них была скорее всего епархией того или иного Учителя. Посещать их не возбранялось, впрочем, и лицам, в ученичестве у этих мэтров не состоящим. В основном здания Убежища составляли жилой фонд, в котором и обитал его сменный состав — ученики и относительно постоянный — Учителя. Что до встреч с лицами явно вышестоящими и влиятельными в здешней, ничем не обозначенной табели о рангах, то они назначались и происходили где угодно. Старейшина обычно проводил «встречи в верхах» в своем жилище — немного более просторном по этой причине по сравнению с апартаментами простых Учителей. Апартаменты эти если и отличались от жилища простых смертных, так только наличием некоего гибрида лаборатории и классной комнаты на одного-двух учеников.
Было еще несколько лавочек, торговавших всякой всячиной, необходимой для жизни, и даже предметами искусства. Последние были весьма интересны и зачастую не слишком дороги. Впрочем, я выразился не совсем правильно. Не надо думать, что речь шла о каких-то художественных салонах. Скорее это были отдаленные родственники диккенсовской «лавки древностей», в которой только что нарисованные полотна могли соседствовать с какими-то корабельными астролябиями вековой давности. Особняком, правда, располагались три или четыре лавки букинистов. В которых, кстати, можно было обнаружить и вполне современный компакт-диск или целый «винчестер».
Но ощущение средневековой старины не покидало на узких, мощенных то брусчаткой, то причудливой мозаикой улочках Убежища и двориках, упрятанных в глубь крошечных кварталов. И улочки эти, и дворики весьма располагали к, неспешным прогулкам и неторопливым размышлениям на отвлеченные темы.
* * *
Впрочем, располагали они к такому времяпрепровождению только ласковыми и мягкими риккейскими летом и осенью. Мне же пришлось повидать и тамошнюю зиму (очень короткую, но изобиловавшую снежными штормами), и мокрую, ненастную весну, довольно затянувшуюся в тот раз, по словам старожилов,
В течение этого капризного года не было лучше места, чем стены ставшего мне на время родным дома. Это была, собственно, келья, но довольно уютная. Рарполо-жена она была в не слишком большом трехэтажном доме-квартале, сложенном из прочного, смахивающего на гранит камня. Внутри же комнаты немногочисленных жильцов были выложены мягким светлым камнем, довольно приятным на ощупь. Камень этот обладал весьма полезным свойством: теплый и сухой зимними вечерами, он был прохладным, чуть влажным, каким бывает мох на стволах вековых деревьев в жаркий летний полдень.
Предметы мебели — в привычном понимании этого слова — в моей келье были представлены, пожалуй, только не слишком удобной и увесистой каменной скамеечкой. Роль всех остальных предметов обстановки выполняли каменные полки и ниши — таков, как я потом понял, был вообще здешний стиль. Полка — подоконник, она же — письменный и обеденный стол. Под ней — батарея парового отопления. Ниша — лежанка, она же в застланном виде — кровать. Несколько многоярусных ниш для личных вещей, книг, одежды.
В потолке, в выдолбленном в камне гнезде, обычная электролампа, закрытая плафоном из какого-то матового, полупрозрачного камня. Правда, выключателя при этом осветительным приборе не было предусмотрено. Зажигалась и гасла она, как и все лампы в доме, по воле дежурного (иногда эту роль исполнял я). Обычно хватало света и из широкого — почти во всю торцевую стену кельи — окна с рамами вагонного типа. Кажется, эти дубовые рамы да и само оконное стекло были единственными не каменными предметами обстановки. Нет, вру: была еще дубовая же дверь отхожего места, вполне современного по своему оборудованию и ужасно тесного. Собственно, из-за наличия этого удобства я и остановил свой выбор на этой комнатенке.
Нельзя сказать, что жилище это мне выделили. Выделили мне пригоршню разнокалиберных монет, на несколько из них я и арендовал келью. Выбрать его мне помог один из новообретенных знакомых — Мюнц. Как я понимаю, был он человеком на подхвате сразу у нескольких Учителей и специализировался подаче полезных советов вновь прибывшим. Слишком большой благодарности он за эти услуги не требовал и обходился соучастием в трапезе то одного, то другого ученика, когда-то осчастливленного его вполне бескорыстным и, как правило, довольно толковым советом. Что до меня, то Мюнцу нравилось выпить со мной кружечку-другую местного пива, очень духовитого и совсем слабого.
Впрочем, такая возможность представлялась ему редко. И я, и другие ученики имели не так уж много времени на то, чтобы болтаться по харчевням, а тем более угощаться чем-либо хмельным. Здешних Учителей медом не корми, а дай им назначить своим ученикам тот или иной пост или какое иное ограничение — то для подготовки к очередной серии магических упражнений, к углубленной медитации, а то и просто для профилактического укрепления и возвышения духа.
А в плохую погоду было и вовсе не до шатаний по Убежищу. В лучшем случае трапеза для меня сводилась в такие дни к разогретому на спиртовке чаю (точнее, травяному настою) или местному кофе и бутербродам.
Эти последние бывали порой фантастической конструкции — слепленными на основе снеди, закупленной в ближайшей лавке.
И эта снедь, и другие покупки (в основном кое-что из одежды), и само мое жилье оплачивались из денег, которые разносил дежурный «почтальон», тоже рекрутируемый из числа учеников. Поскольку эта роль ни разу не выпала мне, то оставалось только строить догадки относительно того, кто и как определял размеры наших стипендий. Не говоря уже о первоисточнике этих пособий. Изобилие видов и номиналов здешних монет (бумажные купюры мне ни разу не попадались) сначала обескураживало. Но довольно быстро (опять-таки не без помощи всезнающего Мюнца) я начал составлять кое-какое представление о здешней монетарной системе. По крайней мере о ее практической стороне.
Самой ходовой монетой в этих краях были восьми — и десятиграннички с выбитым в качестве герба изображением уже слишком хорошо знакомой мне твари, а решку украшали выполненный арабскими цифрами номинал монеты и ее наименование на латыни. Вполне недвусмысленное слово «DRACO». «Дракон». Ни больше ни меньше.
* * *
Я не заметил никаких особых оборонительных сооружений или скоплений войск и военной техники ни на границе Рикка, ни вокруг Убежища. Тем не менее все обитатели городка были полны спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Здешний быт разительно отличался от дерганого, чреватого опасностями существования, которое вели совсем неподалеку обитатели гор и территорий племен.
То ли власть здешних магов была столь велика, что внушала эти спокойствие и уверенность жителям городка, то ли их безмятежное существование обеспечивалось мощными вооруженными силами здешней центральной власти. Об этом можно было только гадать.