Департамент налоговой полиции
Подбежал сынишка с горстью жвачек, нырнул в распахнутую отцом дверку.
– Мам, держи. Смотри, сколько мы купили с дядей Володей.
– Не хочу, сынок, спасибо.
– А меня не угостишь? – повернулся отец.
– Всех угощу, – расщедрился от свалившегося богатства сын.
– Отвези нас домой, – попросила Надя.
Улыбаясь, Черевач кивнул ожидавшему сигнала водителю. Тот включил передачу, и если бы Надя была более внимательна, то заметила бы, с каким знанием подворотен и развязок они выбрались на трассу: так могли выезжать лишь со знакомого места…
– А машин у вас во дворе много. – Подошедший к окну Борис увидел отъезжающий от соседнего подъезда уже знакомый «москвич». Опять следили? Нет, это исключено, ведь они добирались на метро. И как будто на всю Москву один красный «москвич». Специально для него!
– За последние года два их развелось просто жуть, – согласилась Люда и тоже подошла к окну, выглянула на улицу. Осмотрев двор, спокойно продолжила: – А говорят, что хуже жить стали. По крайней мере по количеству машин этого пока не заметно. Скорее наоборот. Так, а где обещанные сливки?
Того эффекта, который мог бы произойти в кафе, не получилось: ну подумаешь, достали из «дипломата» пакет. Так фокусы не делаются и жизнь не украшают.
– Тебе помочь? – чтобы отвлечься от подозрений, напросился в помощники Борис.
– Мужчина на кухне – мечта любой женщины, – согласилась хозяйка.
В фартучке, комнатных тапочках она смотрелась еще обворожительней. Скорее всего потому, что в этом облике Борис не видел ее ни разу. А всякое новое, хотим мы того или нет, притягивает и умиляет больше, чем уже изведанное.
И жестом, запрограммированным еще на предыдущую встречу, он словно бы случайно коснулся плеча Людмилы. Та в свою очередь сделала вид, будто не заметила этого необязательного для прохода на кухню жеста – коридор широкий, места разминуться хватало. Прекрасна, чутка игра взрослых мужчины и женщины, кожей чувствующих каждое дуновение ветерка в паруса их встречи. Кто там пытается утверждать, будто самые трепетные встречи происходят в молодости? Трепетные – может быть, но такой утонченной игры, как между двумя взрослыми людьми, бережно подмечающими каждый жест внимания, молодым еще не дано знать. Молодежь непосредственна – но и более глупа и невыдержанна. Наверное, есть свои преимущества и у старости, когда основное внимание перекладывается на духовную близость.
Но зрелости… зрелости пусть позавидуют и молодые, и старые. Когда мужчина знает и умеет, как вознести женщину до головокружительного безумия, когда она вместе с ним создает ореол неповторимости, – тогда наступает гармония, миг удачи, счастье, удовлетворение. Называйте как хотите. Это когда можно идти и стреляться ради одного взгляда и вздоха.
На кухне, на удивление Бориса, к стене был прибит отрывной, истонченный уже наполовину календарь – совсем как в послевоенные годы, если верить старым фильмам. Уловив его взгляд, Люда улыбнулась:
– Я в детстве каждое лето жила в деревне. Там такие же. И бабушка разрешала вечером отрывать по «прожитому» листочку. Я их собирала и пересчитывала, насколько повзрослела. – Она подошла к стенке, оторвала сразу несколько листков. – Скоро лету конец. Ты любишь лето?
– Само собой.
– А я не очень. Особенно его начало. Обязательно с десяток звонков. «Алло, это я» – и столетней давности друг, молчавший год. «Чего вспомнил?» – «Давай встретимся». – «Что, жена уехала?» Молчание. Угадала. Противно.
– А что еще не нравится? – попытался увести от щекотливой темы Борис. Ему выпало нарезать лук, и теперь он лишь косил на стол, чтобы не заплакать.
– Утро не люблю. Вечер лучше, когда все еще впереди.
Такое могла сказать, конечно, только незамужняя женщина.
– Ночь – да, ночь – благо, – продолжала делиться хозяйка. Борис уже и не рад был, что вызвал ее на откровенность: женщины сейчас каются, а потом начинают плакать и мстить тем, кто знает их тайны. – Утром же все кончается: хоть случайный, хоть тщательно подготовленный мужчиной экспромт. Утром неизвестно в который раз обнаруживаешь, хотя и стараешься этого не делать, что ты – одна. Одинока. Что косишься?
– Лук.
Ответ удовлетворил, и она продолжила, словно не было перерыва в монологе:
– Что среди всех лысых, кучерявых, причесанных, шляпо-или кепконосцев, идущих под окнами, нет твоего. Хотя – открой окно, кашляни негромко, и сколько окажется их, задравших головы кверху?
– Я бы, наверное, задрал, – признался Борис.
– А вообще-то мне нравятся мужчины, балдеющие от красивых женщин. Умеющие рассмотреть и оценить женскую красоту. Я-то что, я могу и телеграфный столб закадрить, если надо, а вот когда тебя саму выделят и оценят… Чего так мелко режешь? Терпеливый, что ли?
Люда отобрала доску с измельченным луком, достала из хлебницы батон.
– Только, пожалуйста, не так мелко, как лук. Слушай, я, наверное, шокирую тебя своими откровениями?
– Ну-у, на работе ты несколько другая, если честно, – не стал отрицать Соломатин.
– Я на службе – ни-ни. Ты первый, кто меня провожал. Но вообще-то я не из тех, кого приручают. Я не хожу следом, ты запомни. Я только иду навстречу.
Даже признаваясь, что не знал ее такой, Борис все же лукавил. Людмила открывалась для него совершенно новой гранью. Оставалось лишь гадать: она такой грубоватой и жесткой была всегда или это ее жизнь заставила? Конечно, «серым мышкам» не так больно в жизни. Это ярким женщинам поневоле уделяется больше внимания, они приучаются к изыску. Но они же сильнее и обжигаются, потому как стоят рядом с огнем. Да и трудно, невозможно пока представить Людмилу иной, чем «свет?Людмилой», княгиней, царицей. Скорее всего она специально говорит такие откровенные вещи, чтобы проверить его реакцию. Хотя трудно представить женщину, пытающуюся выглядеть хуже, чем есть на самом деле, но, видимо, есть и такие. Что ни говори, а мужчины более естественны. На них меньше лоска, грима, глянца, всевозможных ухищрений. Женщина же – ловушка. Столетиями она приукрашивала себя, выпячивая достоинства и пряча недостатки, которые тем не менее никуда не исчезали.
Люда, похоже, шла по иному пути, потому что представить ее такой, какой вырисовывалась она сейчас, было невозможно. Не пройдет деревенская девушка сразу гоголем по Арбату. Не пронесет сразу воды на коромысле городская. Не может такая милая и приятная во всех отношениях женщина перевоплощаться с выходом из стен департамента. Истина – посередине. Середина – золото. Вот Надя как раз из таких. За что, наверное, и мается.
– Так, что еще? – перебил Борис вспыхнувшее не к месту и не ко времени сравнение между двумя женщинами.
– Все. Неси в комнату.
– А может, здесь посидим?
– Я сказала – в комнату. – В голосе Люды зазвенело больше металла, чем игривости, и это тоже удивило Бориса.
Да, Люда из тех, кто не идет следом. Но она вряд ли идет и навстречу. Судя по ее красоте и хватке, она сама привыкла вести за собой. Такую женщину врасплох не застанешь, когда можно что-то повернуть в свою выгоду. И если для самой женщины по жизни это скорее всего и хорошо, то лично для Бориса прелестей не сулило: командиров и начальников хватало по службе. Кроткие и женственные – они, как ни странно, надежнее, при таких и себя не то что чувствуешь на высоте, но уж уважаешь – точно.
Однокомнатная квартирка оказалась под стать хозяйке: аккуратненькая, богато и любовно обставленная. Борис не стал всматриваться в марки видео и музыкальных центров, чем несколько, видимо, обидел хозяйку: вроде бы она ждала если не похвалы и удивления, то более внимательного взгляда на окружающее великолепие.
Сгладило все содержимое «дипломата», в котором, кроме пакетика со сливками, нашлось и еще кое-что покрепче и экстравагантнее. Люда, лишь увидев голубую этикетку, обомлела:
– Неужели «Молоко любимой женщины»? Невероятно. Где достал?
Достал. Ради нее достал даже такую экзотику, появляющуюся в магазинах раз в сто лет…