Сатанинский смех
Чтобы проверить свою маскировку, он прошел в каком-нибудь ярде от графа де Граверо и отвесил ему изысканный поклон. Жерве Ла Муат посмотрел на него, и в глазах у него на какое-то мгновение мелькнула тревога. Затем он улыбнулся и поклонился в ответ.
– Рад вас видеть, Жюльен, – сказал он. – Пробовали вино?
– Конечно, Жерве, – засмеялся Жан, – но я не прочь повторить… это преступление…
Жерве слабым жестом руки указал на берег, уставленный бутылками и стаканами, и стоящего там наготове слугу.
– Угощайтесь, – предложил он. – Кроме того, там есть и другие развлечения.
С этими словами он опустил руку на талию маленькой накрашенной девицы, сидевшей рядом с ним.
Жан Поль вышел на свежий воздух.
Жюльен! Он рассмеялся про себя. Интересно, кто этот Жюльен? Какое странное везенье! Только бы этот парень не явился сюда!
Однако Жан Полю не суждено было добраться до вина. Он ощутил странное будоражащее ощущение, которое возникает у сверхчувствительных натур, когда за ними наблюдают. Он обернулся и столкнулся лицом к лицу с девушкой лет двадцати, а может, и моложе. Он позабыл свои изысканные манеры, остановился и откровенно уставился на нее.
Она была маленького роста и удивительно хороша собой. Ее волосы, когда они не напудрены, должны быть совершенно такими же, как у графа де Граверо, подумал Жан, потому что ее брови и ресницы были светлыми. Цвет ее глаз напоминал тона Средиземного моря в солнечный день. Губы казались розовыми раковинами, влажными и чуть приоткрытыми. Она смотрела на него с откровенным удивлением.
– Вы, – твердо сказала она, – не Жюльен!
– Конечно, нет, – рассмеялся Жан Поль, – хотя меня в этом и обвиняют. Кстати, кто такой этот Жюльен?
– Жюльен Ламон, маркиз де Сен-Гравер, – сообщила девушка как нечто собой разумеющееся. – Он наш дальний родственник, но мы редко его видим. Однако мой брат выпил больше меня, иначе он мог бы распознать, что вы не Жюльен.
– Ваш… ваш брат? – прошептал Жан.
– Жерве. Вы только что с ним разговаривали. Ведь вы знакомы с Жерве?
– Очень хорошо, – засмеялся Жан. – Могу ли я спросить, как ваше имя, мадемуазель?
– Николь, – сказала она.
– Очаровательное имя, мадемуазель, – сказал Жан, наклонился и поцеловал ей руку.
– А как ваше имя, месье? – спросила Николь.
Жан стал быстро соображать, потом улыбнулся.
– Джованни Паоло Марено, – произнес он, смеясь. – Граф де Роккасекка…
– Итальянец? – серьезно спросила Николь. – Не удивительно, что вы так красивы.
Брови у Жана полезли вверх.
– Для меня большая честь слышать это от вас, мадемуазель, – отозвался он.
– Но вы на самом деле красивы. Даже красивее Жюльена. Вот почему я догадалась, что вы не он. Впрочем, вы в совершенстве говорите по-французски. Знаете, что я думаю? Что вы самозванец, что вы вообще не итальянец. Скажите мне что-нибудь.
– Что именно? – спросил Жан.
– По-итальянски, глупец! Что, по-вашему, еще я имею в виду?
– Я не понял, – засмеялся Жан и повиновался ей, моля судьбу, чтобы она не настолько хорошо знала итальянский, чтобы отличить грубый сицилийский диалект, который он узнал, сидя на коленях у отца, от красивого, журчащего тосканского наречия, на котором он вообще не говорил.
Николь закрыла глаза, слушая его.
– Замечательно! – вздохнула она, вновь открывая их, когда он кончил. – И все-таки это странно. Я хочу сказать то, что вы так хорошо говорите на обоих языках…
– Моя мать была француженкой, – объяснил Жан.
Вся прелесть лжи заключалась в том, что большая ее часть была правдой. Его отец выходец из крошечного сицилийского городка, именуемого Роккасекка, что в переводе на французский означает “сухая скала”. Имя Джованни Паоло Марено было не таким уж плохим переводом его имени Жан Поль Марен, а что касается титула, то у Роккасекки никогда не было сеньора, так что вреда он никому не причиняет.
Успех опьянил его, он еще более осмелел.
– Открою вам еще один секрет, – прошептал он. – Я не был приглашен на этот пир…
– Не были? – невозмутимо повторила она. – Но и большую часть гостей тоже не приглашали, они просто приехали…
Он откинул голову и громко, радостно расхохотался.
– И все-таки, – серьезно произнесла она, склонив голову набок и обдумывая ситуацию, – сделаю-ка я лучше так, чтобы вы не попадались на глаза Жерве. Других он знает и может обнаружить, что вы не Жюльен. Дайте подумать, куда бы я могла вас увести?
– Конечно, в спальню, мадемуазель, – беззаботно предложил Жан.
Он уже успел убедиться, в какой мере ее странное поведение вызвано излишком выпитого вина.
Это предложение она взвешивала с той же прелестной серьезностью.
– Хорошо, – согласилась она наконец, – им никогда в голову не придет искать вас там. Но я должна буду через некоторое время выйти и показаться здесь, иначе Жерве может отправиться меня разыскивать. – Она нашла его руку и слегка сжала ее. – Но я вернусь, – прошептала она, приблизив губы к его лицу. – Понимаете, вы мне нравитесь!
Жан уставился на нее, потом рассмеялся. Было что-то невероятно комичное в идее отплатить Жерве ла Муату его же монетой.
– Подождите, – прошептала Николь. – Мы не должны подниматься наверх вместе. Нас увидят. Я пойду первой, а вы выпейте пока бокал-другой. Потом пойдете наверх… нет! Так не годится. Чем дольше вы здесь останетесь, тем больше риск, что Жерве вас обнаружит… Идите первым. Моя комната на втором этаже, вторая дверь по левой стороне…
Жан еще раз поцеловал ей руку и направился вверх по лестнице. В ее спальне горел камин, и Жан неожиданно понял, как холодно за окном. Он подумал о бедном парне, которого обокрал и бросил голого и связанного в кустах.
“Я не могу оставить его так, – подумал он, – бедняга умрет… Мне не доставляет никакого удовольствия убивать человека, который никогда не причинял мне вреда, даже косвенно…”
Он торопливо оглядел спальню. Комната выглядела прелестно. Все здесь было выдержано в голубом тоне и отделано золотом. Большое зеркало в роскошной раме из резного дерева, в котором он мог увидеть свое лицо в мерцающем свете камина. При этом освещении он более чем когда-либо походил на Мефистофеля. У камина стоял экран из голубого китайского шелка с вышитыми золотыми фигурками, каминная доска и карнизы богато украшены золотым орнаментом. Стулья по моде, введенной при нынешнем короле Людовике XVI, изящные и красивые, с позолотой, проглядывающей из-под голубой краски. Прекрасный хрустальный канделябр не был зажжен, однако множество хрустальных бусинок и висюлек отражали огонь в камине и освещали комнату. Даже полог над голубой с золотом кроватью, достойной самой королевы, был из голубого шелка, подушка и покрывало были такого же цвета.
Жан мог себе представить, как выглядит Николь ла Муат в этой спальне, и эта картина согрела ему сердце. Но прежде всего надо было выполнить задуманное. Он стал открывать все шкафы подряд, пока не нашел постельное белье и не выбрал среди прочего тяжелое одеяло. Потом спустился в холл. Как он и предполагал, там была задняя лестница, ведущая на цокольный этаж.
Он спустился по ней, оказался в буфетной и задержался там в поисках бутылки вина. Обнаружившийся у него воровской талант нравился ему, ему нравились все открываемые в себе таланты. Он был чрезвычайно доволен собой и, если бы был совершенно трезв, воспринял бы это как предупреждение о надвигающейся опасности. Но он не был вполне трезв.
Он отправился туда, где оставил свою жертву. Бедняга ерзал, стараясь произвести как можно больше шума, чтобы привлечь к себе внимание. Но все ушли в замок, а он находился слишком далеко, чтобы его услышала стража. Жан склонился над ним и тронул за плечо. Молодой аристократ перевернулся, увидел прямо перед собой дуло пистолета и замер.
Жан старательно завернул его в одеяло. Потом выпрямился и посмотрел на него.
– Один только звук, – предупредил он, – и я вышибу вам мозги.
Он вытащил кляп изо рта молодого аристократа. Потом откупорил бутылку вина и влил изрядный глоток ему в глотку. Аристократ поперхнулся, и Жан отнял бутылку.