Жить надо!
Без своего мира человек – потерянный, бездомный. Надо найти тот мир, который отзовется. Найти мир, который существовал когда-либо где-либо, или сейчас даже где-то существует, а вот рядом – нет. А дальше начинать действовать. Действовать можно только двумя способами: переместиться, если эта проблема сводится к перемещению в пространстве, либо начинать создавать, то есть искать таких же бездомных, как и вы, и заключать какие-то союзы: дружеские, идейные, деловые – какие угодно. Принять какую-то форму деятельности, какие-то общества, кружки, театры. Дать этой форме возможность роста, воплощения.
Новый мир будет удивлять вас, как постоянно удивляет все живое.
Двадцать лет создавался этот мир – мир традиции, а потом мне понадобилось еще три года, чтобы разобраться, что же это такое, и еще три года, чтобы понять, что это хорошо, потому что это живое, и если мне в нем что-то не нравится, то это никакой роли не играет. Если бы в нем было только то, что мне нравится, мир был бы не мир, а конструкция, произведение искусства, вычищенный мир.
БРАТЬ И ДАВАТЬ
Есть у Крылова замечательная басня «Свинья под Дубом»:
Свинья под Дубом вековымНаелась желудей досыта, до отвала;Наевшись, выспалась под ним;Потом, глаза продравши, всталаИ рылом подрывать у Дуба корни стала.Дуб ей объяснять пытается, что желуди-то на нем растут, ну а она этот вопрос игнорирует…
Почему я о басне? Есть еще одна в определенном смысле жестокая правда о том, что есть два совершенно разных принципа жизни – принцип производительный и принцип потребительский. В человеческих отношениях эти принципы тоже действуют.
И можно сказать, что принцип потребительский – это принцип в каком-то смысле инфантильный, потому что он идет от отношений с матерью, тех первичных отношений: «Мамка теплая, молоко сладкое, сосу, сосу – и рай».
Принцип же производительный – он, скорее, отцовский принцип, когда для того, чтобы заслужить похвалу отца, поощрение с его стороны, любовь с его стороны, необходимо что-то делать.
И в этом плане можно говорить, что по способу строить отношения люди как бы делятся на две группы. Первая группа (это дети, которые ищут мать в отношениях, ищут первичный способ взаимодействия, способ потребления, и они беззаботно, искренне, совсем не по-злодейски себя ощущают в этом, они просто естественно и органично потребляют и не знают, что такое благодарность в полном смысле этого слова – ну кто говорит матери спасибо за материнское молоко?
Сталкиваясь с ситуацией, которая как бы предопределяет благодарность, эти люди испытывают колоссальное напряжение, вплоть до истерики, до сильнейшего желания избежать такой ситуации.
В моей жизни был такой случай.
Однажды я спас своему товарищу жизнь. Ну, так случилось – у него была ситуация, он меня позвал, и я пошел. В течение недели после этого он сделал все, чтобы прервались все наши контакты, даже случайно возможные.
Обычно мы расцениваем такую ситуацию как предательство, как непонятное предательство. И только много лет спустя я понял – в этом нет умысла. Это инстинкт, инстинкт человека, который в отношениях – не на уровне материальных, там этот человек замечательный, бескорыстный, материально всегда мог помочь, поделиться куском хлеба, как говорится, а именно на уровне эмоциональных, истинно человеческих отношений – не в состоянии ничего дать. У него нет такого места, так сложился его процесс становления, что он умеет только брать. Его нельзя судить за это. Можно, конечно, осудить, не зная, что есть люди, так и оставшиеся при матери, безотцовщина эмоциональная, они не знают любви к отцу, любви, которая изначально построена на чувстве благодарности, на активной деятельности.
Как сказано у Соломона: «Слушай… наставление отца твоего, и не отвергай завета матери твоей».
Вторая группа – это люди, которые в сфере эмоциональной жизни, в сфере человеческих отношений не в состоянии брать. Они как бы безматеринские – не знают материнской любви. Они не могут взять то, что им предлагается, потому что не знают, что с этим делать. Хотя это совершенно бескорыстный материнский дар. Это один из серьезнейших источников психопатологии обыденной жизни.
Мы часто подрываем корни того дуба, который нас кормит, пока живой. Мне кажется, что именно в сфере неформальных человеческих отношений, в сфере отношений близких людей, детей и родителей, влюбленных, мужей и жен, друзей это очень острая проблема. Ибо это такой существенный дефект эмоционального мира, который исправить, компенсировать, говоря научным языком, очень трудно.
Большие детиМы – большие дети, и мы сами, и человечество в целом. Мы относимся к природе только как к матери: берем, берем, берем… И она, конечно, дает, истощаясь все больше и больше. Потому нам так и не хочется родиться в третий раз (первое рождение – биологическое, второе – социальное, третье – духовное), что нас там ждет отец, то есть мир, который сразу предъявит к нам колоссальные требования. Ибо требования – это и есть отцовская любовь. Ибо отец задает границы, показывает границы и учит делать, действовать, творить. Родиться в третий раз – это и значит оказаться наедине с миром.
Мать тут, рядом, но уже есть и отец. Помню, когда-то у меня был любимый вопрос. Куда уходят духовные искатели после тридцати, тридцати пяти лет? До тридцати лет их полно, а потом, старше – уже единицы. Куда они исчезают вдруг? В матку они исчезают, в утробу социальную, потому что пора что-то делать, ответ перед отцом держать, перед миром, ответственность на себя брать, а не хочется. Пора уже что-то отдавать, производить, хотя бы как дуб желуди для свиньи. А вдруг она рылом подрывать корни станет? Лучше ничего не производить – не будет и подрывать.
Отцовской любви надо добиться, отец не может любить так, как мать, и не должен. Его любовь проявляется сурово и требовательно, ее надо добиться. Я не говорю о тех случаях – семей таких много, знаю, – когда отец сам как ребенок, вроде отец, а вроде нет, но все равно кто-то будет вместо отца когда-нибудь.
А вот здесь, при третьем рождении, от отца никуда не спрячешься. Вот он – мир. Во всей его красоте и непреложности, во всей его любви и справедливости.
И в определенном смысле мы можем сказать, что вот тогда, когда есть мать и есть отец, возможно единство, полнота этих двух планов бытия и смысла, ибо бытие – это все-таки материнская власть, а смысл – это отцовская мера. И тот, в ком нет отцовского начала, не умеет ни остановить себя сам, ни организовать себя сам, ни действовать из самопобуждения, то есть у него никакого «сам» и быть не может. Ни в первом рождении, ни во втором, ни в третьем. Ибо «сам» всегда имеет границы себя, «сам» – это значит «отграниченный». И отграниченный, как мы говорили, изнутри.
Это граница не как препятствие, поставленное другими, а как отграниченность, определенная самим собой. То есть знанием себя в строгом смысле слова. Спроси у любого духовного искателя: «Ты хочешь третьего рождения?» Конечно, он скажет: «Хочу».
Как «трижды герой» – «трижды рожденный». Но если ему объяснить, показать реальность, ожидающую его, если проанализировать его отношения с его собственным первым отцом, сказать, что его ждет еще более суровый, добиться любви которого во много раз труднее и во много раз больше труда надо к этому приложить, захочет ли он третьего рождения? Еще с первым-то не все ясно.
Мир отца спросит с каждого: что ты сделал с матерью своей, с природой, какой ценой бытию ты достался? И чего-то ты так долго не рождался, а сидел в утробе? И почему ты обидел любимую мою? И надо будет отвечать, и объяснять, и понимать, и выслушивать наставления отцовские, и учиться уму-разуму, и становиться самим собой, и ставить свою подпись под деяниями своими.