Невеста Борджа

— Конечно, — согласилась мадонна Трузия. — Ваше величество, дон Альфонсо и донна Санча пришли повидаться с вами.
Она отступила на шаг, кивнув моему брату.
— Ваше величество, — громко и отчетливо произнес Альфонсо. — Я должен поговорить с вами о неотложном деле огромной важности.
Отец недовольно заворчал, но наконец-то оторвал взгляд от окна и повернулся к младшему из своих детей.
— Альфонсо. Ты, похоже, становишься мужчиной.
— Да, сир.
— Ты еще не женился?
— Нет. — Брат секунду помолчал. — В Неаполе большие неприятности, отец. Бароны взбунтовались, и к нам вторглись французы. Нашим войскам очень нужны деньги. Мы вынуждены позаимствовать их из сокровищ короны. Это единственный способ уберечь трон.
Взгляд отца скользнул по мне:
— И ты, Санча. Ты вышла за этого маленького папского ублюдка. Скажи-ка, у него еще не выросла борода?
Во мне вспыхнул гнев, но я успела прикусить язык. Мне тоже печально было видеть, во что превратился этот человек. Холодная, непреклонная жестокость отца уничтожила его королевство и разлучила его с собственной семьей и собственным рассудком. Лишь наша мать сохранила ему верность.
— Он стал старше, — негромко ответила я.
Отец кивнул, потом снова устремил взгляд в окно, на чужеземный берег.
— Сколько нужно? — внезапно спросил он.
— Много, — ответил мой брат. — Но я возьму ровно столько, сколько необходимо.
— Там требуется ключ…— пробормотал отец.
Он жестом подозвал Альфонсо к себе, потом заметил, что мы с матерью стоим поблизости.
— Пусть женщины уйдут, — велел он.
Мать поклонилась, я последовала ее примеру, потом вышла следом за ней. Братья-принцы, полные нетерпения, ожидали нас в коридоре.
— Он доверяет Альфонсо, — сказала Трузия. — Думаю, сын добьется успеха.
Предчувствие ее не подвело. Мгновение спустя мой брат, сияя, вышел из комнаты. В руке у него был позолоченный ключ.
Это оказался ключ от стенного шкафа, в котором отец спрятал сокровища, и я задумалась над тем, что мягкость и терпение моих брата и матери привели нас к спасению там, где гнев и напор потерпели неудачу. И снова я решила, что надо быть менее своевольной, а больше походить на моего доброго брата.
Феррандино и дядя Федерико поспорили, следует ли оставить достаточно средств, чтобы отец мог с удобствами пребывать в своем безумии. Федерико ничего не хотел оставлять, но в конце концов желание короля было исполнено. Феррандино передал разумную сумму моей матери, посоветовав расходовать деньги экономно.
Мы провели в Мессине всего несколько беспокойных недель. За это время испанский посол принес нам три поразительные новости. Первой была та, которой мы и ждали, и страшились: наши обессиленные войска в Кастель дель Ово в конце концов сдались французам.
Второе откровение принесло Джофре огромное облегчение и привело нас в хорошее расположение духа. Я так и не простила Папе того, что он так легко сдался королю Карлу да еще и отправил собственного сына, Чезаре, к французам в качестве заложника. Однако же и Александр, и Чезаре отличались коварством. Еще до того, как французская армия вступила в Неаполь, однажды ночью Чезаре бежал, прихватив с собой столько награбленных французами ценностей, сколько сумел. Именно при их помощи он подкупил нескольких солдат Карла, и те помогли ему.
Третье известие пришло следом за вторым, с изумительной быстротой. Услышав о создании Священного союза и о том, что огромная армия союзников намного превзойдет численностью его собственную, Карл VIII струхнул и отступил из Неаполя через несколько недель после его захвата, оставив позади лишь гарнизон. Эта весть еще явственнее засвидетельствовала проницательность Папы и Чезаре: Чезаре позаботился о том, чтобы исчезнуть до того, как король Карл узнает о Союзе. Феррандино также немало порадовался, узнав, что Короленыш оказался злобным человечишкой. Он обращался с нашими мятежными баронами так скверно, что те повернули оружие против французов и теперь взывали к Арагонскому дому о возвращении.
Это вдохновило Феррандино на обдумывание новых планов; он захотел присоединиться к своей армии, которой сейчас командовал капитан дон Инако д'Авальос и которая стояла лагерем на острове Искья в Неаполитанском заливе. Искья находилась неподалеку от берега, и королю несложно было бы оттуда атаковать сушу.
Я твердо вознамерилась отправиться с ним, и Джофре не посмел сказать ни слова против — оптимизм переполнял меня, и я ожидала, что мы в ближайшие дни вернемся домой с победой. Альфонсо тоже решил отправиться на Искью, на тот случай, если там потребуется его мастерство бойца; Франческо и Федерико предпочли остаться на Сицилии до тех пор, пока Неаполь не будет освобожден.
Вечером накануне нашего отплытия меня позвали к мадонне Трузии. Мы сидели вместе в ее маленькой прихожей, а мой отец тем временем восседал в темноте своего воображаемого тронного зала, глядя на огни, отражающиеся в темной воде мессинского порта.
— Поедем с нами, — настойчиво произнесла я. — Нам с Альфонсо очень недостает тебя. Тебе все равно больше нечего здесь делать. Отец даже не осознает, кто находится рядом с ним. Мы можем нанять слуг, чтобы они ухаживали за ним.
Мать тоскливо покачала головой, потом опустила ее и устремила взгляд на свои белые, изящные руки, сложенные на коленях.
— Мне тоже недостает вас. Но я не могу бросить его. Ты не понимаешь, Санча.
— Совершенно верно, — отрезала я. Я была очень зла на отца за те чары, которыми он опутал ее, за то, что даже теперь, безумный и совершенно беспомощный, он все равно способен был сделать хорошего человека несчастным. — Я не понимаю. Он предал свою семью и свой народ, и все же ты по-прежнему хранишь ему верность. Твои дети обожают тебя и готовы сделать все возможное, чтобы ты была счастлива. А он причиняет тебе лишь боль. — Я заколебалась, потом, не сдержав эмоций, задала вопрос, который всю жизнь не давал мне покоя: — Как ты вообще могла полюбить такого жестокого человека?
Трузия вскинула голову и напряженно посмотрела на меня. В голосе ее звучало возмущение, и я поняла, что глубина ее любви к отцу превосходит все прочие чувства.
— Ты так говоришь, словно у меня был выбор, — сказала она.
Мы добрались до Искьи в разгар весны; этот скалистый остров порос оливами и благоуханными соснами — щедрая растительность снискала ему имя «Зеленого острова». Над Искьей господствовала Монте-Эпомео, извергавшаяся раз в несколько столетий и придававшая почве плодородие.
Джофре, Альфонсо и я остались вместе с Феррандино в обособленном величественном замке Кастелло; его соединял с главной частью острова мост, построенный моим прадедом, Альфонсо Великодушным. Пока апрель сменялся маем, а май — июнем, нам особо нечего было делать, кроме как молиться (с неверием скептиков) за наше войско, когда оно устраивало вылазки на сушу. Кампания шла хорошо: наши потери были невелики, поскольку мы теперь располагали поддержкой не только Священного союза, но и баронов. Французы впали в уныние.
Ни Джофре, ни Альфонсо не было нужды сражаться — к их разочарованию, как я подозреваю, и к моему глубочайшему облегчению. Мы снова сделались неразлучны. Мы вместе обедали, посещали здешние маленькие города — Искью и Сан-Анджело — и горячие минеральные источники, про которые говорили, что они очень полезны для здоровья.
Но каждое утро я начинала в одиночестве: я спускалась на чудный песчаный берег и смотрела через залив. В погожие дни мне виден был изогнутый неаполитанский берег. Везувий высился, словно маяк, и я почти могла разглядеть Кастель дель Ово, маленькую черную точку. Я стояла на берегу так подолгу, что сделалась бронзовой от загара. Донна Эсмеральда часто приходила за мной, бранила меня и заставляла накрыть голову шалью.
В туманные дни я все равно шла туда и, подобно отцу, тщетно высматривала силуэт Везувия.
В Сквиллаче я думала, что страдаю от тоски по дому, но тогда я была уверена, что у меня есть дом, в который я могу вернуться. Теперь же я не знала, стоит ли на месте дворец, в котором прошло мое детство. Я тосковала по церкви Санта Кьяра и кафедральному собору, как тоскуют по любимым, и боялась за них. Я думала об изящных кораблях в порту, с их яркими парусами, о дворцовых садах, которые — если только их не уничтожили — как раз должны вовсю цвести, и у меня ныло сердце.