Рука-хлыст
Все по-дружески. Но стоит сделать лишь один шаг в сторону, чтобы убедиться в истинной сути дружеских отношений с законом. Вам нельзя выходить за рамки закона. Если вы переступите их, то можете оказаться в черной пропасти, где нет ни кораллов, ни анемонов, но где прячутся огромные акулы службы безопасности, которые никогда даже не слышали о дружеских отношениях. Некоторые из них обыскивают своих жен прежде, чем поцеловать их на ночь.
Мой знакомый, услышав оба имени, сказал «нет». Было пять часов вечера.
Через несколько минут я вышел из кабинета, но остановился в приемной. Уилкинс сидела у своей пишущей машинки и штопала отцовский носок.
Я сказал:
— Сейчас самый разгар сезона, поэтому я ставлю пять фунтов на то, что вы не сможете забронировать для меня комнату в «Альбионе» в Брайтоне, к тому же выходящую окнами на пристань.
Она кивнула, поднесла носок ко рту и откусила конец нитки, чтобы вынуть из штопки иглу.
— Позвоните мне домой.
Я спустился по лестнице и остановился в дверном проеме, глядя на Нортумберленд-авеню. Мимо шла девушка в летнем платье; по ее правому чулку протянулась длинная «стрелка». Два голубя ворковали прямо посередине дороги: «форду-консулу» из-за них приходилось ехать очень медленно, он почти остановился. Судя по гневному движению губ водителя, он вовсе не считал, что земной шар еще крутится именно благодаря подобной любви. Заходящее солнце отбрасывало красноватые отблески на медную табличку, которая гласила: «Карвер и Уилкинс».
Прежде на ней значилось только «Карвер», но следующий год после того, как я начал свою деятельность, был очень неудачным, и Уилкинс опустошила свой старый чайник, стоявший на каминной полке у нее на Серкус-стрит, и пришла мне на помощь. Ее глаза смотрели с таким выражением, что я осмелился продемонстрировать ей свою благодарность лишь в течение двух секунд. Затем, не сказав ей ни слова, сменил табличку.
Я отправился к Миггсу на тренировку. Позади гаража у него располагался небольшой гимнастический зал. Некогда Миггс был сержантом в «Коммандос». После тренировки я выпил с ним пинту пива и на метро отправился домой.
Моя квартира располагалась возле галереи Тейта: спальня, гостиная, ванная и кухня — чудесные, меблированные, обычно дорогие квартиры, но всегда почему-то чертовски неопрятные.
Из окна гостиной была видна река.
Было четверть седьмого, когда я открыл дверь.
Он сидел в моем глубоком кресле с подлокотниками, одетый в плащ, и держал в руке стакан с моим виски и содовой, но все же у него хватило вежливости, чтобы курить собственные сигареты. Я никогда не задавался вопросом, как он проникает в дом.
Двери не представляли для него никаких проблем.
— Добрый вечер, — сказал я, прошел в комнату и налил себе виски с содовой.
— Кажется, ты меня осуждаешь, — заметил он.
Я подошел к окну и выглянул. Был теплый вечер, и легкий бриз донес до меня слабый запах речного ила и выхлопных газов. Река вздулась: по ней шли три тяжело груженные баржи, напоминающие размокшие черные колбасы. Насколько я видел, никто не ждал его снаружи. Я уселся на подоконник и зажег сигарету. Выпустил дым, похожий на пар, исходящий изо рта золотой рыбки, и произнес:
— Итак?
— Если бы Мэнстон не был в отпуске, они бы послали его.
— Очень мило с их стороны.
Уж я-то знал, что они никогда не послали бы Мэнстона. Он не был у них на посылках.
— Он очень высокого мнения о тебе. Говорят, что не только он, весь департамент тоже.
— Говорят?
— У меня есть свое мнение.
Он зевнул, стряхнул с сигареты пепел, но попал мимо пепельницы, а затем, застенчиво взглянув на меня, произнес:
— Стебелсон.
Я сказал:
— Наше взаимодействие крепнет. Я звонил в Скотленд-Ярд в пять часов. Полагаю, что это результат недавних разговоров насчет сотрудничества между полицией и службами безопасности. Я был рад убедиться в этом.
— Стебелсон, — повторил он.
В моем деле ничто не достается бесплатно. Все имеет свою цену. Если они вздумают подкрутить гайки, они могут это сделать. Но обычно они ждут до тех пор, пока их не достанут как следует. В этом и заключается слабость всей системы. Они ждут до тех пор, пока не придут в бешенство, а потом зачастую бывает слишком поздно.
— Возвращение имущества, — объяснил я. — У него кое-что украли в ночном клубе, но он не хочет предавать это дело огласке. Возвращение украденного — это моя специальность.
— О да. Об этом они мне тоже говорили.
— Он приехал из Кельна. Остановился в «Брауне». Его визитка разукрашена весьма мудрено.
Я бросил ему визитку Стебелсона, и он поймал ее на лету.
Разглядывая визитку, спросил:
— Будет очень неэтично, если я поинтересуюсь, о каком имуществе идет речь?
— Да.
— А при чем здесь Кэтрин Саксманн? — Он поднял глаза и уставился на мой затылок.
— Это девушка, которую он встретил в клубе, — солгал я. — Стебелсон вовсе не уверен, что она назвала свое настоящее имя.
Он был пьян тогда. Еще что-нибудь? Если да, то, может, ты поможешь мне сделать яичницу, а потом мы откроем бутылку дешевого испанского белого вина?
Он покачал головой:
— Как-нибудь в другой раз. У меня нет больше вопросов, за исключением...
Я подождал немного, а затем переспросил:
— За исключением чего?
— За исключением того, что ты не против, если я позвоню и кое с кем поболтаю? Просто чтобы быть в курсе. Ничего официального.
— Давай. Я предпочитаю отсутствие формальностей.
— Отлично.
Он поднялся с кресла и подошел к двери. Взялся за ручку, а затем повернулся ко мне вполоборота. В этот момент я понял, что он собирается звонить Уилкинс.
— Они сказали, — небрежно бросил он, — что однажды предложили тебе работать с ними. Почему ты отказался?
— Я люблю одиночество и предпочитаю свободный график работы. Понимаешь, я сам себе хозяин, сам назначаю себе выходной, чтобы пойти порыбачить.
Он кивнул:
— Я послежу за твоей рыбалкой. Ты можешь кончить на дне реки, — подмигнул и исчез.
Я подошел к двери и приоткрыл ее — на лестнице раздавались звуки его шагов. Из окна увидел, как он перешел улицу и повернул за угол, ни разу не обернувшись. Но это ничего не значило, потому что если бы они решили следить за мной, то этим бы занялся кто-то другой.
Через пять минут позвонила Уилкинс:
— Вы должны мне пять фунтов.
— Возьмите их из денег на мелкие расходы и запишите на Стебелсона.
Я положил трубку, а затем позвонил Миггсу.
— Мне нужно кое-что шикарное. Сегодня в семь. Слоун-сквер.
Он поворчал, что применительно к Миггсу означает «как следует выругался», но обещал быть. Положив трубку, я поджарил яичницу и съел ее, запив стаканом молока. Затем тщательно занавесил окно в гостиной и включил свет. Упаковал чемодан и отправился в спальню, оставив в гостиной включенный свет. Я выбросил чемодан за окно, а потом выпрыгнул сам.
Садик внизу не относился к моей квартире. Он принадлежал семье, чья парадная дверь находилась за углом и вела на улицу.
Я вошел в кухню и увидел миссис Мелд, которая чистила селедку на ужин. Мистер Мелд, ссутулясь, сидел в тяжелом кресле и не отрываясь, словно в ступоре, смотрел телевизор.
— Добрый вечер, мистер Карвер. Куда-то уезжаете? — спросила миссис Мелд.
— Хочу подышать морским воздухом, миссис Мелд, — ответил я. — Я страшно люблю его.
— А почему бы и нет — ведь вы такой одинокий и ни от кого не зависите? Может быть, хотите селедки?
— Не сегодня.
Она взяла фунтовую бумажку, которую я протянул ей, подмигнула мне и, когда я прошел через кухню, сказала:
— Я всегда рада видеть вас, даже когда вы появляетесь неожиданно.
Она произносила эти слова каждый раз, и ее смех провожал меня до тех пор, пока я не оказывался на улице.
Я высадился из такси на Слоун-сквер. Через несколько минут я был уже на другой стороне реки и держал путь в Брайтон. Миггс дал мне «ягуар» кремового цвета. Очень шикарный.