Паутина

«И что с того? Я не боюсь Уотердипа!» прорычал Сулжак.
«Я тоже», парировал Ретнор. Но должен ли я напоминать тебе, родич, что Уотердип прекратил нашу последнюю войну с Руатимом. Мы были так близки к успеху, но потеряли все!»
«Мы обретем славу в открытом бою!» настаивал Сулжак.
«Нет никакой славы в упрямом нежелании учиться у прошлого!» прогремел Ретнор, потеряв терпение. Его холодный взгляд уперся в Сулжака, приглашая его сделать персональный вызов. Остальные отвернулись, погрузившись в насупленное молчание.
«Я ненавижу мягкотелых южных трусов не меньше любого из вас», вставил Барам, старейший из членов совета, и самый склонный к компромиссам. «Но еще больше мне не нравится мысль стать таким же как они. Мы воины, Ретнор. Хитрость не наше лучшее оружие, и мне бы не хотелось, чтобы оно стало главным».
«Это лишь одно оружие из многих», ответил Ретнор. «Наши флоты, наши воины – их время еще настанет. Мы не можем завоевать Руатим и править морями без них. Когда настанет момент, мы ударим».
«И как мы узнаем, что этот странный плод созрел?» осведомился Таэрл.
«Я дам знать», просто объявил Ретнор. «Я подослал шпионов в моря окружающие Руатим, и на самом острове».
«Им можно доверять?» вставил Курт, суровый и подозрительный человек, с характером таким же черным, как его борода.
«Я обеспечил их верность».
В воздухе повисла напряженная тишина. Голос Ретнора был ледяным, а лицо застыло так, что прочие не могли не задуматься, какую цену он назвал, какие методы применил.
Наконец Первый Старший Капитан прочистил горло и кивком выразил согласие с планом Ретнора. «Мы подготовимся к атаке и будем ожидать твоего слова. Сулжак и Курт, вы проследите за подготовкой торговых кораблей к битве. Барам, начинай набирать воинов для вторжения». Он повернулся к Ретнору. «Все прочие детали оставляем тебе. Ты единственный среди нас любишь интриги не меньше чем битвы».
Отвращение в голосе Таэрла не ускользнуло от Ретнора. «Одно оружие из многих», повторил он, кладя ладонь на рукоять немало потрудившегося меча. «Мой клинок жаждет крови, ожидание не продлится дольше необходимого».
В словах Ретнора звенела истина, а волчья улыбка на его лице возвещала о предвкушении сражений. Члены совета кивнули, одобрительно и облегченно. У Ретнора изредка могли появляться странные идеи, но прежде всего он всегда оставался северянином.
* * *
Шакти Ханзрин шла по коридорам Дома Ханзрин, игнорируя стражников и слуг, скользивших сквозь темные залы. Как большинство дроу Мензоберранзана, они были тихи и незаметны как тени, магически обретшие плоть. В отличии от них, Шакти представлялась вполне вещественной, с походкой подвергавшей сомнению прочность каменного пола и фигурой почти не уступавшей в обхвате человеческой.
Ее таланты так же были редкостью среди дроу. Шакти была умелым управленцем, и никогда прежде за всю историю города эти способности не требовались так сильно как сейчас. Последствия войны привели хаос Мензоберранзана на грань катастрофы. Истощились запасы пищи; разрушалась торговля. Большинство благородных семей разводили грибные рощи в стенах своих владений, дабы обезопасить себя от угрозы отравления со стороны враждебного клана, – но простонародье все чаще голодало. Шакти занималась этой проблемой, прилагая все усилия к восстановлению поголовья ротов и заброшенных полей. Она так же не забывала придавать своим трудам всеобщую известность. Простые жители Мензоберранзана не заботились, кто согревает троны Правящего Совета. Прежде всего их интересовало, чтобы их дети были сыты, и работал рынок, на котором они могли бы продавать свои изделия. Медленно, но неуклонно Шакти строила для себя силу особого рода, основанную на повседневных нуждах большинства дроу города.
Однако она не забывала, что власть пока сосредоточена в руках матриархии, и почти любая жрица Мензоберранзана жаждет подняться во главу своего клана и упрочить ранг и положение дома. Не случайно старшая сестра Шакти, наследница Дома Ханзрин, слегла с редким смертельным недугом.
Шакти намеревалась играть в эту игру, не теряя при этом из виду глобальные цели, широкие перспективы.
Молодая жрица вошла в свою комнату, не забыв запереть дверь и магически защитить ее от возможных наблюдателей. Обезопасившись, она облегченно вздохнула, и стала массажировать ладонями гудевшие виски. У Шакти часто болела голова – результат напряжения глаз, необходимого, чтобы рассеять туман, в который был погружен ее мир. С рождения близорукая, она шла на отчаянные усилия, чтобы держать свою болезнь в секрете. Постоянная борьба с желанием прищуриться заставляла ее выглядеть лупоглазой. Жреческие заклинания смогли бы улучшить ей зрение, но ни одна дроу не посмеет признаться в физическом дефекте.
Однако когда в ее расплывающемся поле зрения появились самые драгоценные ее сокровища – змееголовый бич, знак принадлежности к числу высших жриц Лолт, и наблюдательная чаша, дар Ваэрауна, бога воровства, – у нее появилась смелая идея. Если боги решили наградить ее такими дарами, почему бы ей не обратиться к ним напрямую, прося об исцелении? Что лучше сможет символизировать ее далеко идущие планы?
Ибо целью Шакти было вернуть дроу их древнюю славу. Согласно Наставлениям Лолт, дроу предназначено было сначала завладеть Подземьем, а уже затем, распространяясь, уничтожить низшие расы эльфов. Ваэраун же поощрял темных эльфов добывать себе место на поверхности незамедлительно. Будучи одновременно жрицей Лолт и Ваэрауна, Шакти смотрела на жизнь шире, чем могло представить большинство населения города. Почему бы ее зрению не прийти в соответствие с ее дальновидностью? Сказано – сделано. Шакти распростерлась на полу, истово молясь богине и богу дроу.
Ответом пришла ослепительная вспышка боли втекающей в жрицу исцеляющей магии – слишком сильной. Даже в этом соревновались соперничающие божества.
Шакти билась в конвульсиях под действием проходивших сквозь ее тело волн силы. Завывая от боли, жрица ухватилась за первую попавшуюся под руку вещь – золоченую раму зеркала. Отраженные глаза уставились на нее, широко распахнутые, изумленные, пылающие красным огнем.
В уголке разума Шакти, куда не пробилась боль, появилось ощущение почти детского восторга. В зеркале отражалась комната в таких деталях, которых молодая дроу никогда не видела и даже не могла себе представить. Заголовки книг на полках, тонкие детали резных горгулий, украшавших камин, слой пыли на столе – надо будет выпороть слугу за такую небрежность – заметила она бессознательно – все было резко, отчетливо видимо. Лолт и Ваэраун откликнулись на ее просьбу.
Последний болезненный стон Шакти перешел в звенящий радостный смех.
Жрица пришла в себя намного позже. Осторожно приняв сидячую позу, она обнаружила, что боль пропала, оставив лишь неестественную умиротворенность, граничившую с эйфорией. Ей достаточно было просто смотреть и видеть.
Но этот момент прошел быстро, и отныне острый взор Шакти ушел вовнутрь, рассматривая ее цели. Она нашла лекарство для своей близорукости – явный знак того, что этот приговор не был окончательным и неизменным. Раз получилось для нее, то же будет и с Мензоберранзаном. Она сыграет по правилам – станет Матроной-матерью дома и проследит за продвижением клана в статусе – а затем использует свою власть, чтобы оторвать глаза дроу Мензоберранзана от беспрерывной междоусобной войны, направить их взор из единственной пещеры в окружающий мир. Широкие перспективы, новые возможности. Для достижения этого существовало множество путей, и Шакти намеревалась задействовать их все.
Жрица обезопасила свои покои дополнительным слоем защитных заклинаний, и приказала личным охранникам – паре каменных големов в форме дроу – охранять дверь. Големы были великолепными стражами, неспособными к мысли или предательству. Обезопасившись, она поместила на стол чашу, осторожно наполнила ее из сосуда с еще теплой кровью и поставила около свечи.