Прекрасное дитя

Капоте: Ну, может, уберемся наконец отсюда? Ты обещала мне шампанское, помнишь? 
Монро: Помню. Но я без денег.
Капоте: Ты всегда опаздываешь и всегда без денег. Случайно не воображаешь ты себя королевой Елизаветой? 
Монро: Кем?
Капоте: Королевой Елизаветой. Английской королевой. 
Монро (нахмурясь): При чем тут эта жаба? 
Капоте: Королева Елизавета тоже никогда не носит с собой деньги. Ей не позволено. Презренный металл не смеет запачкать августейшую руку. Это у них закон или что-то вроде. 
Монро: Хорошо бы, и для меня приняли такой закон. 
Капоте: Продолжай в том же духе – и примут. 
Монро: Э, как же она расплачивается? Ну хотя бы в магазинах?
Капоте: Ее фрейлина трусит рядом с сумкой, полной фартингов.
Монро: Знаешь что? Могу поспорить, ей все дают бесплатно. Просто за рекламу.
Капоте: Очень может быть. Ничуть не удивлюсь. Поставщики Ее Величества. Собачки корги. Вещички из «Фортнума и Мейсона». Травку. Презервативы. 
Монро: На что ей презервативы?
Капоте: Не ей, глупая. Этому фитилю, который ходит на два шага сзади. Принцу Филиппу. 
Монро: А, ему. Он симпатичный. И судя по виду, у него должна быть хорошая балда. Я тебе не рассказывала, как Эррол Флинн вытащил член и стал играть им на рояле? Ох, это было сто лет назад, я только начала работать моделью и пришла на их дурацкую вечеринку, и Эррол Флинн там был, ужасно довольный собой, – вынул балду и стал играть им на рояле. Бил по клавишам. Он играл «Ты мое солнце». Ну и ну! Все говорят, что у Милтона Берли самый длинный шланг в Голливуде. Но кому он нужен? Слушай, у тебя совсем нет денег? 
Капоте: Может, долларов пятьдесят. 
Монро: Ну должно хватить на шампанское. 
(На улице никого уже не осталось, кроме безвредных прохожих. Было около двух часов; погожий апрельский день, идеальная погода для прогулки. Мы побрели по Третьей авеню. Зеваки иногда поворачивали голову нам вслед, но не потому, что узнали Мэрилин, а из-за траурного ее наряда; она реагировала на это коротким характерным смешком, соблазнительным, как звон колокольчиков на пикапе мороженщика, и говорила: «Может, мне всегда надо так одеваться. Полная анонимность». 
Когда мы подошли к бару П. Дж. Кларка, я сказал: не подкрепиться ли нам тут? Но она отвергла предложение: «Тут полно уродов-рекламщиков. И стерва Дороти Килгаллен вечно сидит здесь и хлещет. Не понимаю, что с этими ирландцами? Они надираются хуже индейцев». 
Я счел своим долгом заступиться за Килгаллен, почти приятельницу, и заметил, что она бывает занятной и остроумной. Мэрилин сказала: «Может, и так, но она написала про меня гадость. Все эти суки ненавидят меня. Гедда. Луэлла. Знаю, к этому надо привыкнуть, – но не могу. Всегда обидно. Что я этим перечницам сделала? Единственный, кто прилично со мной обходится, – Сидни Сколски. Но он мужчина. Мужчины нормально ко мне относятся. Как будто я тоже все-таки человек. По крайней мере, не ставят на мне крест». 
Мы заглядывали в витрины антикварных лавок; в одной лежал поднос со старыми кольцами, и Мэрилин сказала: «Красивые. Гранат с мелким жемчугом. Я бы носила кольца, но терпеть не могу, когда обращают внимание на мои руки. Они слишком пухлые. У Элизабет Тейлор пухлые руки. Но при таких глазах кто будет замечать ее руки? Я люблю танцевать голой перед зеркалом и смотреть, как прыгают сиськи. С ними все обстоит нормально. А вот руки – хорошо бы похудее».
Увидев в другой витрине красивые напольные часы, она сказала: «У меня никогда не было дома. Настоящего, с собственной мебелью. Но если снова выйду замуж и заработаю много денег, найму пару грузовиков, поеду по Третьей авеню и буду скупать все глупости подряд. Куплю дюжину стоячих часов, выстрою в одной комнате, и пусть себе тикают все вместе. Вот это будет уют, правда?») 
Монро: Смотри! На той стороне! 
Капоте: Что?
Монро: Видишь вывеску с ладонью? Это, должно быть, гадалка.
Капоте: Тебе туда хочется? 
Монро: Давай заглянем.
(Заведение было непривлекательное. Через грязное окно мы увидели пустую комнату и тощую волосатую цыганку в парусиновом кресле; под красной потолочной лампой, словно в отблесках адского пламени, она вязала пинетки и не обернулась в нашу сторону. Тем не менее Мэрилин собралась было войти, но потом передумала.) 
Монро: Иногда мне хочется узнать, что будет. А потом думаю: лучше не надо. Но две вещи я хотела бы знать. Одна – похудею ли. 
Капоте: А другая? 
Монро: Это секрет.
Капоте: Брось. Сегодня у нас не должно быть секретов. Сегодня день скорби, а скорбящие делятся самыми сокровенными мыслями.
Монро: Ладно, это мужчина. И кое-что я хотела бы знать. Но больше ничего не скажу. Секрет. 
(А я подумал: это тебе так кажется. Я его из тебя вытяну.) 
Капоте: Готов угостить тебя шампанским. 
(Мы зашли в пестро украшенный китайский ресторан на Второй авеню. Однако бар там был хорошо укомплектован, и мы заказали бутылку «Маммс»; подали ее неохлажденной и без ведерка, так что мы стали пить из высоких стаканов, со льдом.)
Монро: Забавно. Как будто мы на натурной съемке – если тебе они по вкусу. Мне – определенно нет. «Ниагара». Какая дрянь. Тьфу.
Капоте: Так послушаем о твоем тайном возлюбленном. 
Монро: (Молчание.) 
Капоте: (Молчание.) 
Монро: (Хихикает.) 
Капоте: (Молчание.)
Монро: Ты знаешь много женщин. Кто из твоих знакомых самая привлекательная?
Капоте: Это легко. Барбара Пейли. Вне конкуренции. 
Монро (нахмурясь): Это та, что зовут Бейб? Да уж, на младенца она, мне кажется, непохожа. Я видела ее в «Воге» и еще где-то. Какая элегантная. Милая. Когда смотрю на ее фото, чувствую себя халдой.
Капоте: Ее это, пожалуй, позабавило бы. Она к тебе ревнует.
Монро: Ко мне ревнует? Ну вот, опять ты надо мной смеешься.
Капоте: Ничуть. Ревнует. 
Монро: Кого? С какой стати?
Капоте: Кто-то из обозревательниц – я думаю, Килгаллен – напечатала анонимную статейку, где говорилось примерно следующее: «По слухам, миссис Димаджио имела свидание с нашим главным телевизионным магнатом, причем обсуждались отнюдь не деловые вопросы». Она статью прочла и поверила. 
Монро: Чему поверила?
Капоте: Что у ее мужа с тобой роман. У Уильяма С. Пейли. Главный телевизионный магнат. Неравнодушен к блондинкам с формами. К брюнеткам тоже. 
Монро: Но это бред. Я его никогда не видела. 
Капоте: Перестань. Мне ты можешь сказать. Этот твой тайный возлюбленный – Уильям С. Пейли, n'est ce pas?
Монро: Нет! Писатель. Он писатель. 
Капоте: Да, это правдоподобней. Итак, кое-что уже есть. Твой возлюбленный – писатель. Халтурщик, должно быть, – иначе ты не стыдилась бы назвать его имя. 
Монро (с яростью): Что там значит «С»? 
Капоте: «С»? Какое «С»? 
Монро: «С» в Уильяме С. Пейли.
Капоте: А-а, это «С». Оно ничего не значит. Он вставил его для вида.
Монро: Инициал – и под ним никакого имени? Ты подумай. Видно, не очень уверен в себе мистер Пейли. 
Капоте: Да, у него сильный тик. Но вернемся к нашему загадочному писаке.
Монро: Прекрати! Ты не понимаешь. Для меня это очень важно.
Капоте: Официант, пожалуйста, еще бутылку «Маммс». 
Монро: Хочешь развязать мне язык? 
Капоте: Да. Вот что. Предлагаю обмен. Я расскажу тебе историю, и, если сочтешь ее интересной, мы обсудим твоего писателя.
Монро (борясь с искушением): О чем твоя история? 
Капоте: Об Эрроле Флинне. 
Монро: (Молчание.) 
Капоте: (Молчание.)