Чикагский блюз

– Ага! – продолжал Миха. – Мы подбегаем – мопед заглох, фара разбита, руль набок… Кирюха от боли морщится: «Это тебе, гад, за Катьку и за меня! Будешь языком трепать – я тебя асфальтовым катком задавлю!»
Они подвирали насчет моих угроз и головастиков в волосах у Грини, но я молчал, потому что подвирали красиво. И всем пацанам нравился их рассказ…
Скоро мне стало казаться, что все так и было, как рассказывали два случайных свидетеля моего тарана. Я помнил только, как обдало жарким воздухом ногу от летящего в канаву мопеда и как в ключице вспыхнула боль. Момент столкновения я не мог видеть, потому что со страху закрыл глаза…
До конца лета Гриня так и не появился на нашей площадке, а осенью уехал в Ленинград к бабушке, да там и остался. Говорили, что его отчислили из техникума, а потом забрали в армию. Больше мы с ним не виделись.
Следующей весной, когда я снял самолетик на покраску, мне вспомнился мой безумный таран, и я собрался нарисовать на свободной стороне фюзеляжа свою звездочку, но что-то меня остановило…
 
II. Борода
 
1
Дядя Жора уехал в Комарове к своему другу-академику и пропал.
Не то чтобы совсем пропал, но к вечеру не вернулся и на связь не вышел. Телефон на даче Сергея Сергеевича молчал, что было и удивительно, и подозрительно, учитывая болезнь Эс Эс – он передвигался в кресле с велосипедными колесами и надолго из дому не отлучался.
– С ними что-то случилось! – запаниковала тетя Зина.
Они с мамой сидели на нашей веранде и пытались есть специальный творог с одуванчиками, который, оказывается, омолаживает организм и снимает усталость.
– Одиннадцать часов, а от него никакой весточки… Фу, какая гадость! – Тетя Зина вышла на крыльцо и выплюнула целебный творог в миску спаниеля Чарли. – Может быть, Сережа с Кириллом съездят, пока электрички ходят?
– Ну что ты волнуешься! – Мама ковыряла ложечкой в тарелке, словно раздумывая, есть ей теперь этот фитотворог или отказаться из женской солидарности. – Может быть, на комаровских дачах телефоны отключили? Если он не приедет до двенадцати, Сережа с Кириллом на машине съездят. Кирилл, позови, пожалуйста, папу – надо посоветоваться…
Я перестал наблюдать за Чарли, который осторожно выедал творог меж одуванчиков, и пошел к отцу.
Отец смотрел телевизор.
– Ну что там? – спросил он и взглянул на часы. – Нет его? Странно… И что женсовет предлагает?
– Может быть, съездим? – сказал я. – Вдруг действительно что-нибудь случилось?
– Что там может случиться? – сказал отец, приглушая телевизор. – Ничего не может случиться. Пошли прогуляться к заливу или на территории шашлыки жарят. Он брал шампуры? Не видел?
Я помотал головой и пожал плечами. Мне тоже казалось, что паниковать рано, но было тревожно. В поздних электричках шлялись всякие пьяные парни, да и странно, что телефон в Комарове молчал.
Обычно день дяди Жоры начинался с телефонных разговоров: из Комарова звонил Сергей Сергеевич.
Академик был плодовит на идеи и ссыпал их по утрам в телефонную трубку, как крупу в воронку. Провода доносили их до нашей дачи на окраине леса, и дядя Жора добросовестно записывал светлые мысли своего гениального друга. «Грандиозно! Сейчас же поеду и надаю пинков Абалтусову! Что еще? Неудобно говорить? Зашифруй! Понял! Литр водки и две бараньи ножки? Хорошо. Если только мясник Вася не в запое. А кто еще будет на совещании? Всё! К пятнадцати буду как штык! Заодно захвачу последние расчёты по „Сигме“. И надо утвердить план дежурства в добровольной народной дружине».
Сев в свою «Волгу» с оленем на капоте (у дяди Жоры было спецразрешение от главного гаишника Ленинграда на запрещенного травмоопасного оленя), он ехал в КБ и давал живительных пинков сотрудникам, которые в летнее время селились с семьями по окрестным дачам и чувствовали себя расслабленно.
Несколько раз мы с отцом тоже ездили в Комарово, где взрослые выпивали под грибную солянку, играли в шахматы с часами и, вырывая друг у друга карандаш, ссорились из-за расчетов какой-то лямбды. Заходили в гости другие академики и разные профессора, приводили детей и внуков, чтобы показать им братьев-близнецов. Меня звали играть в бильярд или слушать попсовые записи, и с одной девчонкой я ходил гулять к заливу, и она даже брала меня под руку. Правда, всего один раз – чтобы вытряхнуть песок из туфельки.
– Нет, я с ума сойду! – нервно сказала тетя Зина и поставила перед Чарли свою тарелку с чудо-творогом. – Кушай, Чарлик, кушай. А нельзя куда-нибудь позвонить и узнать, работают ли там телефоны?
– Куда сейчас позвонишь? – пожал плечами папа.– Впрочем… – Он поднял вверх палец и пошел к телефону на кухне.
– А он точно в Комарово поехал? – с нажимом на слово «точно» спросила тетя Зина. – Ты ничего не путаешь?
– Вроде точно, – кивнул я. – Я собирался обедать, а он зашел и сказал, что едет в Комарово. Еще огурец у меня взял, посолил и съел…
– Господи, – вздохнула тетя Зина, – он хоть поел перед отъездом, не знаешь?
– Кажется, нет. Точно не знаю.
– Огурец взял у мальчика! Надо же! – горестно сказала тетя Зина, словно дядя Жора взял у меня не огурец, а цианистый калий. Или этот огурец, что дядька подхватил из миски с огурцами, был последним куском хлеба в нашем доме. Еще меня задевало, что она продолжает называть меня мальчиком, будто я не получаю в этом году паспорт. – Как будто своих огурцов нету! Вчера, как дура, целую сетку притащила…
– Ну что, Сережа? – крикнула мама, деликатно отодвинув свою тарелку с творогом. – Есть результаты?
– Ни черта нет, – появился на веранде папа и почесал лоб. – Бюро ремонта уже не работает, а на АТС таких справок не дают.
– Ужас, ужас, просто ужас! – тетя Зина глянула на темную улицу сквозь тюлевые занавески. – Я не нахожу себе места! – сказала она, не вставая со стула и собираясь расплакаться. – Надо что-то срочно придумывать! А где Катерина? Наверху? Кирилл, позови ее…
И то, как тетя Зина сказала «ужас, ужас, просто ужас!» и как она поджала губы и заморгала крашеными ресницами, и ее вопрос о Катьке, словно она спрашивала, где их с дядей Жорой дочь, чтобы сообщить ей нечто ужасное об отце, произвели на меня гнетущее впечатление. Я тоже стал представлять себе самое худшее. Может, их там убило током, например. Или, например, дядя Жора повез Сергея Сергеевича в коляске на залив, а какой-нибудь «МАЗ» или «Татра» сбили их на Приморском шоссе. Или коляска с Сергеем Сергеевичем выскользнула у дяди Жоры из рук и покатилась, набирая скорость, под горку, к заливу, к шоссе…
Сверху спустилась Катька, и женщины разом заговорили, что надо немедленно заводить машину и ехать всем вместе в Комарове, спасать, пока не поздно, дядю Жору и Сергея Сергеевича, потому что нет никаких сомнений, что обязательный дядя Жора, будь все в порядке, позвонил бы и сказал, что задерживается.
– Да успокойтесь вы! – громовым голосом сказал папа.
Женщины разом замолчали.
Катька стала набирать комаровский номер, тетя Зина вышла на улицу и стала смотреть в конец Кривоносовской, мама под шумок тоже отдала лечебный творог Чарли, а папа взял ключи и пошел к гаражу выводить наш «жигуленок».
Папа сказал, что поедем только мы с ним вдвоем. И точка. Поедем после двенадцати, дождавшись последней электрички. Сказано было так, что у меня мороз пробежал по коже, – я решил, что дела действительно плохи, если папа не берет слабонервных женщин, а тетя Зина ни к селу ни к городу вдруг вспомнила, что дядя Жора уже месяц как отпустил дурацкую бороду и ходит с ней, воображая себя академиком Курчатовым.
– Да ну тебя! – осуждающе сказала мама. – При чем здесь борода!
– При том! – упрямо повторила тетя Зина и опять заморгала глазами.
До меня не сразу дошло, что она терзается мыслью, будто борода отпущена специально, чтобы понравиться какой-нибудь другой женщине. Это в сорок-то один год!.. При взрослой, шестнадцатилетней дочке! Ха-ха!.. Дает тетя Зина!.. Мне, например, было понятно, зачем дядька отпустил бороду: чтобы соседи не путали его с братом-близнецом. Хорошая получилась борода – полешком, два шпанёнка-внука могут ухватиться и висеть, говорил дядя Жора…