Манипуляция сознанием
Считается, что люди в своем подходе к интерпретации делятся на два основных типа. Одни начинают с того, что стараются по мере возможности строго восстановить логику автора сообщения, до поры отставляя в сторону свои собственные версии. Если они находят в этой логике изъяны, и у автора сообщения «концы с концами не вяжутся», здесь они и начинают копать.
Другие не тратят времени на то, чтобы реконструировать «интеллектуальные инструменты» авторов сообщения. Они принимают готовый вывод сообщения как одну из допустимых версий, но лишь одну из нескольких возможных, и приступают к выработке набора своих версий. Они «конструируют контексты», примеряя к ним версию «подозреваемого» — автора сообщения.
На практике оба подхода применяются в той или иной комбинации. Важно усвоить главное указание герменевтики: «Множественность интерпретаций и даже конфликт интерпретаций являются не недостатком или пороком, а достоинством понимания, образующего суть интерпретации» (П.Рикер). И дело не в том, чтобы соглашательски составить из нескольких версий одну «усредненную» (так вел дело Горбачев, блокируя всякое понимание происходящих процессов). Только анализируя разные версии можно приблизиться в истине, особенно когда действующие лица заинтересованы в ее сокрытии.
Эту проблему предельно заострил Акутагава в повести «Расемон» (ее многие знают по шедшему у нас фильму Куросавы). Судья опрашивает участников и свидетелей одного события — поединка самурая с разбойником, в котором самурай был убит. Показания дает даже дух убитого. Сходясь в описании «объективных фактов», какую же разную интерпретацию дают им участники!
К несчастью, очень часто мы испытываем сужение сознания: получив сообщение, мы сразу же, с абсолютной уверенностью принимаем для себя одно-единственное его толкование. И оно служит для нас руководством к действию.
Часто это происходит потому, что мы из «экономии мышления» следуем стереотипам — привычным штампам, понятиям, укоренившимся предрассудкам. Помню, в начале 70-х годов элитарный журнал американских экономистов и бизнесменов «Гарвард бизнес ревю» показал своим читателям, насколько сильны в них расовые стереотипы. На обложке журнала была дана странная картинка, в которую редакция просила внимательно всмотреться. Был нарисован салон автобуса, в котором поскандалили двое — белый и негр. У одного в руке уже была наготове открытая опасная бритва. Месяца через три картинку напечатали снова, но с одним изменением — бритвы не было. Редакция попросила читателей сделать над собой эксперимент: не отыскивая исходную картинку, вспомнить, у кого из участников скандала была в руке бритва. Потом были опубликованы поразительные результаты: большинство читателей (почти исключительно белые) считали, что бритва была в руке у негра. На самом деле — у белого. Стереотип оказался сильнее памяти.
Из узости взгляда, подчинения хотя бы краткосрочному, на время возникшему стереотипу вытекают тяжелые ошибки и промахи в наших практических действиях. Неважно даже, верим ли мы безоговорочно лживому сообщению или выстраиваем собственную ложную его интерпретацию. В обоих случаях наше поведение неадекватно реальности, и нас ждет неудача. Вот случай из моего опыта. В начале перестройки меня, обычного научного работника, зачем-то сделали заместителем директора Института, хотя я предупреждал, что до добра это не доведет. Через короткое время, когда везде началось брожение, в Институте вскрылись старые нарывы, и сплоченная номенклатурная клика при директоре стала делать из меня козла отпущения. Не будучи знаком с правилами игры, я начал брыкаться совершенно неожиданным для них образом, и началась просто свистопляска.
Директор, умный и мрачный человек, управлял этим из-за кулис. Я был настолько ошарашен жестокостью и цинизмом мужей нашей академической интеллигенции, что утратил способность к альтернативной интерпретации слов и поступков. Как-то я получил от директора письмо в связи с очередным приемом в аспирантуру (в этом деле создали очередной очаг конфликта). Письмо было наполнено прозрачными и изощренными издевательствами и угрозами. Настолько неприемлемыми, что я сел и написал резкий и обобщающий ответ — решил покончить с неопределенностью. Но все же осторожность побудила меня показать оба письма рассудительным друзьям. В Институте мои умные друзья, наблюдавшие всю нашу бурю в стакане воды (для нас это была буря, и многие захлебнулись), восприняли письмо директора совершенно так же, как я. Они возмутились и одобрили мой ответ. Но я все же показал оба текста еще одному приятелю, никак не связанному с нашими делами и незнакомого с Институтом. Он прочел, задал мне несколько вопросов и сказал: «Может быть, ты и прав. Но возможно и такое толкование письма директора», — и он пересказал его просто другими словами. Я ахнул. В письме не было никаких намеков и угроз, только самые естественные деловые соображения. Если и были иносказания, то примирительные или соглашательские. Но в воспаленном суженном сознании (и не одного только меня) по нескольким неверно истолкованным знакам сложился целостный, гармоничный и совершенно ложный образ сообщения и его контекста. Друг спас меня хоть от одного греха — я порвал свой ответ и постарался извлечь урок на будущее.
Тот, кто хочет построить защиту против попыток манипуляции его сознанием, должен преодолеть закостенелость ума, научиться строить в уме варианты объяснения. Как бы ни был защищен ум догматика его «принципами, которыми он не может поступиться», к нему после некоторых попыток находится ключик, ибо ход его мыслей предсказуем и потому поддается программированию. И догматик, сам того не подозревая, становится не просто жертвой, а инструментом манипуляции. Подобно тому, как «письмо Нины Андреевой» стало важной акцией во всей перестройке как огромной программе по манипуляции общественным сознанием в СССР.
Франц Кафка, который своими болезненными психологическими откровениями очень помог созданию современной технологии манипуляции, предупреждал в одной притче:
«Леопарды врывались в храм и лакали из жертвенных сосудов, осушая их до дна. Это повторялось раз за разом. В конце концов, это стало возможным предвидеть и превратилось в часть церемонии».
Таким образом, спастись от манипуляции с помощью догматизма и упрямства, просто «упершись», невозможно. Можно лишь продержаться какое-то время, пока к тебе не подберут отмычку. Или не обойдут как не представляющее большой опасности препятствие (как обошли наши новые идеологи крестьян, не пытаясь их соблазнить сказками про демократию и не тратя сил и денег на разработку специальных технологий и языка для манипуляции сознанием именно крестьян).
Овладеть действительностью можно только изучив доктрину, тактику и оружие противника. На это и направлены наши опыты в герменевтике — поиске путей интерпретации тех слов и действий, в которых воплощены попытки манипуляции нашим сознанием.
Рассмотрим сначала, в каких условиях социального бытия манипуляция становится важнейшим средством господства и власти, в каких доктринах выражены главные принципы этого способа господства.
Глава 3. Демократия, тоталитаризм и манипуляция сознанием
Как мы установили, манипуляция — способ господства путем духовного воздействия на людей через программирование их поведения. Это воздействие направлено на психические структуры человека, осуществляется скрытно и ставит своей задачей изменение мнений, побуждений и целей людей в нужном власти направлении.
Уже из этого очень краткого определения становится ясно, что манипуляция сознанием как средство власти возникает только в гражданском обществе, с установлением политического порядка, основанного на представительной демократии. Это — «демократия западного типа», которая сегодня, благодаря промыванию мозгов, воспринимается просто как демократия — антипод множеству видов тоталитаризма. На самом деле видов демократии множество (рабовладельческая, вечевая, военная, прямая, вайнахская и т.д. и т.п.). Но не будем уклоняться.