Дочь банкира
И все же не мешает убедиться. Риск невелик, с хилым пижамником он одной рукой справится.
Парень поднял окровавленный воротник рубашки, прикрыл носовым платком рану на щеке. Ничего подозрительного — болят зубы. Подошел к мужику.
— Приспичило псу? — дружелюбно спросил он, настороженно оглядывая собачника. — Поздненько для прогулок.
— И не говори, друг, — с досадой ответил мужик. — Как полночь, это сатанинское отродье выть начинает, царапать дверь. Замучился. Жена — с ножом к горлу — выведи Мальчика пописять и — все тут. Откажешь — очередной семейный скандал. Вот и приходится…
— А ты бы отвез эту доставалу подальше и оставил — авось, подберет какой-нибудь полуночник.
— Не раз хотел, да жинка — в слезы. Больно уж по душе ей пришлась лохматая тварь…
Дружно посмеялись над собачьими и женскими причудами.
Николай, отмахиваясь от комаров сорванной с дерева веткой, вошел в под»езд. На самом деле — напряжен и собран. Если и поджидают его килеры, то только на первом этаже возле лифта. Поднимать стрельбу на лестнице им небезопасно — разбуженные жильцы мигом вызовут милицию.
Но в холле башни — никого. За исключением спящего на подстеленной газете бомжа. Рядом с ним — ополовиненная бутылка водки, валяющийся на боку грязный стакан, черствый ломоть хлеба. Николай брезгливо переступил через разбросанные ноги алкаша, обутые в рванные кросовки. Помедлив, нажал кнопку вызова лифта — она загорелась.
Слава Богу, не отключен, не придется считать ступеньки, ожидая на каждой площадке нацеленные стволы.
Покинув грязную, со стойким запахом мочи, лифтовую кабину парень постоял возле двери, оббитой коричневым дермантином. Заглянул на пролет лестницы, ведущий на девятый этаж, обследовал седьмой. Кажется, никакой опасности, можно не тревожиться. Затаив дыхание, позвонил.
Тройное нажатие пуговки звонка — два раза быстро, один — спустя пяток секунд. Условный знак, значение которого Семка должен отлично помнить. Именно так Николай сигналил ему нажатием указательным пальцем на ладонь, когда друзья пробирались в самоволку к одному им известному пролому в заборе, огораживающем гарнизон десантного полка. Дескать, замри — патруль!
Тыркин открыл дверь сразу, без предварительных распросов — кто да зачем, да кого нужно? Пропустил в полутемную прихожую гостя, защелкнул три хитрых замка.
— Освободили? — негромко спросил он, закрывая приоткрытую дверь в комнату. — Или… самовывозом?
— Жена спит? — вопросом на вопрос ответил Родимцев, проходя на кухню. — Базар не для женских ушей.
— Третий сон видит Наташка, — усмехнулся хозяин, доставая из шкафчика початую бутылку водки и трехлитровую банку с консервированными огурцами. — Здорова она спать — позавидуешь! Не успеет положить голову на подушку — все, отключается… Значит, все же слинял?
Отвечать на вторично заданный вопрос не хотелось. Интересно, откуда взял Окурок, что Николая снова посадили? Говорить, оправдываться — унижаться, а унижений в любой форме Родимцев не терпел.
— Живешь, как надо, — одобрительно оглядел он новый кухонный гарнитур. — только пацаньего визга не хватает. Плохо стараешься, дружан.
— Понесла Наташка, — понизив голос до шопота, проинформировал Семка. — Через полгода должна разродиться. Считай себя крестным отцом…
— Спасибо, — шутливо склонил гость всклокоченную голову. — Работаешь?
— Как сказать. Говорил уже тебе: поначалу временно притерся в морге — обмывал и одевал покойничков. Работа — не бей лежачего, платили — сответственно — гроши. Теперь мент-своячок нашел мне более выгодную работенку. В охране. Сутки отдежуришь, трое балдеешь с жинкой. И плата, невпример мертвецкой, приличная… Что у тебя со щекой?
Николай пренебрежительно отмахнулся, прошелся пальцами по багровому рубцу.
— Мелочевка. Напоролся на сучок…
— Не темни, Колька, Не крути круги на воде. За кого держишь меня? Неужто я разучился распознавать огнестрельную рану?… Скажи честно: бежал?
— Откуда взял? Никто меня не сажал, понятно? — нехотя проговорил Родимцев.
— Откуда да почему да зачем, — недовольно пробурчал великан. — Сорока на хвосте принесла… Даже — две сороки, — неожиданно рассмеялся он. — Симка сообщила Наташке, Наташка — мне.
Николай задумчиво покатал по столу пустой стакан. Вот оно что! Любовница подкинула информацию для размышления.
— Брешет Симка, ясно?
— Заметано. С этим считай — покончили. Осталась рана на щеке.
— Сказано же — напоролся на сучок… Лучше скажи, могу без распросов пожить у тебя недельку? Как Наташка — не взбрыкнет?
Окурок молча налил два стакашка, стукнул донышком одного по краю другого. Выпил залпом, не закусывая. Облокотился на хлипкий кухонный столик. Обхватил крупную голову руками-лопатами.
Родимцев тоже выпил. По поведению Семки он уже отгадал ответ и помрачнел. Любимая девушка предала, друг выгоняет — впору шагать в ближайшее отделение милиции и подставлять лапы под браслеты. Или найти разыскивающих беглеца килеров и рвануть на груди окровавленную рубаху.
— Видишь какое дело, Колька, — раздумчиво бурчал Окурок, не поднимая головы. — Я, сам знаешь, с радостью, да вот незадача — братан Натальин служит в ментовской, каждый Божий день навещает… Ежели ты сбежал, во всех отделениях — твои фото и пальчики. Не отбрешешься. Повяжут и тебя, и меня… А Наташка — в тяжести… Ты уж извини, дружан… не могу…
— Понимаю, — тихо проговорил беглец, наливая себе водки. — А представить меня жинке двоюродным братом? Не станет же твой ментовской родственничек копаться в родословной… Фото, они и есть фото. Кстати, там я без шрама на щеке…
— Не получится, Колька. Артем — дотошный мужик. К тому же, лимита, из кожи вон лезет утвердиться в Москве. Родную мать за это продаст…
Родимцев видел, как нелегко другу… бывшему другу отказать ему в пристанище. С каким трудом сползали с языка извинительные слова. Но сочувствия не было — все заслонила яростная злость.
— Может быть, хотя бы подскажешь, где можно укрыться?
Окурок безнадежно пожал широкими плечами. Выглотнул ещё один стакашек «Столичной». Отрицательно покачал лобастой головой. Говорить, врать, оправдываться не было сил.
— Ладно, ты не знаешь, зато мне известно такое местечко, — поднимаясь с табуретки, притворно радостным тоном оповестил Николай. — Напрашивался к тебе потому, что захотелось вволю пообщаться. Жаль — не получилось…
— Жаль, — будто эхо, повторил Семка, и тихо добавил. — Вот что, Колька, не держи на меня сердца, ладно?… Если нужны башли, — заторопился он, доставая из шкафчика с кухонными запасами видавший виды потертый бумажник — наверно, прятал его там от жены. — Отдам все, что есть.
Николай деланно засмеялся, купеческим жестом тряхнул пустым карманом. Дескать, не бедствую, сам могу одарить. Хлопнул Окурка по широченной спине и, насвистывая, пошел к выходу. На самом деле, на душе кошки скребут, царапают до боли. Хозяин, ссутулившись, провожал ночного гостя. Предупредительно открыл дверь. Все время бормотал, извинялся. Ежели бы не женин братан, разве он отпустил бы друга?
Услышав за спиной щелканье замков, Родимцев мигом потерял бравурный вид, прислонился к стене. Идти больше некуда, остается малость потеснить спящего возле лифта бомжа, улечься рядом с ним.
И вдруг он вспомнил владельца красной «оки». Казалось бы, посторонний человек, не связанный с ним дружескими узами, а посочувствовал, согласился спасти от верной смерти. Мало того, пообещал приютить в своем гараже…
Вот он, выход! Провести ночь на улице без сна — не такая уж сложность, бывший десантник привык и к бессоным ночам и к отдыху на травке, нередко — на снегу. А утром найти гараж Сансаныча. Убедившись в том, что «клиент» слинял из района, килеры бросятся искать его в Теплом Стане, им в голову не придет оставить засаду в гаражном кооперативе.
Приободрившись, беглец спустился на первый этаж, постоял над храпевшим бомжем. Вдруг — пастух? Нет, храпит по настоящему, так не притворяются. Вышел из башни и резко остановился.