Табакерка императора

Мосье Горон умолк. Доктор Дермот Кинрос выпустил колечко дыма и проследил его полет в ленивом теплом воздухе.
— Ну и что это за сокровище? — спросил он.
— Табакерка, — ответил мосье Горон. — Табакерка, как говорят, принадлежавшая самому императору Наполеону.
Префект полиции слегка замялся.
— Когда мосье Вейль впоследствии назвал мне цену этого предмета, — продолжал он, — я просто ушам своим не поверил. Господи боже! Надо же! Швырять такие деньги на свои прихоти. Ну, конечно, историческая ценность… — тут он выдержал лукавую паузу. — Кстати! Ведь император Наполеон в самом деле нюхал табак?
Дермот улыбнулся.
— Друг мой, — сказал он. — Вы хоть раз в жизни видели, как играют Наполеона в английском театре? Любой исполнитель считает своим долгом через каждые пять слов непременно вытаскивать табакерку и носиться с нею по сцене. И в достоверных мемуарах тоже вечно рассказывается о том, как император просыпает на себя табак.
Мосье Горон затуманился.
— Итак, — заключил он, — нет никаких оснований подозревать, что табакерка не принадлежала императору. Но, помимо всего прочего, — он отхлебнул кофе и округлил глаза, — табакерка сделана — представляете себе? — из прозрачного розового агата, оправлена в золото и усеяна мелкими бриллиантами. Форма у нее любопытная, вы увидите. К ней приложен паспорт, подтверждающий ее подлинность.
Сэр Морис пришел в восторг. Кажется, он вообще питал особое пристрастие ко всему, что связано с Наполеоном. Он согласился купить табакерку и попросил разрешения оставить ее у себя на ночь, а утром послать чек. Увы, табакерка пока не оплачена, мосье Вейль буквально вне себя, и, ей-богу, я его не осуждаю.
В тот самый вечер, как я уже вам сказал, мадам Нил отправилась в театр с семейством Лоузов. Они смотрели английскую пьесу под названием «Профессия миссис Уоррен». Вернулись они часов в одиннадцать и разошлись по домам. Молодой мосье Горацио провожает ее до двери и прощается с ней. Между прочим, следователь потом его спрашивает: «Мосье, вы поцеловали ее на прощанье?» А тот весь ощетинился и отвечает: «Простите, но это не ваше дело». Следователю показалось подозрительно, уж не поссорились ли они. Но подозрение это не подтвердилось.
Мосье Горон снова замялся.
— Лоузы возвращаются домой. Сэр Морис тотчас сбегает вниз по лестнице, чтоб поскорей похвастаться своим сокровищем в зеленой с золотом шкатулке. Ни у кого, кроме мисс Дженис (она говорит, что это прелесть), приобретение не вызывает ни малейшего энтузиазма. Леди Лоуз замечает, что грех так швыряться деньгами. Сэр Морис Лоуз, вспылив, резко заявляет, что с него довольно, и уходит к себе в кабинет. Остальные идут спать. Но двое, заметьте это себе, не могут уснуть.
Мосье Горон наклонился вперед и постучал по столу. Он так увлекся собственным рассказом, что кофе у него совсем остыл.
— Мосье Горацио, этот самый Тоби, сознается, что в час ночи он встал с постели и позвонил мадам Нил… «Ага, — говорит ему следователь, — вас, значит, пожирала страсть?» Но тут мосье Горацио, изменившись в лице, отвечает, что ничего подобного. Видите: не подкопаться! А ведь все равно что-то чувствуется. Что-то тут есть. Согласны?
— Не уверен, — сказал Дермот.
— Значит, вы не согласны?
— Ну, это не так важно. Дальше рассказывайте.
— Итак! Он спускается позвонить, а поговорив, возвращается к себе. В доме темно. Ни звука. Он видит свет под дверью отцовского кабинета, но не хочет тревожить сэра Мориса. Тем временем самой леди Лоуз тоже не спится. Не то чтобы приобретение табакерки огорчало и угнетало ее, но ей как-то не по себе. В четверть второго — запомните время! — она встает с постели. Она идет в кабинет мужа. Якобы чтобы напомнить ему, что пора спать; но на самом деле, как она сама признается, чтобы произнести небольшую, мягкую проповедь относительно людей, покупающих весьма дорогие изделия из розового агата.
Голос мосье Горона поднялся до сценических высот.
— И вот — конец! — произнес он, несколько неожиданно прищелкнув пальцами, — она находит его мертвым за секретером. Ему пробили голову, нанеся девять ударов кочергой, которая теперь висит среди прочих каминных принадлежностей. Он сидел спиной к двери и составлял описание табакерки, которое так и осталось перед ним. Но слушайте дальше! Один из ударов, случайно или нарочно, пришелся по агатовой табакерке, и ее разнесло вдребезги.
Дермот присвистнул.
— Мало было, — сказал мосье Горон, — лишить старика жизни. Так, видите ли, надо еще разбить его сокровище. Но, возможно, повторяю, это вышло случайно.
Дермот не на шутку встревожился.
— Вряд ли, метясь в человеческую голову, — ответил он, — можно угодить по табакерке на столе. Если, конечно…
— Простите, что вы сказали, доктор?
— Нет, ничего. Это я так. Рассказывайте дальше.
Мосье Горон поднялся было на цыпочки и уже сложил руку возле уха, как бы ловя слова премудрости. Выпуклые глаза впились в Дермота. Но ему пришлось снова сесть.
— Преступление жестокое, — продолжал он. — Бессмысленное преступление. На первый взгляд кажется, что его совершил безумец…
— Глупости, — вставил Дермот, слегка раздражаясь. — Наоборот, вполне типичное преступление.
— Типичное?
— В своем роде. Но простите, что я вас перебил. Продолжайте.
— Ничего не украдено, — сказал мосье Горон. — Никаких следов взлома. Преступление совершено тем, кто знает дом, знает, где висит кочерга, и знает даже, что старик туговат на ухо, так что можно неслышно подкрасться к нему сзади. Такая прекрасная, благополучная семья, почти как французы! Они просто потрясены, они в ужасе!
— Ну а дальше?
— Они отправляются за мадам Нил. Они очень привязаны к мадам Нил. Сразу же после того, как совершилось преступление, мосье Горацио и мисс Дженис, как мне сообщили, всячески старались с ней связаться. Их остановил дежурный полицейский, объяснив, что им не следует покидать дом до прибытия полицейского комиссара. Кажется, мисс Дженис все-таки потом удалось еще раз выскользнуть на улицу. Но с мадам Нил она, по-видимому, так и не увиделась.
Появляется комиссар. Так! Он их спрашивает. Так! Они просят разрешения повидать мадам Нил. Комиссар предлагает послать за ней человека. Посылают того самого полицейского, который уже проявил такое служебное рвение. К счастью, при нем есть фонарь. Дом мадам Нил как раз напротив, вы, вероятно, уже слышали или читали…?
— Да, — подтвердил Дермот.
— Полицейский, — сказал мосье Горон, положив на стол оба своих толстых локтя и скорчив неописуемую гримасу, — входит в ворота и идет по дорожке. На дорожке, у самой входной двери виллы мадам Нил, валяется…
— Ну? — не выдержал паузы Дермот.
— Розовая лента, не то поясок, ну, какими женщины подвязывают халаты и пеньюары. И на пояске этом пятнышки крови.
— Ясно.
Снова наступила пауза.
— Но этому полицейскому пальца в рот не клади. Толковый. Не говоря худого слова, он сует поясок себе в карман. Он звонит в звонок. Ему открывают две перепуганные женщины. Имена этих особ, — тут мосье Горон справился с крошечным блокнотиком, — Ивета Латур, горничная. И Селестина Бушер, кухарка. Женщины что-то шепчут ему в темноте, приложив пальцы к губам, тем самым призывая его к молчанию. Они увлекают его наверх и там объясняют, что они видели.
Ивета Латур рассказывает, как ее разбудил страшный шум. Выйдя из комнаты, она видит мадам Нил, крадущуюся в собственный дом. Встревожившись (хоть она не робкого десятка), Ивета будит Селестину Бушер, кухарку. Они спускаются вниз и заглядывают в спальню мадам Нил. Рядом, в ванной с зеркальными стенами, они видят мадам Нил, страшно растрепанную, запыхавшуюся, смывающую кровь с лица и рук и пытающуюся застирать кровавые пятнышки на кружевном белом халате, поясок от которого потерян.
Мосье Горон оглянулся.
На террасе «Замка» появлялись новые посетители. Солнце, уже готовое спрятаться за сосновые стволы по ту сторону рю де ла Форе, било в глаза.