Восемь мечей

Старший инспектор бросил взгляд на визитную карточку. На ней было написано:
«Д-р Сигизмунд фон Хорнсвоггл, ВЕНА»
— Боюсь, вам лучше его принять, сэр, — повторил констебль с довольно необычными для него настойчивыми нотками в голосе. — Он там уже всех достал. Психоанализирует любого, кто оказывается рядом. Сержант Беттс уже спрятался в отделе архивов и клянется, что не выйдет, пока кто-нибудь не уберет этого джентльмена подальше.
— Послушайте! — громко воскликнул вконец раздосадованный Хэдли и со скрипом развернулся в своем крутящемся кресле. — Вы что, все сегодня сговорились достать меня? С самого утра? Что, черт побери, значит «он там всех достал»? Вы что, не в состоянии его выгнать?
— Понимаете, сэр, — почему-то жалобно заблеял констебль, — дело в том, что… что, кажется, мы его знаем. Видите ли…
Констебль был отнюдь не маленьких размеров, но на этот раз его просто-напросто отодвинул в сторону человек куда более крупный, примерно в три раза. В дверном проеме, показавшемся вдруг совсем узеньким, неожиданно появилась чудовищно массивная фигура в черной накидке, блестящем цилиндре и с тросточкой в руке. Но первое и самое яркое впечатление о нем у старшего инспектора было связано почему-то не с его размерами, а… с его бакенбардами! Таких шикарных, иссиня-черных бакенбардов до самого низа щек ему, честно говоря, еще никогда не приходилось видеть. Впрочем, на редкость густые брови тоже были вполне под стать этим в высшей степени необычным бакенбардам и занимали, казалось, всю нижнюю половину лба. За массивными роговыми очками с широкой темной ленточкой загадочно поблескивали небольшие глазки, а красное лицо просто расцвело в широченной улыбке, когда он приветственно снял свой цилиндр.
— Допрый вам утро! — с неистребимым немецким акцентом громогласно произнес посетитель и заулыбался, казалось, еще шире. — Я надейся, что имею честь гофорить с господин старший инспектор, так ведь? Du bist der Hauptman, mein herr, nicht wahr? Да, да, так, так! Итак…
Он почти игриво подошел ближе, выдвинул стул, сел, прислонив свою трость к столу, и чуть ли не торжественно объявил:
— С ваш позволений я тоже сесть. — Затем, в очередной раз широко улыбнувшись и сложив вместе руки, поинтересовался, будто находился на великосветском рауте: — Скашить, а об что вы обычно мечтать?
Хэдли глубоко вздохнул.
— Фелл, — произнес он. — Гидеон Фелл! — Затем уже совершенно иным тоном добавил, сопровождая свои слова громкими ударами кулака по столу: — Какого черта?! Ну зачем, зачем, ради всего святого, вы напялили на себя весь этот маскарад и приперлись в нем сюда, в мой кабинет? Я ведь был уверен, вы по-прежнему там, в Америке… Скажите, кто-нибудь видел, как вы сюда входили?
— Что вы такой говорить?… Майн либер фройнд! — протестующим тоном заявил посетитель. — Ви, наверно, ошиблись, так ведь? Я же герр доктор Сигизмунд фон Хорнсвоггл…
— Ну все, хватит! Кончайте этот карнавал! — тоном, не терпящим возражений, заявил Хэдли. — Хватит валять дурака. Снимайте с себя всю эту глупую мишуру, снимайте!
— Ну ладно, ладно, будет вам, — примирительно произнес незнакомец уже без какого-либо акцента. — Значит, разгадали-таки мою маскировку? А жаль, жаль… Там, в Нью-Йорке, мне говорили, что она безупречна. Я даже поспорил на целый соверен, что сумею ввести вас в заблуждение. Увы, похоже, все-таки проиграл… Ну так что, Хэдли, в таком случае, может, пожмем друг другу руки? Я ведь вернулся. После трех, представляете, целых трех долгих месяцев в этой невыносимой далекой Америке!
— Там в самом конце зала мужской туалет, — неумолимо продолжил старший инспектор. — Идите и немедленно снимите с себя эти чудовищные бакенбарды, или я прикажу вас посадить за решетку… И не беспокойтесь, найду за что… Вы что, хотите сделать из меня посмешище? Причем всего за месяц до моего ухода на вполне заслуженную пенсию?
Доктор Фелл только покорно пожал плечами:
— Что ж, надо так надо. Ничего не поделаешь, — и вышел из кабинета.
Через несколько минут он вернулся — по-прежнему такой же абсолютно уверенный в себе, все с теми же несколькими колыхающимися в такт шагам подбородками, с теми же густыми «бандитскими» усами, с той же копной чуть тронутых сединой волос… Вот только его широкое лицо, после того как с него смыли грим, стало, похоже, еще краснее, а блестящий цилиндр каким-то невероятным образом вдруг превратился в самую обычную шляпу. Улыбаясь и похихикивая, он положил обе руки на массивный набалдашник своей трости и поверх очков в упор посмотрел на Хэдли:
— Итак, мой друг, признайте хотя бы то, что мне все-таки удалось ввести в заблуждение всех ваших подчиненных. Что тоже, безусловно, можно считать моей заслуженной победой. Впрочем, совершенство требует не только терпения, но и времени. Вообще-то у меня есть диплом школы «Искусство перевоплощения» самого Уильяма Дж. Пинкертона! Правда, оконченной заочно, так сказать, по почте… Платишь пять долларов вперед, и тебе тут же высылают первый урок. Ну и так далее…
— Вы совершенно безнадежный старый грешник, — уже куда более мягким тоном произнес Хэдли. — Но я все равно чертовски рад вас видеть, старина! Ну, как там жизнь в Америке?
Доктор Фелл довольно улыбнулся, очевидно вспоминая самые приятные моменты своего пребывания за океаном, затем громко стукнул кончиком трости по полу и подчеркнуто экстатически пробормотал:
— Он починил гнилое яблоко! Иначе говоря, убил арбитра! Послушайте, Хэдли, как бы вы, например, передали на латыни смысл следующей фразы: «Он загнал незрелый помидор на левый край отбеливателя, чтобы сохранить систему»? Вы не представляете, но там, на противоположной стороне океана, я только и делал, что обсуждал эту загадочную шараду. Ну, слова «загнал» и «незрелый помидор» еще куда ни шло, но вот как Вергилий смог бы выразить понятие «левый край отбеливателя», лично для меня так и остается загадкой.
— Ну и что бы это могло значить?
— Толком сам еще не знаю, но, судя по всему, это вполне может быть известным диалектом части города Нью-Йорка под названием Бруклин. Мои добрые друзья из издательского дома однажды свозили меня туда вместо, слава тебе господи, литературного чая! Уверен, вы даже представить себе не можете, что это такое и сколько усилий обычно требуется, чтобы избежать этого чая и, что куда важнее, встречи с представителями или, точнее говоря, с придурками из так называемого литературного мира! О-хо-хо… Впрочем, давайте-ка я лучше покажу вам кое-какие газетные вырезки из моего альбома. Думаю, они вам понравятся куда больше любых слов… — И, даже не думая дождаться какого-либо знака согласия, он вынул из стоящего рядом со стулом портфеля папку, достал оттуда пачку газетных вырезок и с торжественным видом триумфатора разложил их на столе старшего инспектора. — Кстати, возможно, мне придется дать вам нечто вроде разъяснения некоторым из заголовков. Иначе вы их просто не поймете. В каком-то смысле это совершенно новый для вас мир. Они называют это «гидом».
— Гидом? — явно ничего не понимая, тупо переспросил Хэдли.
— Да, да, вы не ошиблись, гидом. Именно гидом. Это ведь нечто вроде краткого путеводителя по газетным заголовкам, — с готовностью и видом абсолютного превосходства объяснил доктор Фелл. — А что? Коротко, выразительно, доступно… Посмотрите, например, вот на эти примеры… Кстати, простите, ради бога, за тавтологию, это у меня вырвалось совершенно случайно, уж поверьте.
И он наугад открыл первую попавшуюся страницу. Она начиналась с объявления: «Наш знаменитый Гидеон дал согласие быть главным судьей на конкурсе красоты в Лонг-Бич!» На сопроводительной фотографии красовался не кто иной, как сам доктор Фелл, в широком черном плаще, темной широкополой шляпе и со своей неизменной широкой улыбкой во все лицо, в компании прекрасного вида молодых девушек, одетых в то, что нынче принято называть «видимость купальных костюмов». «Наш любимый Гид открывает новое пожарное депо в Бронксе! Теперь у нас наконец-то есть свой шеф-пожарный, который сможет нас защитить!» Это объявление сопровождалось двумя фотоснимками. На одном был изображен доктор Фелл в весьма вычурном пожарном шлеме с надписью «Шеф-пожарный». В правой руке он держал огромный пожарный топор с таким видом, будто собирался вот-вот разбить кому-то голову!… На другом Фелл, будто бы заслышав сигнал тревоги, стремительно съезжал вниз по серебристому шесту со второго этажа пожарного депо. Снимок сопровождала забавная подпись: «По зову сердца или его просто столкнули?»