Искушение Торильи
Она бросилась через комнату и открыла дверь.
— Галлен! Галлен! — услышала Торилья голос кузины. — Как чудесно, что ты приехал! Я так ждала тебя!
До нее донесся низкий мужской голос, но Торилья не слышала слов. Она стояла с лилиями в руках, и все ее тело напряглось от ожидания встречи с маркизом Хэвингэмом. Ужас, который пробуждал в ней этот человек, был подобен горячему углю, прожигающему грудь.
Она ненавидела его. Ненавидела настолько, что, казалось, будь у нее силы, сразила бы маркиза насмерть. Прошлой ночью, ложась в постель, она молилась… молилась с еще не изведанным доселе пылом, чтобы хоть какая-нибудь причина помешала ему жениться на Берил.
Разве можно позволить любимой сестре выйти замуж за мужчину, совершающего такие преступления против человека, за угнетателя шахтеров и их семей?!
Она представляла его жирным и толстым, с окруженными сеткой развратных морщин глазами.
Она представляла его сидящим за столом и пьющим вино, красное, словно кровь тех, кто обливается ради него потом во тьме и пыли его грязной шахты.
» Как может человек допускать подобную низость, как может он быть столь бессердечным?«— вопрошала она себя.
Шахтеры Барроуфилда не только перерабатывали, они не получали положенного; их обманывал смотритель, который, как полагала Торилья, был назначен маркизом Хэвингэмом.
Существовало много способов обобрать шахтеров, и все, кто стоял над ними, набивали свои карманы.
Из их заработка вычитали деньги за свечи и порох, которыми они пользовались.
Смотритель мог по собственному желанию заставить этих людей покупать у него свечи на полтора-два пенса дороже рыночной цены.
И все это, как Торилья узнала от своего отца, творилось в копях Хэвингэма.
Плата за поломанные инструменты еще более сокращала скромный доход рабочих, а смотритель всегда мог взыскать с них сумму, намного превышающую рыночную стоимость товара. Викарий, бывало, весьма красноречиво описывал подробности.
— Они ухитряются зарабатывать шиллинг даже на ручке лопаты, — гневно обличал он местные порядки. — Рукоятка обходится здесь рабочим в шесть пенсов, хотя прежде стоила только два.
— Но разве ничего нельзя сделать? — снова спросила Торилья.
— А кого волнуют эти одураченные люди? — с осуждением сказал викарий.
Уж конечно, не богатого маркиза, владельца поместий, замков, слуг и скаковых лошадей, к тому же собравшегося обзавестись расточительной женой.
Доносящиеся из холла голоса приближались, и она готовилась достойно встретить мужчину, которого про себя называла дьяволом.
Крепко прижав к груди огромную охапку лилий, которую так и не выпустила из рук. Торилья ждала, и округлившиеся глаза ее темнели на бледном лице. Она опустила их в предчувствии чего-то ужасного.
Первой вошла Берил.
— А вот и Галлен, моя дорогая Торилья, теперь ты можешь познакомиться с ним!
Следом за Берил в салон вошел мужчина в полированных гессенских сапогах, в которых отражались мебель, разбросанная бумага, цветы и подарки на полу.
Торилья вскинула голову, и сердце в груди ее проделало двойное сальто.
Ей казалось, что потолок вот-вот обрушится на нее.
Перед ней появился не маркиз Хэвингэм, а сэр Александр Эбди.
Глава 4
Б крохотной деревенской церкви, где была крещена Торилья, закончилась семичасовая литургия. На ней присутствовало с полдюжины человек. Было еще рано, и по окончании службы Торилья вышла в церковный двор, где рядом с тисом покоилась, могила ее матери.
Девушка смотрела на просторное надгробие, по-прежнему не в силах поверить, что мать, любимая, ласковая, понимающая, навсегда оставила ее.
Но это не так, вспомнила Торилья. Душа бессмертна, и где бы ни находилась мать, любовь ее всегда будут сопутствовать осиротевшим дочери и мужу.
— Помоги мне, мама, я так хочу избавить Берил от подобной участи, — прошептала Торилья. — Разве я могу допустить, чтобы она вышла за того, кто бесчеловечно обращается с людьми в Барроуфилде?
Она не молилась об этом, но вполне сознавала, что отношение ее к маркизу путанно и противоречиво. Каким образом это чудовище, холодное и жестокое, могло стать мужчиной, пробудившим в ней такой восторг, ибо память о его поцелуе до сих пор приводила ее в трепет?
Когда Хэвингэм вошел в салон, она не в силах была встретить его взгляд, но, повинуясь привычке, бессознательно сделала реверанс. Сердце в груди отчаянно колотилось.
Темные ресницы ее легли на бледные щеки.
— Восхищен нашей встречей, мисс Клиффорд! — услышала Торилья его голос.
Напомнив себе, что испытывает к этому человеку неприязнь, она тем не менее вежливо ответила:
— Благодарю вас… милорд.
Берил не заметила напряженности в отношениях между ними.
— Подойди сюда, Галлен, полюбуйся на наши подарки. — Она потянула его За руку. — Откровенная гадость, нам остается только переподарить их какой-нибудь столь же несчастной паре.
Она повела маркиза туда, где громоздились многочисленные подарки, письма, бумаги, и Торилья, все еще прижимая к себе лилии, выбежала из салона.
Как могло случиться, спрашивала она себя, поднимаясь по лестнице, чтобы сэр Александр Эбди, мужчина, о котором, вопреки здравому рассудку, она грезила все последние ночи, оказался маркизом Хэвингэмом?
— Ненавижу его! Ненавижу! — твердила она снова и снова, как будто эти снова могли стать неким талисманом, способным стереть память о том волшебном поцелуе.
Обед она провела в молчании, но ни Берил, ни дядя не заметили этого, потому что сами были заняты разговором.
Граф рассказывал о поздравлениях, которые получил в Лондоне после публикации в газете сообщения о помолвке дочери.
И все это время Берил явно старалась удерживать внимание маркиза.
Она была неотразима в платье, гармонирующем с цветом ее глаз; ожерелье из чередующихся с алмазами аквамаринов искрилось при каждом ее движении.
Берил несколько раз пускала в ход свое остроумие, и Торилья подумала, что ни один мужчина не устоит перед чарами этой красавицы. Сама же она до такой степени боялась встретиться взглядом с маркизом, что просто не смотрела в его сторону.
Когда обед подходил к концу, Хэвингэм совершенно неожиданно перебил Берил, продолжавшую тему будущей свадьбы:
— А какая роль в празднестве отведена мисс Клиффорд?
Торилья вздрогнула, краска прихлынула к ее щекам.
— Торилья — моя единственная подружка, — ответила Берил. — Я просто не успела рассказать, Галлен, как много она значит в моей жизни. Мы выросли вместе.
— Да, конечно, — вступил в разговор граф. — Всем нам очень не хватало тебя, Торилья, с тех пор как вы с отцом отправились на далекий север.
— И я тоже скучала без вас, дядя Гектор, — тихо сказала девушка.
— Ну что ж, теперь ты вернулась, — промолвил граф, — и пробудешь с нами по крайней мере до свадьбы Берил.
— Кстати, мне… — вновь затрещала Берил о церемонии бракосочетания и множестве людей, которых следовало принять.
Обед закончился, и джентльмены спустились в салон, а Торилья снова ускользнула в покой и тишину своей спальни.
Она уверяла себя, что поступает тактично, так как Берил, конечно же, хочется побыть наедине с маркизом.
Но сердцем понимала, что попросту боится быть рядом с ним. Уже одно его присутствие, все эти противоречивые слова и поступки кружили ей голову, едва не сводя с ума своей причудливостью и непредсказуемостью.
Торилья так и не смогла уснуть, и когда чуть рассвело, сразу же собралась в церковь, потому что было воскресенье.
Она предположила, что с тех пор, как ее отец стоял во главе маленького прихода, распорядок богослужений не мог сильно измениться.
Он всегда настаивал на очень ранней литургии — тогда ее могли бы посетить и те, кому предстоят дневные труды.
Вступив в неф сложенной норманками из серого камня церковки, она вновь ощутила себя девочкой, и в мир вернулась прежняя справедливость.