Прекрасная монашка
— А чего вы, собственно говоря, ожидали от меня, мадемуазель? — спросил герцог, удивляясь тому, что он все еще сохраняет спокойствие.
— Вы мне показались таким сильным, как… ну, как человек, способный отомстить за любую несправедливость, который… как бы это поточнее сказать… который всегда защищает слабых. И еще мне показалось, когда я рассматривала вас, что вы очень красивы.
И тут совершенно неожиданно герцог расхохотался.
Это несчастное дитя, дрожащее от страха и умоляющее его о милости, накрепко вцепившееся в его руку с самого начала их совместного путешествия, естественно, вызывало в нем жалость, но ситуация казалось ему забавной.
Он смеялся, но чувствовал, что ее пальцы все крепче сжимают его руку, как будто она в отчаянии цепляется за нее, как за последнюю надежду.
Герцог вспомнил свое первое впечатление об этой девушке, когда она поднялась с пола кареты, стоявшие в ее глазах слезы, ее прекрасные волосы в свете фонаря, а вместе с мыслями о девушке ему вспомнилась последняя встреча с кардиналом де Роганом.
Принц был в Опере и сидел в ложе напротив той, которую занимал герцог. Величественность фигуры кардинала, одного из самых могущественных людей Франции, выгодно подчеркивало его одеяние. Но его фривольные речи, морщинки вокруг плутовских глаз, все свидетельствовало о разгульном образе жизни, не чувствовалось и следа святости.
В тот вечер принц де Роган был окружен несколькими привлекательными женщинами, еще тогда герцог вспомнил, что кто-то рассказывал ему, как о широко известном факте, что любовница кардинала разъезжает с ним повсюду под видом аббатисы. Герцогу кардинал де Роган не понравился. Было в его облике что-то порочное, от чего приличных людей должно коробить, даже если на нем и была мантия.
Но без малейшего сомнения, этот человек обладал огромным влиянием, с которым приходилось всем считаться, а тут еще Аме против принца Людовика де Рогана эта девчонка без имени, которая решилась потягаться с ним.
Герцог усмехнулся. Создавшаяся ситуация показалась ему комической. Он выглянул в окошко кареты. Они подъезжали к Шантильи. Вдали показались первые домики городской окраины, стали слышны удары лошадиных копыт о булыжники, которыми были вымощены улицы городка.
Если герцог и собирался принимать какое-либо решение, это следовало делать немедленно.
— Пожалуйста, помогите мне, прошу вас, возьмите меня с собой! Только вы можете спасти меня, — снова взмолилась Аме, ее лицо было обращено к нему, губы дрожали.
Карета поехала медленнее. Прямо перед ними показался постоялый двор. В десятках окон ярко горели огни, а из двери поспешил навстречу хозяин, чтобы приветствовать знатных гостей.
И в это мгновение герцог принял окончательное решение.
— Хорошо, — коротко бросил он, — я беру вас с собой.
Глава 2
Герцог заканчивал свой завтрак в отдельной комнате гостиницы при почтовом дворе в Шантильи, находясь в самом лучшем расположении духа.
Сама гостиница не отличалась изысканностью, но блюда здесь готовили отменные. Герцог начал свою трапезу с омлета, он был необыкновенно вкусным, а поданные затем отбивные приготовлены из молодого, только что забитого ягненка. К блюдам были поданы вина из местных погребов.
Герцог позавтракал с большим аппетитом. Он не принадлежал к тому типу аристократов, которые едва притрагиваются к пище или вообще не завтракают. Излишества присутствовали в его жизни — их, надо сказать, было не так уж и мало, но существовали твердые правила, которые неукоснительно соблюдались.
Одному из них он всегда следовал: находясь в Англии, он уделял много времени физическим упражнениям и сохранил отменное здоровье, многие из его сверстников, которые не могли этим похвастаться, прозвали его «железным».
Возможно, поэтому же он сохранил и свою мужскую силу, что делало его чрезвычайно привлекательным для женщин. Немало было пролито слез в ночь накануне отъезда герцога из Англии, но в характере этого человека была одна черта: он никогда не сожалел о тех очаровательных подругах, которых покидал.
Герцог поставил бокал на стол. Наступило время трогаться в путь, он был очень озабочен тем, чтобы как можно скорее добраться до Парижа и немедленно взяться за выполнение порученного ему задания, он отодвинул стул и встал из-за стола. В дверь раздался стук.
— Войдите, — отрывисто бросил герцог.
Дверь медленно открылась, и, пока его светлость решал, кто же может входить к нему так неуверенно, из-за двери показалось лицо, и веселый голос воскликнул:
— Так вы один, монсеньор! Это просто замечательно! Мне очень хотелось, чтобы первым на меня взглянули вы и убедились, что все сделано правильно.
Произнося эти слова, Аме вошла в гостиную и закрыла за собой дверь. Герцог бросил на нее взгляд и сразу понял, что не ошибся прошлой ночью, когда посчитал ее красавицей. Если она показалась ему очень привлекательной ночью в карете, а потом в гостинице, когда он поспешно вел ее, завернувшуюся в темный плащ, вверх по лестнице, стремясь поскорее скрыть девушку от любопытных глаз тех, кто видел, как они приехали, то теперь, в лучах солнца, пробивавшихся сквозь забранное частым переплетом окно, она, без сомнения, предстала перед герцогом в своей подлинной красоте.
Когда он впервые увидел ее в карете при свете фонаря, его поразила красота ее волос: они были огненно-рыжего цвета. Некоторые художники очень удачно сумели передать этот цвет на своих бессмертных полотнах.
Глаза были голубыми — такими светлыми и прозрачными, каким бывает летом небо над Англией. Темные ресницы обрамляли огромные глаза, крошечный прямой носик как бы терялся между ними на этом милом лице.
Губы были полными и сильно изогнутыми, отчего улыбка казалась очень нежной, немного застенчивой и очень радостной.
Аме была невысокого роста: она едва доставала герцогу до плеча, но фигура ее была вполне зрелой, так что любой, увидевший эту девушку, понимал, что перед ним уже не ребенок.
И вот теперь, когда она стояла перед его светлостью, устремив на него взгляд, с полуоткрытыми губами и ждала его мнения, тот наконец понял, что должен что-то сказать.
Когда герцог видел ее прошлой ночью, волосы у девушки свободно ниспадали на плечи, поверх прямой, грубовато сшитой белой рясы послушницы был надет темный плащ. Сейчас лицо Аме было полностью открыто, а волосы собраны в пучок на затылке. На шею девушка повязала кружевной шарф, а вместо рясы на ней была одежда пажа из черного бархата: расклешенный камзол, украшенный серебряными пуговицами, и облегающие фигуру панталоны из черного шелка, схваченные у колен блестящими пряжками, которые удивительно гармонировали с такими же пряжками, какими были застегнуты ее лакированные туфли.
Герцог поднял свой монокль и еще раз внимательно осмотрел девушку. Но поскольку он так и не проронил ни единого слова, Аме, не в силах далее хранить молчание, заговорила сама.
— И как вы думаете, монсеньор, похожа я на пажа? — спросила она с волнением в голосе. — Правда, это не самая лучшая одежда из гардероба Адриана. Я решила сохранить его лучшие наряды к тому времени, когда мы с вами прибудем в Париж. Но из его повседневной одежды я выбрала наилучшую, должна признаться, что эта одежда подходит мне гораздо больше, чем его наряды для торжественных случаев.
— А что, разве Адриан уже уехал? — спросил герцог.
— Да, можете не сомневаться, он уехал примерно час назад. И, по словам вашего лакея, он был рад тому, что возвращается назад, домой.
— А вас он не видел?
— Ну разумеется, нет, — ответила девушка. — За исключением вашего лакея меня не видел здесь ни один человек; между прочим, ваш лакей мне понравился. У меня создалось впечатление, что ему можно доверить любую тайну.
— Видите ли, Дальтон служит мне уже многие годы, — проговорил его светлость. — И вы можете целиком положиться на его порядочность.
— Мне тоже показалось, что этот человек никогда не выдаст меня. Но вы, монсеньор, еще не сказали, насколько хорошо я перевоплотилась в пажа.