В объятиях любви
Маркиз помолчал, прежде чем закончить:
— Я понял тогда, что дело это нешуточное, и написал герцогине, изложив известные мне факты, с просьбой объяснить случившееся.
— И теперь ты получил ответ, — предположил Чарли.
— Точно! — ответил маркиз. — Но не такой, какого я ожидал.
— Почему же?
— Потому что, я слышал — хотя, признаться, я слышал немногое, — она агрессивная, несговорчивая женщина с характером, который трудно было описать Джексону.
— Что же она пишет в письме? — поинтересовался Чарли.
— Это очаровательное письмо, — хитро улыбнулся маркиз. — Она приглашает меня сегодня к себе и говорит, что нам следует лично обсудить вопросы, касающиеся поместий, и не позволить нашим работникам драться друг с другом.
Удивленно глядя на письмо, маркиз продолжал:
— Звучит разумно. И в то же время это не соответствует тому, что я слышал о ней.
Чарли рассмеялся.
— Теперь позволь мне рассказать то, что я знаю.
— Этого бы мне и хотелось, — ответил маркиз.
— Отец герцогини, третий герцог в их роду, был другом моего отца, — начал Чарли. — Он был изумительным человеком, чрезвычайно красивым, сильным, бесстрашным, истинным героем своего времени. Он проводил свою жизнь в походах и, по словам моих деда и отца, сказания о его подвигах передавались из уст в уста.
Чарли продолжал, восхищенно:
— Он был из таких, о которых говорят, что они способны остановить войну, могут в одиночку справиться с тысячами кровожадных дикарей и совершить еще множество храбрых поступков. Истории о нем будто сошли со страниц романов Вальтера Скотта.
Маркиз слушал с огромным интересом.
— Продолжай, Чарли. Я не слышал ничего подобного.
— Все это происходило давно, — сказал Чарли, — и наполеоновские войны заставили нас позабыть о событиях прошлого столетия.
— Продолжай свой рассказ о герцоге.
— Он был слишком занят героическими подвигами, и, как рассказывал мой отец, женщины не играли большой роли в его жизни, он не женился до тех пор, пока ему не исполнилось сорок лет.
— Чрезвычайно разумно! — заметил маркиз с иронией, и его друг вспомнил, что в свои тридцать четыре года маркиз неоднократно повторял о нежелании жениться вовсе, если бы это было возможно.
— И конечно, когда герцог повел будущую жену к алтарю, больше всего он хотел того, чего желает каждый мужчина — сына.
Маркиз с удивлением взглянул на письмо, которое держал в руке, и Чарли понял, о чем он подумал.
— Сейчас я объясню тебе, — сказал Чарли. — Его жена подарила ему ребенка через год после свадьбы, но это была дочь.
— Ты хочешь сказать, что герцогиня Гримстоунская — дочь покойного герцога? — уточнил маркиз, — Но почему же она носит его титул?
— Вот об этом я и хочу рассказать тебе, — ответил Чарли. — Герцог отличился, совершив нечто особенное для страны, — я не могу теперь вспомнить, что именно, — тогда король спросил его, чего он желает в качестве награды. Звание нельзя было повысить, поскольку уже тогда он был герцогом. Поэтому он попросил, чтобы, если у него не будет сына, король позволил, с одобрения парламента, дочери унаследовать его титул, как это обычно происходит в Шотландии.
— И король согласился.
— Конечно. Это было небольшим вознаграждением за великий поступок герцога. И в то же время его величество не знал, что жена герцога не сможет рожать.
— Большое невезение, — сказал маркиз.
— Очень большое для герцога, и, как оказалось в дальнейшем, не только для него.
Маркиз внимательно взглянул на друга, а Чарли продолжал:
— К тому времени, когда единственная наследница герцога выросла, — как говорил мой отец, — все уже знали, что она выросла странной девушкой, непохожей на своих сверстниц.
— В чем непохожей?
— Она знала, что будет чрезвычайно богатой герцогиней, а значит, соблазнительной приманкой для женихов. Поэтому она решила последовать примеру королевы Елизаветы.
Маркиз насторожился.
— Что ты хочешь сказать?
— Она поощряла ухаживающих за нею. Она заставляла их соперничать друг с другом, но она твердо решила, что никто, кроме нее, не будет владеть ее состоянием.
Маркиз улыбнулся.
— Иными словами, она решила стать «герцогиней-девственницей»! <По аналогии с «королевой-девственницей», как называли Елизавету I.>.
— Не совсем так! — ответил Чарли. — Искатели ее руки прибывали не только с Британских островов, но и из других мест, не находившихся под владычеством Наполеона. Некоторые становились ее любовниками, но она никому из них не позволила сделать ее своей женой.
Маркиз рассмеялся.
— Она кажется мне интересной. Пожалуй, я приму ее приглашение, — Все это действительно было бы забавным, если бы она, становясь старше, не превращалась бы в тирана. Иногда ее называют Цирцеей или Медузой.
— А какова она теперь? — поинтересовался маркиз.
— Я ничего о ней не слышал в последние годы, — ответил Чарли. — Мой отец говорил о наследнице лишь потому, что всегда восхищался старым герцогом. Он говорил, что власть ударила ей в голову и она превратилась в ужасное создание — женщину, совершенно безжалостную, лишенную сердца.
— Какие сильные слова! — насмешливо сказал маркиз.
— После таких слов отца она представлялась мне чем-то средним между Леди Макбет и Королевой амазонок.
Маркиз вновь рассмеялся.
— После всего, что ты рассказал мне, я определенно приму приглашение герцогини.
— Я думаю, это будет ошибкой.
— Ошибкой? — повторил маркиз. — Но почему?
— Потому что несколько лет назад, когда ее красота начала увядать, она оставила свет и переселилась сюда, в Гримстоун.
— Вот почему, наверное, я никогда не слышал о ней, — предположил маркиз.
— Во время войны мы вообще не могли ни о ком слышать!
— Это верно, — согласился маркиз. — И все же то, что ты рассказал мне, заинтриговало меня.
— Я так и предполагал, — ответил Чарли, — но в последнее время до меня доходят слухи об очень неприятных происшествиях в Гримстоуне. Это говорит о том, что тебе следовало бы держаться от нее подальше и изложить свои претензии в письме, а не в личной беседе.
— Ты возбуждаешь во мне все большее любопытство, — подхватил маркиз, — я уже с нетерпением ожидаю встречи с этой Горгоной, если она действительно напоминает ее.
— Я пытаюсь вспомнить все, что слышал о ней, — сказал Чарли, хмуря брови. — Но ты знаешь, как бывает, когда слышишь о человеке, с которым не знаком лично. В одно ухо влетает и в другое вылетает.
— Так ты слушаешь меня обычно, — поддразнил его маркиз.
— Нет, серьезно! — сказал Чарли. — Я помню по крайней мере, что ее стараются избегать все приличные люди в округе, и поговаривают об оргиях в Гримстоуне, шокирующих даже участников.
— Кто бывал там из тех, кого мы знаем? — спросил маркиз.
— Мне кажется, хотя я могу и ошибаться, что Дагенхэм был ее постоянным гостем.
— Бог мой! Этот старина Руе! — воскликнул маркиз.
— Он самый! У него отвратительная репутация, как ты хорошо знаешь!
Они говорили о распущенном пэре, часто посещавшем самые мерзкие и отвратительные публичные дома в Лондоне, особенно те, которые предлагали «экзотические наслаждения», не привлекавшие ни одного приличного человека.
Маркиз, вновь задумавшись, смотрел на письмо, и Чарли сказал:
— Поступай, как я советую, Мервин, и потребуй у нее письменных объяснений случившегося. Не принимай ее приглашения.
— Я не настолько малодушен! — возразил маркиз. — Все, что ты рассказал, лишний раз убеждает меня, что разумнее будет произвести «разведку местности» самому. Более того, если она действительно такова, как ты описал, мне следует защитить от нее моих арендаторов.
Чарли пожал плечами:
— Решай сам, — сказал он. — Но если тебе придется провести вечер с Дагенхэмом и ему подобными, меня потом не обвиняй!
Маркиз прошел к своему столу.
— Я сейчас же пошлю грума доложить ее светлости о моем визите сегодня около шести вечера. Не уезжай в Лондон, Чарли. Дождись меня здесь, и завтра я угощу тебя новыми впечатлениями, которые, надеюсь, будут столь же драматичны, как ты предрекаешь мне!