Змей
Через минуту он проговорил:
— Взять курс 87 градусов.
Нилсон поменял цифры на табло. Капитан еще долго наблюдал, как рулевой поворачивает штурвал, а потом наконец ушел в свою каюту.
Вернувшись в картографическую, Нилсон стер прежнее направление и карандашом прочертил новый курс и цифры, указывающие местоположение корабля. Второй помощник продолжил линию, учитывая скорость и время, и отметил точку крестиком. В соответствии с новым решением капитана судно окажется в пяти милях от плавучего маяка. Нилсон подсчитал, что из-за сильного северного течения корабль отклонится от указанного курса на две мили.
Второй помощник подошел к радиолокатору, установленному у правой двери, и переключил диапазон с пятнадцати миль на пятьдесят. Тонкая узенькая желтая стрелка высветила побережье Кейп-Кода и маленькие точки — острова Нантакет и Виноградник Марты. При таком диапазоне корабли слишком мелкая цель для радара.
Около десяти на мостик вернулся капитан.
— Я буду в каюте работать с бумагами. Через два часа сменим курс на север. Позовите меня, если увидите плавучий маяк. — Он выглянул в окно. — Или если вдруг появится туман. Или ухудшится погода...
«Стокгольм» шел в сорока милях к западу от маяка, а значит, достаточно близко, чтобы уловить его радиосигнал. Радиокомпас указывал, что корабль находится более чем на две мили севернее курса, проложенного капитаном. Нилсон пришел к выводу, что с намеченного пути судно сбивают течения.
Через несколько минут второй радар показал, что корабль отклонился от курса на три мили к северу. Пока не о чем волноваться, нужно просто внимательно следить за показателями. Капитана следовало бы позвать на мостик только в случае, если «Стокгольм» вообще собьется с курса.
Нилсон живо представил себе выражение лица капитана, с трудом скрывающего презрение: «И вы позвали меня на мостик из-за ЭТОГО?» Нилсон в задумчивости почесал подбородок. Может быть, что-то с радаром? Или расстояние еще слишком велико, чтобы точно зафиксировать сигналы маяка?
Нилсон не сомневался, что создан, чтобы стать капитаном. И как бы там ни было, сейчас он командует на мостике. Нилсон принял решение.
— Курс 89, — приказал он рулевому.
Штурвал повернулся вправо, направляя корабль на первоначальный курс.
Команда, несшая вахту на мостике, сменилась. Смена происходила каждые восемьдесят минут. У штурвала встал Ларс Хансен.
Нилсон скривился, не вполне довольный заменой. Он всегда испытывал дискомфорт, работая с этим человеком. На шведском флоте все подчинено службе. Офицеры разговаривают с членами команды исключительно по делу, не позволяя себе шуточек или фамильярности. Нилсон иногда нарушал неписаное правило и вполголоса пошучивал с членами экипажа или отпускал колкие замечания. Но только не с Хансеном.
Этого моряка взяли на борт в последнюю минуту вместо матроса, вовремя не прибывшего из увольнения... Блондин, высокий и широкоплечий — такое описание внешности могло подойти к миллионам других скандинавов в возрасте двадцати с небольшим. Только вот лицо Хансена украшала весьма запоминающаяся отметина. Вся правая щека от скулы до уголка рта была изуродована ужасным шрамом. Поэтому казалось, что он всегда улыбался одной стороной рта.
Хансен в основном служил на грузовых судах, и, возможно, поэтому на «Стокгольме» никто не знал его раньше. Новичок держался особняком, говорил, только если к нему обращались, и то немного. И ни один из сослуживцев не осмелился спросить Хансена о шраме.
Однако второй помощник вынужден был признать, что изуродованный матрос оказался отличным моряком: он мгновенно выполнял все приказы, не задавая лишних вопросов. Поэтому Нилсон несколько удивился, проверив показания компаса. На прошлых вахтах Хансен зарекомендовал себя опытным рулевым, однако сегодня его мысли словно бы блуждали где-то далеко. Нилсон понимал: нужно некоторое время, чтобы почувствовать штурвал. Если не учитывать воздействия течений, то сейчас почти нет необходимости в управлении рулем. Ведь на корабль не налетает штормовой ветер, волны не перекатываются через палубу... Так что просто поворачивай легонько штурвал туда-сюда.
Нилсон снова проверил показания гирокомпаса. Сомнений нет: судно немного отклоняется от курса. Второй помощник встал у Хансена за спиной.
— Держитесь курса, — сказал он.
Рулевой кивнул. Отблески от стекла компаса, отразившись в глазах, придали лицу матроса хищное выражение. Шрам на щеке проступил ярче, а глаза сверкнули огнем. Почувствовав агрессивность Хансена, Нилсон невольно отступил назад, однако, настаивая на своем, указал на табло. Рулевой посмотрел на помощника ничего не выражающим взглядом и едва наклонил голову.
Нилсон постоял рядом с Хансеном еще немного, чтобы убедиться в соблюдении курса, и направился в картографическую. Матрос почти испугал его; даже мурашки побежали по телу. Нилсон размышлял об этом, когда пришел очередной радиосигнал. Что-то здесь не так. «Стокгольм» отклонился от курса уже на три мили к северу! Нилсон вернулся в рулевую рубку и, не глядя на Хансена, отдал приказ:
— Два градуса вправо.
Второй помощник поменял цифры на табло и остался стоять у компаса, пока Хансен не вывел судно на новый курс. Затем Нилсон склонился над экраном радара, отсвет которого придал его лицу болезненный желтоватый оттенок. В двенадцати милях по левому борту находился какой-то объект. Нилсон удивленно поднял брови.
У «Стокгольма», оказывается, есть компания.
* * *Радиоволны, отразившись от корпуса «Стокгольма», понеслись обратно к вращающейся антенне радара, установленного на судне, направлявшемся в сторону шведского корабля. (Только Нилсон об этом и не подозревал.) А за несколько минут до этого в просторном помещении капитанского мостика итальянского пассажирского судна «Андреа Дориа» дежурный офицер, наблюдавший за показаниями радара, обратился к капитану — коренастому человеку в темно-синей форме:
— Капитан, корабль в семнадцати милях, четыре градуса по правому борту.
Капитан Пьеро Каламаи, поднявшись на мостик, увидел серые тени, несущиеся над морем, будто души утонувших людей.
Капитан немедленно отдал приказ подготовить судно к плаванию в тумане. Все пятьсот семьдесят два члена команды были переведены в состояние полной готовности. Сирена каждые сто секунд автоматически оповещала о тумане. Впередсмотрящего из «вороньего гнезда» отправили на нос судна, откуда обзор был более полным. Команда машинного отделения в случае опасности должна немедленно начать действовать. Переборки между одиннадцатью водонепроницаемыми отсеками задраили.
«Андреа Дориа» заканчивал свой девятидневный вояж длиной в четыре тысячи миль. На борту судна находились тысяча сто тридцать четыре пассажира и четыреста одна тонна груза. Несмотря на густой туман, «Дориа» продолжал движение почти с максимальной скоростью. Пара двигателей мощностью 35 тысяч лошадиных сил каждый позволяла судну идти со скоростью двадцать два узла.
Итальянская компания не разрешала капитанам приводить суда в порт назначения с опозданием. Время — деньги. Капитан Каламаи знал это как нельзя лучше. «Андреа Дориа» совершал все трансатлантические рейсы под его командой. И сейчас капитан не сомневался в том, что корабль прибудет в Нью-Йорк точно по расписанию и ни секундой позже, невзирая на потерю из-за шторма два дня назад одного часа.
Когда «Дориа» миновала плавучий маяк в 10.20 вечера, радар на капитанском мостике запеленговал другое судно. Итальянцы даже услышали сирену, предупреждавшую о тумане, однако само судно на расстоянии менее чем в милю так и не увидели. Маяк остался позади, и капитан «Дориа» приказал держать курс строго на запад, на Нью-Йорк.
Отметка на радаре перемещалась на восток, прямо на «Андреа Дориа». Каламаи склонился над экраном радара и, насупив брови, наблюдал. К сожалению, точка на экране не могла сказать капитану, что это за судно, большое оно или маленькое. Капитан, увы, не мог знать, что перед ним настоящий океанский лайнер. С общей скоростью в сорок узлов оба корабля неуклонно шли навстречу друг другу. Каждые три минуты расстояние сокращалось на две мили.