Филипп Стил
— Стало быть, она идет, — пробормотал он злорадно. — Стало быть, она-таки идет. — Он снова взглянул на часы, поправил перед зеркалом галстук и с тихим смехом потер руки.
— Красотка сдалась, — продолжал он, окинув беглым взглядом ящик. — Вовремя, вовремя!
Раздался легкий стук в дверь. Ходжес бросился открывать ее. На мгновение Филипп увидел божественное лицо, лицо той женщины, которую он видел два часа назад в Ле-Па, которое обратилось к нему с мольбой накануне вечером, лицо, которое улыбалось ему с фотографии и теперь, казалось, было покрыто маской холодного ужаса. Только глаза пылали на нем, и эти глаза, казалось, искали Филиппа в узкой щели в стенке гроба.
Ходжес шагнул вперед, протянул руки. Женщина повернулась, тихий всхлипывающий вздох сорвался с ее уст.
Еще один шаг, и Ходжес обнял ее, но она отстранилась и жестом показала ему на стул подле стола.
— Садитесь, — сказала она ему тихо. — Садитесь и слушайте!
Показалось ли это Филиппу или действительно ее глаза обратились с мольбой к ящику в углу? Его сердце неистово билось. Последнее слово было явно предназначено ему.
— Сядьте, — повторила она, ибо Ходжес мешкал. — Сядьте вон там, я сяду здесь. Прежде… прежде чем вы прикоснетесь ко мне, я хочу с вами договориться. Позволь те мне сказать все и слушайте. СЛУШАЙТЕ!
Опять это» слушайте» по адресу Филиппа. Ходжес опустился на стул. Посетительница села прямо напротив, лицом к Филиппу. Она скинула мех с плеч и сняла меховую шапочку, так что свет большой висячей лампы озарил ее чудесные волосы и мертвенно-бледные щеки, на которых Филипп еще так недавно видел яркий румянец.
— Мы должны договориться, — повторила она, не сводя глаз с Ходжеса. — Я готова пожертвовать жизнью ради него, ради моего мужа, а вы требуете, чтобы я пожертвовала еще большим. Я должна быть уверена в том, что вы меня не обманываете.
Ходжес перегнулся через стол, как бы собираясь заговорить, но она перебила его.
— Слушайте! — крикнула она, и пламя начало медленно разливаться по ее бледным щекам. — Вы, и никто другой, уговорили его ехать сюда, когда несчастный случай отнял у нас наш маленький домик в Мэрионе! Вы предложили ему работу, и он принял ваше предложение, веря в вас, как в друга, и он все еще думал, что вы друг, когда я уже знала, что вы предатель, замышляющий разбить его и мою жизнь. Он не хотел слушать меня, когда я старалась возбудить в нем подозрения, говорила ему о моем отвращении к вам. Он верил вам, готов был вас защищать! А вы… вы…
Молодая женщина, охваченная волнением, вцепилась руками в край стола. В течение нескольких секунд она задыхалась, не в силах выговорить ни слова, потом заговорила вновь, дрожащим от скрытой ярости голосом.
— А вы… вы преследовали меня, как змея, отравляли мне каждый час моего существования, потому что он верил в вас, а я не смела открыть ему глаза! И я скрывала от него… до того часа, когда вы в его присутствии явились в нашу хижину и осмелились обнять и поцеловать меня. Тогда… тогда я рассказала ему все, и он бросился за вами вслед и убил бы вас, если бы к вам не пришли на помощь. И за это я люблю его еще больше! Но я ошиблась. Я должна была тогда убить вас!
Она разразилась рыданиями. Быстрым движением Ходжес вскочил на ноги и подбежал к ней. Его лицо пылало, губы кривила улыбка. Но еще быстрее поднялась жена Торпа, и Филипп увидел из своей тюрьмы, как бурно вздымалась ее грудь и как грозное пламя разгорается в ее глазах.
— О, вы прекрасны! — услышал он голос Ходжеса.
С криком, в котором звучала страсть и дикое торжество, Ходжес обхватил ее руками. В эту минуту кровь побежала по жилам Филиппа диким пламенем. Он снова увидел лицо женщины, напряженное, бледное, искаженное смертельным ужасом; он увидел ее отчаянную борьбу, он услышал ее сдавленный крик, вырвавшийся из ее груди.
Впервые он сделал попытку освободиться, чтобы крикнуть сквозь плотную повязку, стягивавшую ему рот. Гроб заколебался и чуть не упал. Изнемогая от тщетных усилий, абсолютно беспомощный, он снова прильнул лицом к узкой щели. В отчаянной борьбе волосы женщины распустились и рассыпались по плечам. Ее руки тянулись к горлу Ходжеса. Потом одна из них скользнула вниз к груди, и почти одновременно раздался страшный грохот. Ходжес со стоном отшатнулся и повалился на стол.
Одну секунду жена Торпа стояла неподвижно, потрясенная происшедшим, глядя на распростертое у ее ног тело, потом медленно, точно перед лицом безжалостного судьи, повернулась к гробу. Револьвер выпал из ее ослабевших пальцев. Ни один мускул не дрогнул в ее лице, когда она медленно прошла в другой конец комнаты, взяла там небольшой топорик и принялась им сбивать крышку гроба, в котором был заключен Филипп. Ни сомнения, ни страха не было на ее лице в тот момент, когда крышка упала и Филипп очутился перед нею. Лицо его, такое же бледное, как у нее, было искажено ужасом и возбуждением. Она спокойно сняла повязку с его рта, развязала ремни на руках и ногах и отступила на шаг, не произнося ни слова, прижимая руки к груди, ожидая.
Первое, что он сделал, он опустился на колени подле Ходжеса и приложил ухо к его груди. Потом он поднял голову. Женщина склонилась над ним. Она не отвела глаз, когда их взгляды встретились.
— Он умер, — сказал он спокойно.
— Да, брат мой, он умер.
Она говорила почти шепотом, но то, что она сказала, проникло в самую глубь его души.
— Сестра моя, — произнес он, почти не соображая, что он говорит. — Моя…
— Или ваша жена, — продолжала она, положив ему руку на плечо. — Или ваша жена… Как она должна была поступить, по-вашему?
Ее голос, мягкое прикосновение ее руки заставили его на мгновение перенестись в далекую хижину на севере и вспомнить тот трагический час, когда он чуть не убил человека за гораздо меньшее преступление. Эта женщина боролась и убила, спасая собственную честь, спасая своего мужа. Его сестра… его жена… Как должны были бы они поступить? Был бы он доволен, если бы миссис Беккер, та, которую он любил, так защитила свою честь, как эта женщина?
Он поднялся, пытаясь восстановить себя против этой женщины, против того, что свершилось на его глазах.
— Теперь я понимаю, — сказал он. — Вы доставили меня сюда, чтобы я мог слышать все, что тут говорилось, и свидетельствовать в вашу пользу. Но…
— Что вы! Я ничего подобного не имела в виду! — воскликнула она, как бы предвидя все, что он скажет. — Я думала, что если он обнаружит перед вами всю свою подлость, если он узнает, что через вас всему миру станет известно, как он пытался разрушить мой семейный очаг и как он предлагал свободу моему мужу взамен… Но вы видели, вы слышали, вы понимаете! Он не посмел бы настаивать, если бы он знал, что все это станет известным, и мой муж будет освобожден. Но теперь…
— Вы убили его, — сказал он.
В его голосе не было ни сочувствия, ни сострадания. То был холодный, бесстрастный голос носителя закона, и женщина закрыла лицо руками. Он надел шапку, затянул пояс и мягко тронул ее за плечо…
— Вы знаете, где находится ваш муж? — спросил он. — Я разрешу вам провести с ним ночь.
Она просияла.
— Да, идемте.
Они вышли из хижины, старательно заперли дверь, и женщина повела его в темноте к зданию без окон в сотне ярдов от квартиры Ходжеса.
— Это лагерная тюрьма, — прошептала она. Человек в огромной медвежьей шубе сторожил вход в тюрьму.
— Вот приказ инспектора, — сказал Филипп, протягивая ему письмо Мак-Грегора. — Я беру на себя попечение об арестованном. Миссис Торп проведет с ним ночь.
Через несколько секунд дверь распахнулась, и женщина вошла в тюрьму. Уже уходя, Филипп услышал ее сдавленный рыдающий крик и изумленный возглас мужчины. Потом дверь тяжело захлопнулась, и наступила тишина.
Пять минут спустя Филипп вновь стоял над трупом Ходжеса. Странная перемена произошла с ним. Его лицо пылало румянцем, а белые зубы скалились в злобной усмешке, когда он прикрывал труп простыней. На стене висели брюки и рабочая куртка Ходжеса. Он быстро надел их поверх своего платья, нахлобучил на голову шляпу Ходжеса и вторично покинул хижину.