Сон Харви
Она вспомнила о телефонном разговоре с ее подругой Ханной, около недели назад, который, в конечном счете, как всегда свелся к историям о болезни Альцгеймера. Ханна звонила из города. Джанет открыла окно, уселась перед ним в гостинной и взглянула на их одноакровый участок в Вестпорте, на все те прекрасные растения, которые заставляли ее чихать, и заставляли слезиться глаза. До того, как разговор перешел к болезни Альцгеймера, они сначала обсудили Люси Фридман, а затем и Фрэнка. И кто же из них сказал это? Кто же из них сказал, — Если Фрэнк ничего не сделает со своей привычкой напиваться а потом садится за руль, то наверняка он кого нибудь убьет!
— Потом Триша сказала что-то, что звучало как «лисица» или «лица», но во сне я знал что она была… пропускала слоги? …это так называется? Она пропустила первый слог, и то слово, которое она в действительности произнесла, было «полиция». Я спросил ее что там, насчет полиции, что она пытается сказать про полицию? Я присел. Прямо там. — Он показал на стул, стоящий в углу возле телефона. — Слово «полиция» прозвучало немного тише, чем остальное ее шептание. Она заставляла меня нервничать так, что я подумал о Шекспировской трагедии, но затем она сказала «номер». Я слышал это так же четко, как и звонок телефона. И я знал — (так же, как о том, что она пыталась сказать «полиция») — что она хочет сказать мне, что ей звонили из полиции, потому-что у них нет номера нашего телефона.
Джанет ошеломленно кивнула. Они решили не включать свой номер в телефонную книгу два года назад, потому-что репортеры продолжали названивать Харви по поводу скандала с компанией «Инрон». Обычно они звонили во время ужина. Не потому, что Харви мог решить эту проблему, но потому-что он был крупным специалистом по таким большим энергетическим компаниям. Несколькими годами раньше он даже входил в состав президентской комиссии, в те времена, когда Клинтон был «верховным шаманом», и мир был (по крайней мере, по ее скромному мнению) немного лучше, немного безопаснее.
И пока все суетились вокруг Харви, она перестала, что-либо понимать. Но одно она знала совершенно точно — даже в мизинце Харви больше честности, чем у всех вместе взятых лизоблюдов из «Инрон». Она иногда скучала от его честности, но твердо знала, что честность это лучше, чем ложь.
Но разве не может полиция узнать номера, не включенные в телефонную книгу? Хорошо, возможно, но только, если они спешат выяснить что-нибудь, или что-то кому нибудь сообщить. Плюс ко всему — сны не обязаны быть логичными. Не так ли? Сны, это поэмы нашего подсознания.
А сейчас, потому что она больше не могла стоять, Джанет подошла к кухонной двери и взглянула на светлый июньский день. Взглянула на их улицу, которая, по ее мнению, была маленькой версией американской мечты. Как спокойно было это утро, с триллионом капель росы, все еще сверкавших на траве! И ее сердце все еще стучало в груди, и пот скатывался по ее лицу. И ей хотелось сказать Харви, что он должен остановится, что он не должен рассказывать свой сон. Свой ужасный сон! Она должна сказать ему, что Дженна живет прямо внизу у дороги — Джен, та Джен которая работает на видео-стопе в поселке и проводит все свои воскресные ночи, напиваясь в «Тыкве» с кем-то очень похожим на Фрэнка Фридмана, с кем-то, кто годится ей в отцы. И это обстоятельство еще больше привлекало их Джен.
— Все эти шепчущие половинки коротких слов, — говорил Харви, — и она не хотела говорить отчетливо. Потом я услышал «УБИТА», и я знал, что одна из наших девочек мертва. Я просто знал это. Не Триша. Это точно, потому что с Тришей мы говорили по телефону, но может быть Дженна или Стэфани. И я был так напуган. Я присел там, и мне в голову пришла ужасная мысль «кого из них я бы выбрал?». Это было, как какой-то трахнутый выбор в телешоу. Я начал кричать на нее — «Скажи мне кто из них! Скажи мне кто из них! Ради всего святого, Триша скажи мне кто из них!» Только потом реальный мир начал бледнеть… это было похоже на… — Харви издал короткий смешок, и в ярком утреннем свете Джанет увидела красное пятно в середине вмятины на боку Фридмановского Вольво, а в середине пятна она увидела черную кляксу. Это могло быть грязью или даже чьим то волосом. Она представила себе Фрэнка Фридмана останавливающегося у тротуара в два часа утра, такого пьяного, что он не мог продолжать вести машину по прямой дороге, неговоря уже о том, чтобы поставить ее в гараж с узкими воротами. Она представила его спотыкающегося, плетущегося к дому с низко опущеной головой, тяжело сопящего через нос. Да здравствует бык!
— К тому времени, как я услышал ответ, я уже опять был в постели, я слышал свой странный низкий голос, который одновременно не был моим собственный голосом. Он звучал, как какой-то потусторонний голос, и невозможно было определенно расслышать ни одного слова из тех, что он произносил.
« С-жи мн то-з-них», вот как это звучало. «С-жи мн то-з-них, иш»!
Скажи мне кто из них! Скажи мне кто из них, Триша!
Харви замолчал и погрузился в себя, заново переживая свой сон. Мелкие пылинки танцевали вокруг его лица. Солнце делало его футболку такой сверкающей, что было больно смотреть на нее; эта футболка была словно из рекламы стирального порошка.
— Я лежал там и ждал тебя, чтобы рассказать, и решить что же было не так, во всем этом, — сказал он в конце. — Я лежал там, как круглый дурак, и дрожал, говоря самому себе, что это был всего лишь сон. Убеждал себя твоими словами. Но в то же время я думал о том, как же все это было реально! Как удивительно и вместе с тем ужасно!
Он снова замолчал, раздумывая как рассказать о том, что было потом, не подозревая, что его жена не хочет больше слушать его. Бывшая Джакс призвала на помощь весь свой разум, все свое здравомыслие, чтобы заставить себя поверить в то, что пятно, которое она видит на боку Вольво, это не КРОВЬ, а просто, проглядывает грунтовка там, где облупилась краска. «ГРУНТОВКА» это слово в ее подсознании значило больше, чем просто слово. Она страстно желала, чтобы это была именно «ГРУНТОВКА».
— Это удивительно, как далеко может завести нас наше воображение, не правда ли? — сказал Харви. — Мне снилось это так, как снится поэту один из его действительно великих снов, который потом он воплощает в своей лучшей поэме. Каждая деталь вырисовывается так четко, и так ярко! —
Он погрузился в тишину, и кухня стала полностью принадлежать солнцу и танцующим пылинкам, ей овладел мир. Джанет смотрела на Вольво, на той стороне улицы. Казалось, что в ее глазах бьется пульс, плотный как кирпич. Когда зазвонил телефон, ей захотелось кричать, но она не могла сделать даже маленький вдох, ей хотелось заткнуть себе уши, но она не могла поднять свои руки даже на дюйм.
Харви встал и пошел к телефону, в это время он зазвонил снова, а потом и в третий раз.
Они ошиблись номером, подумала она. Это вполне могло быть так, потому что, если вы рассказали, кому нибудь свой сон, он никогда не сбудется!
Харви сказал, — Алло?