Деда

— Подождите, мистер! — с отчаянием в голосе завопил ребенок; послышался стук кроссовок об асфальт. — Подождите! Я сказал ему, что хочу пить, наверное, он пошел туда, чтобы взять мне кока-колу. Подождите!
Шеридан, улыбаясь, обернулся:
— Я не собирался тебя бросать, сынок. Он повел мальчика к выкрашенному в неописуемо синий цвет фургону, которому было четыре года от роду. Открыв дверь, он улыбнулся малышу, который подозрительно взглянул на него своими зелеными глазами, выделявшимися на бледном личике, глазами такой величины, как у беспризорного дитяти с рекламных картинок в бульварных газетах типа «Нэшнл инкуайрер» или «Биде ньюс».
— Прошу в мою гостиную, дорогой, — сказал Шеридан с улыбкой, которая выглядела почти естественной. На самом деле от нее могло бросить в дрожь, подумалось ему. Ребенок полез туда, и, хотя он этого не знал, с той минуты, как за ним захлопнулась дверь, его жизнь принадлежала Бриггсу Шеридану. В жизни у него была одна-единственная проблема. Не женщины, хотя, как и всякому нормальному мужчине, ему нравилось слышать шорох юбки или ощупывать гладкую поверхность шелкового чулка, и не выпивка, хотя он мог и пропустить вечером пару стаканчиков. Проблемой Шеридана — его, можно сказать, фатальным пороком — были карты. Любая карточная игра, в которой делались ставки. Он потерял работу, кредитную карточку, дом, доставшийся от матери. Пока что еще не попал в тюрьму, но, как только у него возникнут серьезные неприятности с мистером Реджи, тюрьма покажется ему домом отдыха. Прошлым вечером он чуть не сошел с ума. Гораздо лучше, обнаружил он, когда проигрываешь сразу. Тогда пропадает охота играть, ты идешь домой, смотришь по ящику сериал о почтальоне и ложишься спать. Когда же сначала немного везет, ты втягиваешься. Той ночью Шеридан втянулся настолько, что остался должен семнадцать тысяч долларов. Он не мог этому поверить; он ушел домой подавленный, буквально ошеломленный величиной этой суммы. В машине по пути домой он не уставал повторять про себя, что задолжал мистеру Реджи не семьсот, не семь тысяч, а семнадцать тысяч железных солдатиков. Каждый раз при этой мысли он хихикал и делал громче музыку по радио. Но он уже не хихикал следующим вечером, когда двое горилл — из тех, кто мог, несомненно, придать его рукам самые неожиданные изгибы, — привели его в контору мистера Реджи.
— Я уплачу, — сразу же запричитал Шеридан. — Я уплачу, слышите, никаких проблем, пару дней, максимум неделю, ну две…
— Ты мне надоел, Шеридан, — произнес мисгер Реджи.
— Я…
— Заткнись. Если я дам тебе неделю, думаешь, я не знаю, что ты сделаешь? Стрельнешь у приятеля пару сотен, если у тебя еще остались приятели, у которых есть что взять. А если не найдешь прияте-ля, то ограбишь винный магазин, если у тебя кишка не тонка. Я в этом сомневаюсь, но все может быть. — Мистер Реджи подался вперед, оперся подбородком о сложенные руки и усмехнулся. От него пахло дорогим одеколоном. — А если ты добудешь две сотни долларов, что ты с ними сделаешь?
— Отдам вам, — пробормотал Шеридан. Он готов был расплакаться. — Немедленно отдам вам!
— Нет, не отдашь, — возразил мистер Реджи. — Пойдешь на них играть. А меня будешь кормить своими дерьмовыми извинениями. На этот раз ты завяз по уши, парень. Выше головы. Шеридан больше не мог сдерживать слез; он заревел.
— Эти парни могут надолго уложить тебя в больницу, — задумчиво произнес мистер Реджи. — Тебе к каждой руке приделают по трубке и еще одну воткнут в нос. Шеридан зарыдал еще громче.
— Вот что я тебе посоветую, — сказал мистер Реджи, толкая сложенный листок бумаги через стол Шеридану. — Можешь связаться с этим типом. Он себя называет мистер Маг, но на самом деле он мешок с дерьмом, вроде тебя. Теперь убирайся. Жду тебя через неделю, и ты положишь свои фишки на этот стол. Либо ты их выкупишь, либо мои друзья займутся тобой. А как говаривал знаменитый негр Букер Т. Вашингтон, если они начнут, то не перестанут, пока им не надоест. На сложенном листке была написана настоящая фамилия того турка. Шеридан поехал к нему и услышал о малышах и «балготах». Мистер Маг назвал также сумму, значительно большую, чем та, что значилась на фишках мистера Реджи. С тех пор Шеридан крутился в универмагах. Он выехал с главной стоянки торгового центра «Кузентаун», осмогрелся, затем направился в сторону подъездной дорожки и «Макдональдса». Малыш сидел на переднем сиденье, сложив руки на коленях и рыская глазами во все стороны. Шеридан подкатил к зданию, резко повернул от подъездной дорожки и продолжал путь.
— Зачем вы объезжаете сзади? — удивился ребенок.
— Ты должен будешь зайти в другую дверь, — пояснил Шеридан. — Смотри внимательно, сынок. Кажется, я там его видел.
— Вы видели? Правда видели? — Я вполне уверен, угу. Улыбка облегчения расплылась по лицу ребенка, и на какое-то мгновение Шеридан его пожалел — черт возьми, он же не чудовище и не маньяк, Господи. Но его фишки с каждым разом стоили все больше, а эта сволочь мистер Реджи не давал никаких послаблений. На этот раз речь шла не о семнадцати тысячах, или двадцати, или даже двадцати пяти. Сейчас на кон было поставлено тридцать пять штук — целый корпус железных солдатиков, иначе к субботе он приобретет кучу новых локтевых суставов. Он остановился у задней стены кафе, рядом с мусоросборником. Здесь не было ни одной машины. Прекрасно. На дверце был кармашек для карт и всякой мелочи. Шеридан полез туда левой рукой и вынул пару вороненых стальных наручников. Их створки были раскрыты.
— Зачем мы тут остановились, мистер? — спросил мальчик. В его голосе проскальзывал страх, но совсем иной; он вдруг понял, что потерять Папсю в муравейнике универмага — далеко не самое худшее, что может с ним случиться.
— Да нет, мы на минутку, — благодушно сказал Шеридан. После второго случая он понял, что нельзя недооценивать шестилетних, коща они поймут, что дело плохо. Тот мальчишка ударил его в мошонку и чуть не удрал. — Просто я забыл надеть очки, когда поехал. У меня могут отобрать права. Они в футлярчике там, на палу. Закатились на твою сторону. Достань их мне, пожалуйста. Ребенок нагнулся за футляром для очков, который был пуст. Шеридан наклонился и набросил один из наручников на протянутую ручку мальчика. Тут-то и началось. Разве он не говорил, что недооценивать шестилетних — грубая ошибка? Стервец сражался, как волчонок, выкручивался с такой силой, что Шеридан ни за что не поверил бы, если бы сам не испытал этого. Он брыкался, кусался и порывался открыть дверь, тяжело дыша и издавая странные, какие-то птичьи вопли. Он схватился за ручку. Дверь распахнулась, но лампочка не зажглась — Шеридан сломал ее после того, второго, раза. Шеридан схватил мальчика за ворот рубашки и втащил обратно. Он пытался зацепить второй наручник за специальную стойку рядом с сиденьем, но промахнулся. Малыш дважды укусил его за руку до крови. Боже, зубы, как бритвы. Сильная боль отдалась во всей руке. Он ударил мальчишку в зубы. Тот свалился на сиденье, кровь Шеридана запеклась у него на губах и подбородке, закапав ворот рубашки. Шеридан зафиксировал наручник в стойке и упал на свое сиденье, посасывая тыльную сторону кисти. Боль была действительно сильной. Он вынул руку изо рта и осмотрел ее в слабом свете приборной доски. Два мелких, рваных пореза, каждый сантиметров в пять длиной, тянулись от запястья почти до пальцев. Кровь пульсировала слабыми толчками. Тем не менее он не хотел нанести еще один удар сорванцу, и вовсе не из-за страха испортить турку товар, хотя тот со своим маслянистым акцентом нервно предупреждал: «Ишполтиш тофал — подеряес цену». Нет, он не осуждал ребенка за сопротивление — сам на его месте повел бы себя так же. Раны придется как можно скорее продезинфицировать, может, даже сделать укол; где-то он вычитал, что человеческие укусы самые опасные. Тем не менее он не мог не восхищаться мужеством малыша. Он выжал сцепление и проехал мимо киоска с гамбургерами, мимо окошка, где их покупали, не выходя из машины, и обратно на въездную дорожку. Он свернул налево. У турка был большой особняк на дальней окраине — холмах Талуда. Для безопасности Шеридан решил ехать просёлками. Пятьдесят километров. Это минут сорок пять, может, час. Он проехал знак «СПАСИБО ЗА ПОКУПКУ В ЧУДЕСНОМ ТОРГОВОМ ЦЕНТРЕ „КУЗЕНТАУН“, свернул налево и покатил по шоссе на дозволенной скорости семьдесят километров в час. Вынул платок из заднего кармана, обернул им правую руку и принялся мечтать о сорока штуках, обещанных турком. за мальчика.