Регуляторы

Человек ли это? Трудно сказать. Вроде бы форма нацистская, с серебряными молниями на воротнике, но человеческого лица над воротником нет. Собственно, никакого лица нет.
Просто чернота.
Джексон, иди сюда.
Он пытается сопротивляться, остаться там, где стоит, но, когда голос звучит вновь, в мозгу Питера уже не рот, а рыболовный крючок, который тащит его, распарывая мысли. Теперь он знает, что чувствует пойманная рыболовом форель.
Шевелись, партнер!
Питер проходит по расчерченным на тротуаре клеткам (их сегодня утром нарисовали Эллен Кар-вер и ее подружка Минди из соседнего квартала, чтобы поиграть в классы). Затем одна его нога попадает в ливневую канаву. Бегущая вода заливается в ботинок, но Питер этого не замечает. В голове его звучит музыка, кто-то играет на гитаре совсем как Дуэйн Эдди  note 41. Мелодию Питер знает, но вспомнить не может. Это его бесит.
Подушка со светящейся фигурой спускается на мостовую. Питер приближается к ней, надеясь увидеть, что лицо человека скрыто черной маской из нейлона или шелка, но не видит, и как раз в тот момент, когда рушится витрина магазина “Е-зет стоп”, Питер осознает, что лица он не видит, потому что его нет. Человек есть, а лица у него нет!
— О Боже, — стонет он. — Боже, что же это?
Две другие фигуры смотрят вниз с турели черного фургона. Бородатый мужчина, вроде бы в потрепанной форме времен Гражданской войны, и черноволосая женщина с красивым, но жестоким лицом. Кожа у нее белая, как у вампира из комиксов. Ее наряд тоже черный, а-ля гестапо. На шее у нее висит драгоценный камень размером с перепелиное яйцо. Камень ритмично мигает, напоминая психоделические шестидесятые.
Эта женщина — карикатура, думает Питер. Первая сексуальная фантазия какого-то подростка.
По мере того как Питера подтягивает все ближе к человеку без лица, до него доходит нечто еще более ужасное: этого человека нет. Нет и той парочки, и самого черного фургона. Он вспоминает субботний утренник, ему тогда было шесть или семь лет, Питер в кинотеатре подошел к самому экрану и впервые понял, что все это понарошку. Экран-то ровный, белый и гладкий, каким и должен быть, чтобы иллюзия казалась явью. И сейчас Питер удивлен никак не меньше, чем в тот раз. Я же вижу дом Херби Уайлера, думает он. Я вижу его сквозь фургон.
ДЖЕКСОН!
Но голос-то реален, как и пуля, оборвавшая жизнь Мэри. Питер кричит от пронзающей его боли, на мгновение прижимает тело жены к груди, а потом бросает его на мостовую, не отдавая себе отчета в том, что делает. Словно кто-то поднес к его уху раструб переносного, на батарейках, громкоговорителя, перевел рычажок на максимальную громкость, а потом выкрикнул его фамилию. Кровь брызгает у Питера из носа, выступает в уголках глаз.
ТУДА, ПАРТНЕР!
Черно-серебряная фигура, эфемерная, но угрожающая, указывает на дом Уайлеров. Голос — единственная реальность. Ничего больше просто не существует. Питер дергает головой. Так сильно, что очки сползают с носа.
У НАС ЕЩЕ МНОГО ДЕЛ! ПОРА БЫ И НАЧИНАТЬ!
Он не идет к дому Херби и Одри Уайлеров, его туда тянут. Когда Питер проходит сквозь черную безлицую фигуру, безумный образ возникает перед его мысленным взором: спагетти, красные, какие продаются в банках, и гамбургер. Все смешано в большой белой миске, а вокруг танцуют герои мультфильмов “Уорнер бразерз” — Багс. Элмер и Даффи  note 42. Обычно даже мысли о такой еде вызывали у Питера приступ тошноты, а тут, пока он видит этот образ, чувство голода становится непереносимым. Страшно хочется съесть эти макароны, залитые неестественно красным соусом. На мгновение пропадает боль, разламывающая голову.
Питер проходит через спроецированное изображение черного фургона, когда тот начинает двигаться, и шагает по бетонной дорожке к дому. Очки он так и не удосужился поправить, и они падают на землю. Питер слышит еще несколько выстрелов, но они доносятся издалека, из другого мира. Гитара все еще звучит в его голове, а когда дверь дома Уайлеров открывается сама по себе, к гитаре добавляются трубы. Вот теперь Питер знает, откуда эта мелодия. Это музыкальная заставка старого телевизионного сериала “Золотое дно”.
Я только что вернулся домой с работы, думает он, заходя в темную комнату, где пахнет потом и несвежими гамбургерами. Я только что вернулся домой с работы. В это время дверь захлопывается за ним. Я только что вернулся домой с работы. Питер пересекает гостиную, направляясь к арке и работающему телевизору. “Зачем ты носишь эту форму? — спрашивает чей-то голос. — Война закончилась три года назад, или ты об этом не слышал?”
Я только что вернулся домой с работы, думает Питер, словно это объясняет все: его мертвую жену, стрельбу, человека без лица, затхлость маленькой комнаты за аркой. Затем существо, сидящее перед телевизором, поворачивается к нему, и мыслительный процесс у Питера обрывается.
На улице фургоны, образовавшие огневой коридор, набирают скорость, черный быстро догоняет “Парус мечты” и “Руку справедливости”. Бородатый мужчина с турели стреляет последний раз. В синем почтовом ящике, что висит у магазина “Е-зет стоп”, образуется дыра размером с футбольный мяч.
Затем фургоны поворачивают на Гиацинтовую улицу и скрываются из виду. “Рути-Тути”, “Свобода” и “Стрела следопыта” уезжают по Медвежьей улице. Туман сначала скрадывает их контуры, а потом поглощает полностью.
В доме Карверов Ральфи и Элли вопят в голос, глядя на свою мать, которая лежит на пороге кухни. Она, однако, в сознании, ее тело сотрясают судороги. Кровь хлещет из ран на изувеченном лице, из горла вырывается рычание.
— Мама! Мама! — кричит Ральфи, и Джим Рид уже не в силах удержать его. Мальчишка вырывается и бежит к женщине, лежащей на полу.
Джонни и Брэд спускаются по лестнице на пятых точках. Когда Джонни видит, что произошло и продолжает происходить, он вскакивает и бежит, сначала откинув в сторону остатки сетчатой двери, потом топча ногами осколки любимых гюммельских статуэток Кирстен.
— Ложись! — кричит ему в спину Брэд, но Джонни не обращает внимания на этот крик. Он думает только об одном: надо как можно быстрее разъединить умирающую женщину и ее детей. Дети не должны видеть ее страданий.
— Ма-а-а-а-мо-о-о-чка! — визжит Элли, пытаясь вырваться из рук Кэмми. Из носа девочки течет кровь. Глаза безумные. — Ма-а-а-а-мо-о-о-о-чка!
Кирстен Карвер не слышит дочери, заботы о детях и муже, тайное стремление самой создавать статуэтки не хуже гюммельских (она думала, что ее сын будет вызывать не меньший восторг) для нее в прошлом. Кирстен дергается на полу, сучит ногами, поднимает и опускает руки, они то ложатся ей на живот, то взлетают, как испуганные птицы. Кирстен стонет и рычит, стонет и рычит. звуки, вырывающиеся из ее рта, не складываются в слова.
— Уберите ее отсюда! — кричит Кэмми, обращаясь к Джонни. Ее взгляд, брошенный на Кирстен Карвер, полон ужаса и жалости. — Ради Бога, уберите ее подальше от детей.
Джонни наклоняется, поднимает Пирожка, и тут же ему на помощь приходит Белинда. Они переносят Кирстен в гостиную и укладывают на диван, который тут же окрашивается кровью. Брэд идет следом за ними, бросая опасливые взгляды на вновь опустевшую улицу.
— Только не просите меня это зашить, — говорит Пирожок, а потом начинает смеяться.
— Кирстен. — Белинда наклоняется над ней, берет за руку. — Все будет хорошо. Ты поправишься.
— Только не просите меня это зашить. — повторяет лежащая на диване женщина. На этот раз тоном лектора. Кровавое пятно у ее головы расползается все шире. Все трое смотрят на нее. Джонни это пятно напоминает нимб, которым художники эпохи Возрождения снабжали своих мадонн. Вновь начинаются судороги.
Белинда кладет руки на дергающиеся плечи Кирстен.
— Помогите мне! — шипит она Джонни и своему мужу, по ее щекам опять текут слезы. — Неужели вам не понятно, что одной мне с ней не справиться, помогите мне держать ее!