Воспламеняющая взглядом (Порождающая огонь)

— А вам больше четырех-шести месяцев не продержаться. Кэп неопределенно повел плечами.
Указательным пальцем Рэйнберд свернул нос на сторону, скособочился и стал похож на страшилу из сказки.
— Ничего, Кэп, постараемся, чтобы вы подольше продержались в седле. Мы с вами повязаны, много чего нам довелось вместе похоронить — и в переносном смысле и в прямом. А насчет двух лет он загнул. Мы свое возьмем, и вы и я.
Кэп обдумывал. Он чувствовал себя старым и усталым, а главное — беспомощным.
— Похоже, вы своего добились, — сказал он.
— Отлично, — мгновенно отреагировал Рэйнберд. — Что если я буду приходить к ней как уборщик? Человек, далекий от вашей братии. Это для нее важно. И, конечно же, она никогда не узнает, что стрелял я. Стоит ли рисковать? Так рисковать?
— К чему все это? — спросил Кэп после долгой паузы. — К чему эти безумные ходы?
— Безумные? — невозмутимо переспросил Рэйнберд. Он встал, чтобы взять одну из фотографий со стола у Кэпа. Это была та фотография, где смеющаяся Чарли съезжала на картонке с ледяной горы. — Все мы, Кэп, запасаем на зиму орехи и всякую, всячину, работа такая. Гувер это делал. И все шефы ЦРУ. Да и вы тоже, не то сидели бы уже на пенсии. Я начал обеспечивать прикрытие своим тылам задолго до рождения Чарлин Макги.
— Но зачем вам девчонка?
Рэйнберд долго не отвечал. Он смотрел на фотографию внимательно, почти любовно. Он погладил ее.
— Она очень красивая, — сказал он. — И совсем юная. Но в ней заложен этот ваш фактор-зет. Дар богов. Мы с ней сойдемся. — Взгляд его затуманился. — Сойдемся, и очень коротко.
 
В ЗАПАДНЕ
Двадцать седьмого марта Энди Макги внезапно решил, что дальше, оставаться в Ташморе им нельзя. Пошла третья неделя с тех пор, как он отправил письма, — и ни ответа, ни привета. Это безмолвие, окружавшее владения Грэнтера, действовало ему на нервы. Да, конечно, во всех шести случаях его могли принять за чокнутого… но что-то он в это не верил.
Верил он в другое, в то, что подсказывало ему шестое чувство: его письма каким-то образом попали не по адресу. А это значило, что им известно, где скрываются он и Чарли. — Мы уходим, — сказал он дочери. — Давай собираться. Она посмотрела на него — этот ее пристальный, немного испуганный взгляд — и ничего не сказала. Не спросила, куда они теперь и что будут делать, и от этого ему еще больше стало не по себе. В одном из стенных шкафов нашлись два стареньких чемодана в наклейках от былых путешествий — Гранд-Рапидс, Ниагарский водопад, Майами Бич, и они сложили в них самое необходимое.
В окна било ослепительно яркое утреннее солнце. Водостоки захлебывались талой водой. Прошлой ночью он почти не спал, слушал, как вскрывается лед с запредельно-высоким загадочным звуком, побуревший, раскалывается и медленно движется к горловине озера, откуда течет на восток через Нью-Гэмпшир и весь Мэн славная Хэнкокривер, делаясь чем дальше, тем грязнее и зловоннее, пока ее, на глазах разлагающуюся, с шумом не вырвет в Атлантику. Звук был такой, словно долго звенел хрусталь или вели и вели скрипичным смычком на самой высокой ноте — бесконечно протяжное ззи-и-и-и-инн, задевавшее нервные окончания и заставлявшее их согласно вибрировать. Он никогда раньше не бывал в здешних местах во время ледохода и сомневался, что когда-нибудь вновь захочет побывать. Слышалось нечто потустороннее в этом звуке, отражавшемся от вечнозеленых окрестных холмов — приземистой выщербленной чащи.
Он почувствовал — опять они подкрадываются, точно силуэт монстра из повторяющегося ночного кошмара. На следующий день после дня рождения Чарли, телепаясь в очередной раз на неудобных дедовых лыжах, он наткнулся на следы сапог, что вели к высокой сосне. Возле сосны человек снял их и воткнул задниками в снег, оставив две вмятины. Особенно натоптано было в месте, где он снова надел свои сапоги (или «мокроступы», по терминологии Грэнтера, почему-то питавшего к ним странную неприязнь). Под деревом Энди нашел шесть окурков с надписью «Вэнтедж» и смятый желтый коробок из-под кодаковской цветной пленки. Встревоженный не на шутку, он сбросил лыжи и полез на дерево. Где-то на середине он вдруг замер: прямо перед ним, на расстоянии мили, виднелся домик Грэнтера. Отсюда он казался маленьким и необитаемым. Но если телеобъективом… Он ни слова не сказал дочери о своей находке. Вот и упакованы чемоданы. А Чарли все молчит, словно обвиняет его. Наконец он не выдержал:
— Доедем на попутке до Берлина, а там сядем на автобус — и в Нью-Йорк. И сразу в редакцию «Таймс»…
— Но ведь ты написал им, папа.
— Они могли не получить мое письмо, малыш. Секунду-другую она молча смотрела на него.
— Ты думаешь, они его перехватили?
— Ну что ты, я… — Он не нашелся, что ответить, и сказал просто: — Не знаю.
Чарли молча опустилась на корточки, закрыла чемодан и принялась воевать с защелками, которые никак не желали подчиняться.
— Я тебе помогу, малыш.
— Я сама! — закричала она и расплакалась.
— Ну что ты, Чарленок, — начал он ее успокаивать. — Не надо, малышка. Скоро все это кончится.
— Неправда. — Слезы пуще прежнего хлынули из глаз. — Никогда… никогда это не кончится!
Их было двенадцать человек. Они окружили дом Грэнтера Макти еще прошлой ночью. Каждый занял свою позицию. На них были маскхалаты в бело-зеленых разводах. Ни одному из них не довелось пережить потрясение на ферме Мэндерсов, и ни один не имел при себе оружия, за исключением Джона Рэйнберда, у которого была винтовка, и Дона Джулза, прихватившего пистолет 22-го калибра.
— Мне не нужны паникеры, — сказал Рэйнберд Кэпу. — После предыдущей операции Джеймисон до сих пор ходит так, будто у него полные штаны.
И никакого оружия, заявил он. Не хватает только, чтобы все кончилось двумя трупами. Он сам отобрал агентов и поручил Дону Джулзу взять на себя Энди. Джулзу было за тридцать; это был коренастый и молчаливый тугодум. Свое дело он знал. Рэйнберд не раз брал его с собой и имел возможность в этом убедиться. Молчальник действовал быстро и четко. В критические моменты он не путался под ногами.
— В течение дня Макги обязательно выйдет проветриться, — сказал Рэйнберд на коротком инструктаже. — Скорее всего, девочка тоже, но Макги обязательно. Если он выходит один, я его снимаю одним выстрелом, а Джулз быстро и без шума оттаскивает в сторону. То же самое, если девочка выходит одна. Если они выходят вдвоем, я беру девочку, Джулз берет Макги. Вы все только на подхвате, ясно? — Здоровый глаз Рэйнберда слепил их, как фара. — На всякий пожарный. Конечно, если дойдет до пожара, вы все рванете к озеру тушить самих себя. Вас берут на тот случай, один из ста, когда вы сможете пригодиться. И, конечно, чтобы засвидетельствовать, как я сел в калошу… если я сяду. Шутку встретили жиденькими смешками. Рэйнберд предостерегающе поднял палец.
— Но если один из вас чихнет не вовремя и спугнет их, я лично позабочусь, чтобы он сдох на дне ямы в самых диких джунглях Южной Америки. Вы знаете, я слов на ветер не бросаю. Итак, в этом спектакле вы на подхвате. Запомните.
Позднее, когда все собрались прорепетировать «в декорациях» — таковыми послужил богом забытый мотель в Сент-Джонсбери, Рэйнберд отвел в сторону Дона Джулза.
— Ты читал досье на Макги, — сказал он.
Джулз курил «Кэмел».
— Читал.
— Ты понял, что значит мысленное внушение?
— Понял.
— Понял, что произошло с двумя нашими в Огайо? Когда они пытались увезти его дочь?
— Я видел Джорджа Уэринга в деле, — невозмутимо ответил Джулз. — У него вода сама закипала, хоть чай заваривай.
— Этот может выкинуть что-нибудь необычное. Я просто хочу внести ясность. Сделать все надо молниеносно.
— Сделаем.
— Учти, он всю зиму копил силы. Если он успеет послать импульс, считай, тихая палата на ближайшие три года тебе обеспечена. Объявишь себя птичкой или там репой…
— Ладно.
— Что ладно?