Любовное состязание

Продвигаясь на север, они пересекали одно графство за другим, и всякий раз останавливались на ночлег в какой-нибудь живописной деревушке, каждая из которых была не похожа на предыдущую. В одних селениях дома были выстроены из кирпича, слепленного из густой красной глины, в других – сложены из бревен, срубленных в близлежащих лесах, а в третьих – пестрели каменной кладкой, серой, желтой или розоватой, в зависимости от особенностей камня, добываемого в старинных местных каменоломнях.
На каждом из встречавшихся на пути городов тоже лежала своя неповторимая печать, и Эммелайн научилась измерять расстояние по меняющемуся цвету, стилю, характеру строений так же, как и по переменам в пейзаже.
На седьмой день путешествия характерные для центральных графств Англии нагромождения невысоких холмов уступили место суровым каменным пустошам и круто вздымающимся скалам ее родного Камберленда. Как всегда, сладостное волнение охватило Эммелайн, как только ее ноздрей коснулся знакомый запах вереска и ракитника. В начале июня земля зеленела и кишела жизнью: последние следы суровой зимней стужи были сметены буйным цветением весны.
Но идиллический пейзаж не мог обмануть Эммелайн. Изрезанные морщинами скальные породы, выступающие то тут, то там на крутых горных склонах, напоминали о неистовых ветрах, о грозовых бурях и снежных заносах, которые год за годом обрушивались на северные земли. Им суждено было вернуться через несколько месяцев – так это происходило здесь с незапамятных времен.
Утесы круто вздымались, местами достигая в высоту трех тысяч футов [8], между ними в глубоких лощинах были раскиданы бездонные озера. Этот край Эммелайн любила всем сердцем. Здесь она родилась двадцать пять лет назад и здесь жила – единственный ребенок в семье, единственная отрада немощной матери и доброго, любящего отца.
Ровно неделю спустя после их отъезда из Лондона четверка тяжело дышащих лошадей выкатила дорожную карету Пенритов на вершину перевала Сторожевые Ворота. Поскольку подъем был чрезвычайно крут, Эммелайн решила пройтись пешком рядом с экипажем, и сэр Джайлз присоединился к ней. Остановившись в самой верхней точке перевала и увидев простирающуюся внизу узкую долину, девушка запрокинула голову и с наслаждением вдохнула легкий, напоенный влагой и прохладой бриз, поднимающийся с озера. Ветер взбил подол темно-синей дорожной накидки вокруг ее щиколоток и заиграл белыми лентами капора. Солнце садилось, готовое вот-вот скрыться за вершиной Игл-Крэг к западу от Уэзермира, поверхность озера превратилась в блестящее зеркало, в которое смотрелись зеленые горы и окрашенные в пурпур небеса. С горных вершин на зеленеющие склоны и овечьи тропы стал спускаться легкий вечерний туман, он окутал утесы, придавая окружающему пейзажу вид сказочной страны. Волшебство – вот что она ощущала всегда, возвращаясь в Фэйрфеллз, и ей хотелось, чтобы ее гости насладились им сполна по прибытии сюда в начале июля.
Внизу в зажатой среди утесов долине расположилось озеро Уэзермир, формой напоминаю щее каплю слезы, причем в расширяющейся ее части находился поросший соснами островок. Эммелайн были знакомы каждый пригорок и каждая пещера на острове, так же, как и вся местность вокруг, с этими утесами, скалистыми вершинами и глубокими лесистыми оврагами. Неподалеку от островка на берегу озера разбили табор цыгане. Они поставили свои пестрые шатры и фургоны широким кругом, а рядом, на небольшом лугу, покрытом мхами и свежей травой, паслись их лошади. Хорошо знакомое веселое возбуждение овладело девушкой. Цыгане вернулись! Она дружила с ними с самого раннего детства и до сих пор прекрасно помнила тот день, когда мать впервые взяла ее на прогулку к расписным шатрам, от которых заманчиво пахло высушенными болотными травами. Волшебство! Наблюдая, как солнце скрывается за вершинами гор, девушка загадала желание: пусть ее подруга Грэйс найдет здесь свою любовь. С такими мыслями Эммелайн вновь забралась в карету. Она чувствовала себя на седьмом небе. Она наконец-то снова была дома.
Три недели спустя, когда миновал июнь 1818 года, в долину Уэзермир спустился лорд Конистан. Он сразу понял, что стал жертвой оптического обмана. Когда его двуколка наконец добралась по извилистой горной дороге до верхней точки перевала, ведущего к озеру, он готов был поклясться, что и кромка воды, и круто подступающие к ней скалы, прорезанные тут и там глубокими и узкими, как щели, заливами, окутаны легкой дымкой тумана. Однако, спустившись в долину, он обнаружил, что туман был не чем иным, как иллюзией. Небо сияло чистейшей голубизной, глаз ясно различал каждую складку окружающей местности.
Тем не менее у него создалось впечатление, будто он попал в некий замкнутый мир, затерянный в лабиринте времен среди стоящих на страже отвесных горных склонов, древних, как сама история. Внезапный порыв ветра, пронесшийся со свистом и воем, раскачал кроны деревьев, вздыбил зеркальную поверхность воды, заискрившуюся под послеполуденным солнцем, и все же не смог разрушить царящего вокруг необъяснимого ощущения покоя. На изумрудных склонах мирно паслись овцы, а жители Уэзермира, неулыбчивые и молчаливые, делали свою привычную работу с неторопливой деревенской основательностью.
Въехав на мощенную булыжником главную улицу селения, по обеим сторонам которой тянулись в два ряда источенные дождями, позеленевшие от времени жилые домики и мелочные лавки, Конистан отметил, что даже доносящийся из кузницы размеренный стук молота о наковальню не нарушает охватившего его дремотного состояния. Словно какое-то колдовство, навек сковавшее это сонное царство, теперь завладело и его душой. А ведь не далее, как тем же утром, он проснулся бодрым и полным решимости штурмовать цитадель мисс Пенрит. Его первая атака, в сущности, уже началась, так как он намеревался приветствовать Эммелайн за день до прибытия всех остальных гостей. Конистан собирался застать мисс Пенрит врасплох и в течение последнего часа мысленно уже рисовал себе ее растерянное лицо, когда он войдет с поклоном и сделает вид, что всего лишь перепутал дату!
Увы, где-то по дороге, возможно, на вершине перевала Сторожевые Ворота или при спуске в долину его боевой дух куда-то бесследно испарился, уступив место умиротворению, которого он никак не ожидал. Многие из друзей Конистана, включая Гарви Торнуэйта, шутливо предупреждали его насчет Уэзермира и Фэйрфеллз: дескать, там Купидону удавалось растянуть апрель и май до самого конца лета, так что никто из живущих близ озера не мог считать себя не-уязвимым для его стрел. Ему рассказали также о том, что местные цыгане, много веков назад облюбовавшие эту долину для стоянки в теплые летние месяцы, будто бы засадили весь Уэзермир и прилегающие к нему земли особыми травами, из которых варили приворотное зелье. Конистан лишь посмеялся тогда над глупыми байками, но теперь, пытаясь сбросить томное наваждение, вдруг подумал, что и сам, как какой-нибудь незадачливый деревенский простачок, стал жертвой суеверия и праздных россказней.
Ну уж нет, не на того напали! В отчаянной попытке развеять колдовство, проникшее ему в плоть и в кровь, Конистан подстегнул своих серых, подобранных под стать коней, и на рысях подкатил к имению. Ветер, обвевавший его щеки, и в самом деле помог виконту прийти в себя. Он даже почувствовал, что к нему в какой-то мере возвращается прежний боевой задор.
Однако вид величественной барской усадьбы сэра Джайлза Пенрита, выстроенной из того же синеватого местного камня, что и дома селения, вновь расстроил все его планы. Открывшийся взору Конистана дом излучал то же колдовское очарование, что и оставшаяся позади деревня Уэзермир. Большая часть здания была укрыта плющом, темно-зеленые листья которого трепетали на ветру и в свете солнца казались громадной стаей крошечных бабочек, порхающих вокруг дома. Парадный вход был обрамлен аркой ползучих желтых роз. Их нежный аромат подобно поцелую приветствовал Конистана, когда он осадил лошадей на усыпанной гравием подъездной аллее.