Любовное состязание

– Совершенно с вами согласен, – тихо ответил он. – Сколько бы мы ни старались это забыть, горечь утрат всегда с нами. Мне очень жаль слышать о вашем сыне.
Леди Пенрит взглянула на Эммелайн. – Зато у меня есть дочь, и я век буду благодарить за нее Бога. Простите, если я покажусь вам сентиментальной, милорд. В моем положении приходится считать дни и ценить каждый из них чуть больше, чем это обычно принято. Но лучше расскажите мне, как поживает нынешняя леди Конистан и ваши подопечные. Сколько их? Похоже, я сбилась со счета после того, как на свет появилась… Летти, кажется?
Конистан откинулся на спинку стула, заслышав этот вопрос, и между глотками чая принялся перечислять трех своих сводных братьев и четырех сестер, давая им краткие характеристики. Описывая их достижения, он часто улыбался и даже засмеялся по меньшей мере дважды, рассказывая о шалостях мальчиков.
Эммелайн еще ни разу не приходилось слышать, как Конистан говорит о своей семье. Никогда раньше ей не доводилось видеть, как надменность его черт смягчается, уступая место нежности. Забирая у него опустевшую чашку, чтобы вновь наполнить ее, девушка даже подарила виконту теплую одобрительную улыбку. Он долго удерживал ее взгляд, выражение его глаз было добродушно-насмешливым. Глядя на него, Эммелайн почувствовала, как ее охватывает слабость. Здесь, в обществе ее матери, он был совсем не похож на того Конистана, которого она знала в Лондоне. Когда наконец он вновь ненадолго перевел взгляд на леди Пенрит, Эммелайн пришло в голову, что если бы ей суждено было впервые познакомиться с Конистаном в этот день, она влюбилась бы в него без памяти! Слава Богу, она куда лучше знает его с другой стороны, а не то ее сердце было бы в настоящей опасности.
Поставив перед Конистаном полную чашку чаю, Эммелайн присоединилась к отцу в дальнем углу комнаты, заставленном застекленными книжными полками. Пока его милость беседовал с ее матерью, она уселась на обитом синим бархатом диване и рассеянно выглянула в окно. Вид за окном – озеро и утесы, круто вздымающиеся к ослепительно синему небу, – неизменно вызывал у нее в душе сильнейшее волнение. Красные бархатные гардины, обрамлявшие три высоких окна, были подняты, и прозрачные стекла, не заслоненные материей, позволяли обитателям Дома любоваться прекрасным видом в любое время года.
Стены гостиной были увешаны старинными гобеленами и огромными лесными пейзажами, написанными несколько столетий назад. Такая обстановка придавала комнате поистине импозантный вид, – то, чего невозможно было добиться при помощи обычных китайских безделушек или так называемых «простых и строгих линий» в модном греческом стиле.
Эммелайн подтянула к себе свою рабочую шкатулку и принялась вышивать тамбуром кусок материи, который намеревалась пустить на отделку новой наволочки. Еще шесть лет назад, во время первого турнира, она поставила себе цель: все наволочки в доме должны быть украшены ее собственной вышивкой. Работа доставляла ей подлинную радость.
Сэр Джайлз присел рядом с нею и взялся за чтение последнего романа, написанного автором «Уэверли» [10], время от времени прикладываясь к большой табакерке, стоявшей возле него на столе.
– Как я рад, – сказал он чуть позже, оторвавшись от книги и бросив взгляд на жену, поглощенную разговором с Конистаном, – видеть ее такой оживленной!
– Похоже, виконт пришелся мамочке по душе, – негромко согласилась Эммелайн.
Ее вышивальный крючок мерно сновал вверх-вниз в ловких, натренированных годами работы пальцах. Хорошо, что отец всего лишь кивнул в знак согласия и вновь погрузился в чтение, так как ей не хотелось бы упустить ни слова из разговора виконта с ее матерью.
«Возможно, таким образом, – думала Эммелайн, – я лучше сумею узнать ход его мыслей и пойму, что мне предпринять, чтобы держать его подальше от Дункана».
И хотя в эту минуту у нее в душе громко звучал голос совести, подсказывая, что Грэйс и Дункан тут совершенно ни при чем, что сейчас и она о них вовсе не думает, Эммелайн не захотела с ним согласиться. Наоборот, прислушиваясь к каждому слову, которым обменивались ее мать о и Конистан, она твердила себе, что делает это исключительно ради Грэйс.
– Стало быть, моя дочь убедила вас принять участие в наших летних увеселениях, – говорила леди Пенрит. – Смею вас предупредить, что не стоит стремиться к победе ни в одном из состязаний, если только у вас нет твердого намерения связать себя узами брака!
– Вы, разумеется, намекаете на то, – отвечал Конистан, – что, по странному совпадению, на протяжении последних шести лет Рыцарь-Победитель неизменно предлагал руку и сердце Королеве Турнира?
– Именно это я и имела в виду. И поскольку сэр Джайлз уже сообщил мне, что вы – спортсмен, настоящий чемпион среди любителей, так, кажется, он выразился, предупреждаю, что и вы можете пасть жертвой традиции!
Он небрежно отмахнулся от опасности.
– Если победа достанется мне, я надеюсь создать новый прецедент и оставить Королеву с носом.
Эммелайн так и замерла со своим рукоделием. Ее ничуть не удивило, что он бросил взгляд в ее сторону и даже слегка наклонил голову, но она почувствовала себя задетой этим вызывающим поклоном и кивнула в ответ: пусть знает, черт бы его побрал, что вызов принят!
Хозяйка дома осторожно взяла свою чашку обеими руками и медленно поднесла ее губам. Отхлебнув глоток чаю, она сказала:
– Мне остается лишь заметить, что в таком случае вы разобьете по крайней мере одно сердце. Я убеждена, что эти турниры овеяны магией. Королева всегда до безумия влюбляется в Победителя. – Леди Пенрит выпрямилась и наклонилась вперед в своем кресле, таинственно понизив голос:
– Берегитесь, как бы разбитым не оказалось ваше собственное сердце! Похоже, вы как раз в том возрасте, когда подобная опасность особенно велика. – Она оглянулась на мужа и добавила:
– С сэром Джайлзом, например, все именно так и вышло, но я над ним сжалилась и согласилась отдать ему свою руку. Что же касается вас, если у вас осталась хоть капля здравого смысла, лучше бы вам бежать отсюда без оглядки, пока не поздно.
Конистан театральным жестом положил руку себе на грудь.
– Миледи, вы наполняете мое сердце страхом! Я это признаю. Готов признать также, что как только я подъехал к перевалу, внутренний голос стал мне нашептывать, что следует повернуть лошадей и отправляться обратно в Лондон.
Хозяйка дома рассмеялась.
– Ну, раз уж вы не послушались столь грозного предостережения, считайте себя уже погибшим. – После паузы она добавила со смешком:
– Надеюсь, вы понимаете, что это всего лишь шутка. Впрочем, в одном я действительно не сомневаюсь: вам понравятся и состязания, и те обряды, которыми они обставлены, если вы настоящий спортсмен. Моя дочь, хотя и кажется весьма своевольной молодой особой, на самом деле отлично умеет позаботиться об удобствах и удовольствиях для своих гостей.
Эммелайн была воистину заинтригована разговором, а когда ее мать обернулась, чтобы взглянуть на нее, даже на расстоянии заметила шаловливую искру в глазах леди Пенрит. Поэтому она не очень удивилась, когда та, вновь повернувшись к виконту, с самым невинным видом задала следующий вопрос:
– Кстати, раз уж мы заговорили об удобствах, прошу, скажите мне, как вам понравилась ваша спальня?
Лицо Конистана расплылось в широчайшей улыбке.
– Должен признать, что по моей комнате гуляют весьма бодрящие сквозняки. Честное слово, это необыкновенная комната – она укрепляет боевой дух. У меня не будет нехватки свежего воздуха. Но я не ответил на ваш вопрос. Да, конечно, поскольку я буквально очарован деревенской простотой, можно сказать, что мои апартаменты пришлись мне по вкусу.
Когда стрелка доползла до половины пятого, Эммелайн извинилась и отправилась на поиски экономки. Теперь уже ей стало совершенно ясно, что по какой-то таинственной причине ее родители решили не вмешиваться в дела Конистана. В душе у нее зародилось подозрение, что леди Пенрит считает виконта подходящим женихом для нее. Но даже в этом случае она никак не могла понять, почему родители позволяют ей проявлять такое неслыханное неуважение к гостю. Раз они не говорят ей ни слова о сарае, – хотя одного взгляда на папочку, когда мамочка спросила Конистана, как ему понравилась его спальня, было довольно, чтобы понять, что они уже осведомлены о ее проделке, – значит, они предоставили ей полную свободу действий.