Царь Кровь
– Но толпа сюда ворвется и перевернет весь дом в поисках еды.
– Вы правы, они скоро этот дом найдут. Но мы собираемся превратить дом в крепость с вооруженной охраной. Здесь будет один из наших главных продуктовых складов. – Он улыбнулся морщинистой улыбкой старика. – Так что, люди, не волнуйтесь обо мне. Теперь прошу вас пройти в гараж и подобрать себе снаряжение. Транспорта у вас не будет, все придется нести на себе. Да, и еще одно. – Он повернулся и оглядел нас, готовых следовать за ним. – Я думаю, скоро начнутся темные века. Не будет ни газет, ни телевидения, чтобы описать, что случится с человечеством в период величайшего испытания за всю его историю. Я считаю, что очень важно записывать эти события и как мы с ними справимся – или не справимся. Поэтому, если можно, ведите дневники. Если найдете письма, дневники или записи, сделанные кем-то другим, сохраняйте их. Мы должны будем рассказать внукам и правнукам, как мы встретили величайшую угрозу для человеческого рода и как мы выжили. А теперь пойдемте, собирайтесь и уходите из Ферберна – побыстрее.
Когда мы вышли из дому и пошли к гаражу, подъехала машина, которую вел старик Фуллвуд. За ним – грузовик, набитый жителями деревни с винтовками и ружьями.
– Бен! Бен! – Старик неловко вылез из машины. – Боюсь, все обернулось, как мы и думали.
Бен остановился.
– Лагерь?
– Там бунт. Они вломились в продовольственные магазины. Там, конечно, было пусто, и они...
– А где остальные жители?
– Они забаррикадировались в старом армейском лагере. У них тоже есть ребята с ружьями, так что вряд ли толпа будет туда очень уж ломиться.
– Черт! – тихо произнес Бен. – Лучшие планы мышей и людей... Ладно, расставьте людей с оружием вдоль ограды – на случай, если к нам придут.
Старик пошел к грузовику передавать распоряжение Бена, а Бен повернулся к Стивену:
– У нас проблема. Я не поделился с приходским советом моими планами насчет вашего ухода. Видите ли, они могли бы не согласиться, чтобы вы ушли с тем запасами продовольствия, который я смог вам выделить.
– Тогда мы застряли, – сказал Дин.
– Нет. Сегодня будет охрана, но в два часа ночи она сменится. Я чуть задержу смену часовых с той стороны дома, а вы, Стивен, уведете своих людей через лес и за холм.
– Моих людей?
– Ваших людей, Стивен. – Бен улыбнулся. – Или надо называть вас Ноем?
21
Весь день Бен изо всех сил старался держать нас подальше от прочих жителей деревни – он не хотел, чтобы кто-нибудь догадался, что мы покидаем тонущий корабль.
Но мы с Дином и еще несколькими ребятами все же помогли сделать трехметровую изгородь из колючей проволоки. Даст Бог, мы этого уже не увидим, но где-то через день дом Бена будет похож на лагерь военнопленных времен Второй мировой.
Под обжигающим спину солнцем мы с Дином копали ямы для столбов.
– Поглубже копайте, ребята, – сказал нам один седой мужик. До крушения цивилизации он был у нас почтальоном. Теперь с “ремингтоном” за плечом он был похож на техасского ковбоя. – Нам не надо, чтобы эти паразиты и сюда ворвались.
И он начал перечислять горький список преступлений беженцев против деревни. Чуть больше чем за неделю сочувствие жителей к беженцам сменилось ненавистью, как будто это была армия демонов, а не тысячи нормальных законопослушных граждан, выгнанных ядовитым газом из своих домов.
– И это еще не все, – бурчал он. – Когда я пришел домой, там будто крысы побывали: все забрали – одеяла, обувь, еду, питье. Даже электрические лампочки. Куда они там будут их ввинчивать, когда нет ни электричества, ни патронов – Бог весть. А знаете, что они сделали со старой миссис Эдгар? Избили ее до полусмерти. И все за буханку хлеба.
Я сочувственно мычал в паузах. Да, много случилось мерзкого. Вроде того, что было с Кэролайн. Вроде грабежа моего дома. Но я видел, что происходит. Жители не говорили, что кто-тоиз беженцев совершает преступления. Они говорили, что всебеженцы – мерзкие и никчемные ворюги. Это была психологическая подготовка к войне с ними на уничтожение. Как это называется? Мазать всех одной краской? Да, так. Люди из Ферберна начинали смотреть на людей из Лидса – мужчин, женщин, детей, стариков – как на некоторый подвид, который нельзя назвать человеком. И я вполне мог себе представить, что дальше скажет человек с седыми волосами, который последние тридцать лет по шесть дней в неделю разносил письма и посылки.
– И ничего страшного, если мы в них начнем стрелять. Чего ждать? Лучшая защита – нападение.
Я не сомневался, что еще через пару дней обитатели когда-то сонной деревни Ферберн начнут жечь огнеметами и поливать из пулеметов беженцев, спящих под тряпками, которые те успели прихватить во время бегства из Лидса.
Бен был прав. Пора убираться отсюда.
Подошли еще люди, толкая тачки с сырым цементным раствором. Мы вставили столб в яму и завалили его раствором. Тут подошел, прихрамывая, старик Фуллвуд с приемником.
– Через минуту новости, если кто хочет слушать. Хотели все, и все собрались вокруг приемника, будто через несколько секунд, будет сказано такое, чего еще в мире никто не слышал. А я уже слышал несколько сообщений утром, и это было немногим больше того, что мы видели по Си-эн-эн.
– Тихо! Начинается, – произнес Фуллвуд, поднимая руку, чтобы люди замолчали.
Мы стали слушать. Сначала пошли объявления.
“С момента объявления чрезвычайного положения все передвижения людей запрещены. Все должны оставаться в своих домах. Находящиеся во временных лагерях остаются там до дальнейших распоряжений. Все аэропорты, морские порты и железнодорожные станции закрыты до дальнейших распоряжений. Эти меры временные. Правительство уверено, что в течение нескольких дней...”
– Опять ля-ля; кому они голову дурят?
– Тес! – почтальон сердито посмотрел на Дина. Дин глянул на меня и пожал плечами; Я отошел, чтобы присесть в тени под яблоней. Было жарко, хотелось пить, я злился. Надоела заполнившая дом паранойя. Когда человек, которого все знают как человека разумного и приятного, начинает действовать как противный дурак, о нем говорят: “Смотри, будто у него другая голова выросла”. Сейчас у всех жителей деревни выросла другая голова, и очень неприятная. В ее глазах читалась ненависть и нетерпимость.
В облаках пролетали стаи птиц, и нельзя было понять, где кончается одна стая и начинается другая. Они все летели с запада на восток. Наверное, их гнала та же причина, которая гнала людей из городов. Мысленным взором я видел ядовитый газ, вырывающийся из земли по всей стране. От подземного жара детонировал метан, прорываясь сквозь земную кору из расплавленного железного ядра. А не рвется ли он на том месте, где я сейчас сижу на траве под яблоней?
Сколько еще осталось до того, как я, положив ладони на землю, почувствую ее жар? Я вспомнил червей, как они танцевали на хвостах, будто избегая касаться земли. Тогда это уже началось? Настолько стал непереносим жар для популяции червей в Ферберне, что они рванулись в прохладный воздух?
Черт, плохо дело.
И эта мысль застряла. Черт, черт, черт! Наверняка миллионами гибнут люди. Что с мамой? Я знал, что она в Италии, но что там творится? Что ей грозит? И кстати, папа. Не то чтобы я был к нему очень привязан, но что с ним? Он в лагере беженцев? И в Америке тоже газ прорвался наверх? И отец выкашлял легкие, лежа в постели со своей двадцати-с-чем-то-летней невестой?
Я поглядел на землю, ожидая, что она в любой момент задымится и вспыхнет, а я затанцую, как Фред Астер, в быстром темпе среди языков пламени, лижущих лодыжки и плавящих кроссовки.
С пересохшим ртом я глядел на траву, прислонившись спиной к дереву. У моих ног плясали солнечные пятна от листвы, но в любую секунду может появиться дым, вырывающийся из почвы, и...
– Рик? Рик Кеннеди?
Я поднял глаза. Солнце светило на нее сзади, и я видел только женскую фигуру, окруженную пылающим ореолом волос.