Повелители теней
С улицы, через закрытое ставнями окно, в комнатку проникали пугающие крики, но Сувьель сохраняла созданный ею магический круг чистым и цельным. Эти дикие вопли означали избиение, грабеж, убийство — привычные напасти для города, который захватывали дважды в месяц.
Вот новая схватка. Женщина застонала, и Сувьель пришлось постараться, чтобы перестать самой ощущать ее мучения. Повитуха и какие-то старухи, сновавшие в комнате, с мольбой поглядели на нее. Сувьель отбросила все колебания и нагнулась к уху роженицы. Поглаживая залитый потом лоб женщины, Сувьель начала мысленно произносить слова Песни Подчинения. Обрывки слов кружились в голове, вызывая к жизни запахи, звуки, ощущения, они таинственным образом вплетались друг в друга и в ее сущность. Чтобы передать все это пациентке, она должна была заставить работать скрытые силы собственного организма.
Низшая Сила начала медленно просачиваться сквозь ее мозг, она ощутила, как успокаиваются истерзанные внутренности роженицы, медленно, подобно разливающемуся по небу свету зари. Но волны боли были слишком сильны, организм слишком измучен. Сувьель сама начала ощущать боль внизу живота. Она не стала обращать внимания на это неизбежное при таком тесном контакте явление, вместо этого еще глубже погрузилась в недра своего сознания и телесной оболочки, наполняя слова Песни Подчинения собственными жизненными соками.
Но силы медленно угасали. Руки налились тяжестью, она судорожно хватала ртом воздух, горло пересохло и саднило. Пока какая-то часть ее существа полностью отдавалась ритуалу, другая замечала все происходящее вокруг: желтый свет ламп, старух, маленькие фигурки в плащах с капюшонами, сжимающие амулеты Матери-Земли, повитуху, высокую мрачную женщину, бывшую когда-то катризианской аристократкой, роженицу и маленький живой комочек, мальчика, сражающегося за право жить на земле. У противоположной стены замер в тени отчаявшийся муж, знаменосец невезучей освободительной армии Гандерлека. Друг семьи тайно провел его в город мимо часовых армии Лазуреха.
Потом ее мысленный взор пробился через туман и ушел куда-то совсем далеко. Она смутно различила двухэтажный дом с плоской крышей и два прилегающих к нему крошечных дворика. В одном из них тощий пес грыз кость. Темная замусоренная улица, неподвижное тело мужчины рядом с примыкающим к улице переулком. На лице застыла болезненная гримаса, с уха стекает капля крови в том месте, где разбойничья рука сорвала серьгу…
Какой-то частью себя она осознала, что ей помогают выйти из комнаты. Одна из старух. Она поддерживает, шепча на ухо слова благодарности. Ребенок родился, с ним все в порядке, мать жива. Когда Сувьель присела у очага, к ней подошел муж роженицы, чтобы высказать свою безграничную признательность. Она лишь кивнула в ответ. Жар огня обволакивал ее, окутывал собой и каким-то образом превратился вдруг в толстое тяжелое одеяло, лоскутное покрывало и накрытую холстиной подушку, пахнущую травами. Медленно-медленно сознание уловило сладкий аромат листвы поющего дерева и терпкий запах мокрой от дождя коры, потом ее унесло прочь волнами дремоты.
Призрачный утренний свет проник в комнату, наполнив ее серостью. Остатки сна улетучились. Надев простое зеленое платье и накинув поверх него залатанный коричневый плащ, чтобы скрыть свою принадлежность к травницам, Сувьель вышла из комнаты и нашла лестницу, ведущую на крышу. Дождь шел всю ночь. Воздух был холоден и прозрачен, крыша потемнела от воды. Она заметила какой-то ящик и присела на него, чтобы оглядеть город. Ее мысли текли, как им было угодно, пока их хозяйка наблюдала, как занимается заря.
До падения Империи Хоройя была зажиточным шумным городом-портом, известным своими богатыми купцами и театральными труппами. Сейчас все театры превратились в пепелища, а оживленные некогда торговые ряды стали грязным, пустым, заброшенным местом, где лишь изредка выставлялись на продажу тощие корнеплоды северных земель.
Сувьель смотрела на север, на расстилающееся лоскутное одеяло полей и ферм, тянущееся до подножия закрывающих горизонт холмов. Она различала темные полосы вспаханной земли и серые размытые участки, отравленные могонскими шаманами во время вторжения, на которых больше ничего не росло. Когда-то эта земля могла прокормить половину Хоньира, но последнего жалкого урожая зерна и скудного запаса корнеплодов едва ли хватит горожанам, чтобы продержаться эту зиму.
«Проклятие повисло над этой землей, — с тоской подумала она. — Военачальники и предводители разбойников заботятся о своей выгоде и ведут гнусные войны посреди руин нашего прежнего величия, пока народ страдает и истекает кровью».
Сувьель утерла слезы рукавом плаща. Потом она посмотрела вдаль, за горы, и мысленно увидела все Земли Катримантинской Империи такими, какими они были во времена ее юности. От дремучих лесов Кейаны до виноградников и фруктовых садов Эбро'Хета. От поющих пещер и утесов Юларии до продуваемых всеми ветрами Огучарнских островов. Ей вспомнились скачки на ведьминских конях в Яфрене, летний шторм у берегов Долбара, таинственные обряды магов в холодных горах Прекайна.
Сейчас только Слуги Сумерек бродят по залам Тревады, где когда-то готовили и обучали магов, мерзость поселилась отныне в Высокой Базилике.
Рядом зазвучали шаги. Ругая себя за слабость, Сувьель снова утерла глаза и обернулась. К ней подходила повитуха: руки сложены под платком, лицо озабоченное. Сувьель шагнула ей навстречу.
— Шин Хантика, — начала та горестно, пытаясь опуститься на колени.
Сувьель, встревоженная тем, что ее назвали давно позабытым магическим титулом, схватила повитуху за руки, заставив остаться на ногах:
— Нет, Лилия, не здесь. Не на улице. Кто-нибудь может увидеть.
Повитуха начала извиняться, но Сувьель положила руку ей на плечо, успокаивая. «Лилия Марай», — вспомнила она. Дочь одного из знатных семейств Рохарки, была гувернанткой при дворе.
— Не волнуйся, — успокаивающе произнесла Сувьель. — Скажи только, когда ты догадалась, кто я?
— Только когда вы второй раз использовали врачующее заклинание. Я вспомнила, как приводила детей к магам, чтобы они заживляли их порезы и синяки. — В голосе Лилии звучали слезы. — Они были такими живыми, полными любопытства. Всегда доставляли столько хлопот…
— А как мать и дитя? — спросила Сувьель.
Лилия вздохнула:
— Оба очень слабы. Но поправляются. Сомневаюсь, что она сможет еще рожать. Но с ребенком все в порядке. Его юный дух крепок.
— Прекрасно. Я рада. — Сувьель даже рассмеялась. — В последние годы ничто не радует меня так, как возможность помочь новому человеку прийти в мир.
Лилия немного помолчала, ее лицо помрачнело.
— В кошмарный мир, — добавила она тихо, потом подняла голову, взгляд ее внезапно ожил. — Зачем все так, зачем? Ведь эти вояки не вечны.
Сувьель вздохнула:
— Кланы Могона сильны и действуют заодно. У их шаманов есть великая и ужасная сила, Лилия. Та, что они отняли у нас.
Лилия покачала головой:
— Я верю, что настанет день, когда мы снова обретем свободу.
— Гандерлек полагает, что это время настало, — прошептала Сувьель.
Они обе замолчали.
— Шин Хантика, вы выжили при падении Беш-Дарока, — нарушила молчание Лилия. — Неужели больше никто не спасся, ни один из магов или творцов заклинаний, ни один из храмовых рыцарей? Это правда, что в нашей жизни никогда больше не будет света? Неужели нет никого, кто мог бы нам помочь?
Сувьель слышала отчаяние в ее голосе, в какой-то миг ей захотелось сказать: «Да, некоторые из нас спаслись, все эти долгие шестнадцать лет они скрывались, подготавливая врагам тот конец, который те заслужили».
Но опасность была слишком велика. Если хотя бы слух об оставшихся в живых магах достигнет ушей шпионов Слуг, по всем катримантинским землям будут разосланы гончие ночи и другие магические охотники, хватающие всех, в ком будет замечена даже Низшая Сила. Ей и ее товарищам придется бежать куда-нибудь за Бурное море. Нет, рисковать нельзя.