На острове Колибрия

 
Реджинальд Кофмен
На острове Колибрия или Кровь королей
© Составление Б. Герцензон, В. Косниченко, 1994
© Художник С. Маликова, 1994 ©
Оформление «Печатный Двор», 1994
Текст печатается по изданию 1926 года, Ленинград, издательство «Книжные новинки»
 
Глава I. Неприятное назначение
Мальчишеское лицо Билли просияло. – Замечательно! – воскликнул он.
– Гм! – отозвался его старший собеседник и пригладил рукой свои необычайно черные волосы, скромно зачесанные на пробор.
– Я и поеду с вами, – сказал Билли.
– Никто тебя не просит.
– Вы подумали об этом.
– Ничего подобного. Я и сам не поеду.
– Не по… – Билли не верил своим ушам. – Да не смешите меня: президент, это – президент!
– Да, он стал им теперь благодаря мне, хотя я и не вижу благодарности. Но я знал его еще тогда, когда он не был даже сенатором. И он должен был бы знать меня достаточно хорошо, чтобы не предлагать мне такого пустякового назначения.
– Всякая должность зависит от того, что вы из нее сделаете. Так говорит мой отец. Его первое назначение было в Сан-Сальвадор, а он, как вы знаете, шепелявит. Подумайте, послать шепелявого человека в место, которое называется Сан-Сальвадор! Но он все-таки сумел проявить себя: благодаря ему Сан-Сальвадор фигурирует на нашей дипломатической карте. А эта страна… Как вы пишете ее название – на «а» или на «о»?
Вильям Ванастрен Копперсвейт оглянулся, ища географический словарь.
Кабинет друга его отца ничем не отличался бы от сотен других, выходивших в Нью-Йорке на Парк-авеню, если бы не одна его особенность, вернее – коллекция особенностей, а именно: его носы. На книжных шкафах стояли гипсовые модели, а стены были увешаны чертежами, рисунками и чудовищно увеличенными диаграммами обонятельного органа на всех стадиях развития животной жизни. Они начинались с первой рудиментарной вдавленности на теле медузы, поднимались до великолепных украшений тапира и слона, но своего высшего расцвета они достигали в хоботах человеческой породы. Тут были портреты и слепки, фотографии и таблицы мужчин и женщин с носами греческими и римскими, с носами длинными и короткими, с носами-луковицами и носами-кнопками. Тут была ужасная картина в красках, изображавшая человека совсем без носа. Внутренности носов были тщательно вырисованы, а один ряд гравюр был посвящен носам королевы Виктории, Наполеона, Авраама Линкольна и императрицы Евгении. Короче говоря, носы заглядывали в каждый уголок комнаты и, казалось, вынюхивали сокровенные тайны всего, находившегося в пределах их достижения.
– Как пишется название? – переспросил Доббинс. – Не знаю, как оно пишется, и не желаю знать. Говорю тебе, что я не поеду. Я не двинусь с места.
Фредерик Доббинс действительно был глубоко уязвлен. Он был другом президента Соединенных Штатов на протяжении всей долгой подготовительной карьеры последнего в качестве городского мэра, губернатора штата, члена сената и министра внутренних дел. Все это время мистер Доббинс щедро поддерживал денежными средствами выдвигавшегося государственного деятеля и еще щедрее снабжал его советами. Если последними не всегда пользовались, то это не вина дарившего их, и если первые иногда ценились больше, то это была вина принимавшего их лица, которое теперь должно было показать себя в соответственной степени благодарным.
– Не двинусь с места, – повторил мистер Доббинс.
Во время недавней президентской кампании он простер свою щедрость на партийную кассу, и его взносы сыграли свою полезную роль. Так или иначе, кампания была выиграна, и мистер Доббинс, богатый пожилой холостяк, ни в чем не нуждавшийся – кроме разве известной практической сметки, счел себя достойным поста посланника. Он, конечно, мечтал не о Сент-Джемсе, несмотря на то, что гораздо лучше пригодился бы там, чем то лицо, которое туда послали. И не о Париже, пожалуй, хотя он прекрасно говорил по-французски, тогда как ничтожество, выбранное для этого поста, весьма хромало в знании этого языка. Но все же оставался еще Мадрид или, на крайний случай, Берлин. И вот теперь, после долгой, чтобы не сказать возмутительной, проволочки, это наглое правительство имело дерзость предложить ему простое представительство в одном из ничтожных созданных войной или перекроенных ею мелких государств, самого имени которых никто не может запомнить!
Но все-таки новость проникла в вечерние газеты, и Билли Копперсвейт, этот любитель приключений, примчался увеличить горечь обиды своим восторженным предложением «поехать вместе». Представительство! Это было невероятно, но подтверждение газетного слуха лежало перед мистером Доббинсом в виде квадратного конверта, украшенного синей надписью: «Белый Дом». Он раздраженно оттолкнул конверт на середину письменного стола. Если бы он только знал, что в этом клочке бумаги были заключены ночное нападение, дуэль на рассвете, жизнь нескольких человек, сердце женщины и честь короля!
– Это мешает мне закончить десятую главу, – проворчал он.
Само собой разумеется, он собирался ехать, но не хотел самому себе признаться в этом. Он всегда мечтал о дипломатическом посте и, за неимением лучшего, готов был принять и этот. Но он хотел, чтобы его уговаривали. Этого требовало его уязвленное самолюбие. Доббинс обычно прикрывал свое добродушие напускной раздражительностью и выход своей жажде деятельности находил в своем любимом занятии. Его коньком были носы – как признаки наследственности и наследственных особенностей темперамента. Уже больше двадцати лет он собирал материалы и писал книгу по этому вопросу. Поэтому теперь он жаловался:
– Я только что собрал все решающие факты и был накануне настоящего открытия. Или с внешней стороны, или с внутренней дитя мужского пола наследует нос матери. Никто до меня не разрабатывал этого вопроса, а теперь президент хочет угнать меня на ту сторону земного шара. И зачем? Чтобы быть американским представителем в стране, о которой я едва ли два раза слышал за всю свою жизнь!
Но Билли Копперсвейт, крестник Доббинса и сын его старого друга, нашел в это время за диаграммой носовых нервов тот том, который он искал. Его белокурая голова склонилась над словарем.
– Оно пишется через «о», – сообщил он.
– Оставь! – буркнул мистер Доббинс.
Тем не менее, он стал прислушиваться к чтению Билли.
– «Колибрия. Маленький остров в Средиземном море, к юго-востоку от Балканского полуострова… Здоровый климат… Горный хребет… Неспокойный народ…» Тут вам хватит дела, мистер Доббинс! «Неспокойный народ смешанной крови…» – Отличный случай изучать смешанные носы! «Язык – наречие современного греческого…» О, вы должны взять меня с собой! Ведь у меня была няня гречанка, когда отец был в Афинах. Я плохо помню греков, но все еще владею их языком. Я мог бы объясняться с этими колибрами или колибрийцами, или как их там звать. Я мог бы… Нет, вы послушайте!
И он прочел:
– «Женщины Колибрии славились в древности своей красотой и до сих пор сохранили свою репутацию – хотя и в более скромных пределах – на всем Ближнем Востоке».
– Говорю тебе, что я не поеду! – закричал Доббинс.
– А я поеду, – сказал Билли.
На него нашло вдохновение. Разве Нью-Йорк не мировой город? В нем можно найти решительно все. Он схватил телефонную книгу. Вскоре он воскликнул:
– Колибрия, кафе «Колибрия»! На Ректор-стрит. Мы махнем туда пообедать и посмотрим, понравятся ли нам физиономии этих…
– Яне поеду!
 
Глава II. Парад против примы
Билли не был уверен в том, относится ли последний отказ его крестного к приглашению пообедать или к дипломатическому назначению. Но молодой человек не стал спрашивать, так как он уже не беспокоился за исход дела.