Ящик водки. Том 2

«Выпьем за свободу», — предложил ему Ельцин в полседьмого утра, размахивая наполненным стаканом, одним из тех, в которых обычно хранятся зубные щетки и паста в ванной комнате… Ельцин привнес в коридоры американской власти плотские запахи, физический напор «родины». У него феноменальная способность пить и тратить деньги. «Я и не подозревал, сколько стаканов вмещает в себя гласность», — скаламбурил продюсер телекомпании Эй-би-си, который тщетно пытался привести Ельцина в чувство и придать ему приличный вид для ночного интервью». «Стакан» по-английски — glass. Ельцину пришлось отменить интервью.
За 5 дней и 5 ночей, проведенных в Соединенных Штатах Америки, он спал в среднем два часа в сутки и опорожнил две бутылки водки, четыре бутылки виски и несметное количество коктейлей на приемах.
…для Америки Ельцин — новая чудесная игрушка, кукла с типично русским лицом, которая говорит то, что ни один русский не решался сказать раньше…
Популист Ельцин… носился по супермаркетам с той же энергией, с которой вошел в советскую историю 80-х годов.
Он имеет теперь все, о чем мечтал: виски, доллары, безделушки, видеокассеты с «Рэмбо»…» Конец цитаты.
«Правдисты» после, когда прошли годы, рассказывали, что Горбачев отругал тогдашнего главного редактора «Правды» Афанасьева сперва по телефону, потом на пленуме. Сам Афанасьев уверял, что заметку перепечатал исключительно с целью оживить скучный номер. Однако же признался, что в кулуарах того же пленума Горбачев втайне от всех пожал ему руку и назвал молодцом.
Втайне — не зря! Очевидцы вспоминают: «У подъезда „Правды“ уже собирались демонстранты. Телефоны звонили непрерывно: „Сколько вам заплатили за эту гнусь?“, „Мерзавцы! Только Ельцин может спасти страну от мафии!“ На Пушкинской площади толпа скупает номера газеты и тут же сжигает. В Зеленограде прошел митинг с плакатами: „Провокаторов — к ответу!“ В „Правду“ потоком пошли письма: „Не дадим опорочить Бориса Николаевича!“ За Бориса Николаича вступается летчик Окулов, он уверяет, что его тесть не может так напиться. Сам Ельцин выступает на питерском ТВ с таким заявлением: „Редактор „Правды“ — „низкий человек, готовый выполнить любой приказ“. И уверяет, что якобы „сегодня получил официальное письмо правительства США с опровержением“. Однофамилец главного „правдиста“ демократ Афанасьев советует: „КПСС должна закрыть газету „Правда“, которая дезинформирует советское общество“. В коридорах „Комсомольской правды“ народ пытает корреспондента газеты Вощанова, ездившего в США вместе с Б. Ельциным: „Паша, не для печати, написанное „Репуббликой“ — правда?“ Но даже в кругу близких друзей Вощаное исполнял: «Это происки врагов“.
И с этим ничего нельзя было сделать…
Свинаренко: — А ты бы мог тогда отдать жизнь за Бориса Николаича? Помнишь, был такой персонаж, который ему свое место уступил? На выборах? Из Томска откуда-то или из Омска…
— А, Казанник! Ему потом должность прокурора дали.
— А когда он вернулся в Томск или Омск, то дал интервью типа: «если б я знал, с кем связался». Ну, так жизнь бы мог отдать?
— Нет, не мог бы. Я вообще ни за кого не хочу жизнь отдавать. Не мной она мне дана, не мне ее и отдавать за кого-то. Господь бог сам приберет, когда надо будет.
— А, сразу в кусты. Мне кажется, что Борис Николаич — это был очень удачный персонаж.
— Я очень положительно к Елкину отношусь.
— Ну. И он был очень адекватен стране, народу. Он бухал: с утра выпил — весь день свободный, нес чего-то… Чудаковат был, вот как мы. Нажрался, упал с моста — нам ведь было приятно, что такой же человек, как мы, командует страной.
— Херак — и президент.
— А когда весь застегнутый, сильно умный, базар фильтрует, вечно трезвый… Ну, как нам такого понять? Пусть такие командуют где-нибудь в Швеции… Понимаешь?
— Ха-ха-ха.
— Поэтому он так хорошо и пошел. Эта легкая, пардон, придурковатость…
— Ну…
— Вот ты говоришь — не верили. Точно! У меня один знакомый в то время был в свите Ельцина. Я его пытал: а что ж тогда было в Нью-Йорке, нажрался или не нажрался? Он не сдал патрона, отвечал очень уклончиво.
— Значит — нажрался.
— А вскорости мой знакомый ушел из свиты — ну, тогда же, в эпоху всенародной любви к Елкину. Я опять к нему прицепился. Тот опять отвечает уклончиво. Только обозначил в самых общих чертах: «Мне дико не нравится уровень обсуждения, уровень вообще бесед, тональность, когда они за столом ведут беседы о политике… Цинизм… Я не мог этого перенести и ушел». Я не верил, мне казалось, его выгнали просто, и все. Он со мной не стал спорить, сказал, что я все равно не пойму и не поверю.
— А теперь ты, наверно, понял.
— Так то теперь. И сейчас он говорит: «Хоть понимаешь, что, если б я тебе это все, что ты сегодня знаешь про Ельцина, рассказал в 89-м году, это было бы бессмысленно? Все б рассказал — о его окружении, о беседах, о бабках?» То есть человек тогда уже все понял — но понял также и то, что народ не поверит. Не готов народ. Что у нас тогда в наших бедных головах творилось? Ужас какой-то. А мы ведь себя умными считали. Должно пройти пятнадцать лет, чтоб люди что-то начали соображать… А ты, Алик, помнишь, как писатель Распутин припугнул прибалтов: «Будете сильно борзеть, Россия первая выйдет из СССР, и вы все без нее загнетесь. Без нефти, без заводов, голые и босые… Вы типа пьете нашу кровь». А он был тонкий писатель.
— Я читал его.
— Но потом он стал публицист, причем угрюмый такой.
— Шовинист.
— Перестал писать романы… Я у него спросил как-то: «Ну, зачем? Публицистов вон и так полно, а вы такой один…» Он ответил: «Не могу молчать, видя страдания народа. Не могу писать о вечном, когда сегодня надо все бросить и спасать страну». Да до хрена, говорю, репортеров, которые лучше вас будут орать о бренном. А лирику некому писать. А он говорит — как ты смеешь мне такое говорить… Надо ж спасать…
— Ну, и спас?
— Не сказать…
— Но романов мы не получили. И не спас. А мог бы написать пару-тройку романов, пока еще стоит.
— И вот он спасает Россию, а дочка его живет в Германии, работает там где-то — и он в ее пустующей номенклатурной квартире в центре Москвы останавливается, прилетая из Сибири. Из этих деталей красивая, кстати, картинка складывается! Так вот Распутин, не будучи экономистом, полагал, что Россия, отцепив нахлебников, заживет счастливо и весело. Давай-ка ты выскажись, как спец!
— Ну, вот смотри. Белорусы живут лучше нас? Хохлы? Молдаване? Грузины?
— Хуже.
— Азербайджанцы?
— Насчет азербайджанцев не знаю.
— Хуже. Там оказалось меньше нефти, чем они анонсировали.
— А кто говорил, что у них много? Кто их так подставил?
— Сами себя раздрочили. Дальше. Туркменбаши?
— Хорошо живет.
— Лично он — да, хорошо. Чего не скажешь о его публике. Дальше. Таджики, киргизы… То же самое. Прибалты живут лучше, чем русские, или хуже? Будем откровенны — лучше. Но в значительной степени из-за русского транзита. Который мы оплачиваем. Таким образом, они по-прежнему сосут кровь из России. Что мне крайне не нравится. Поэтому я и начал строить порт под Питером, — потом, правда, его продал, но правильным людям.
— И уже ты прибалтам немного перекрыл кислород.
— Да! А Сема Вайншток построил нефтяной терминал в Приморске. Это тоже рядом с Питером — возле Выборга.
— То есть ты постепенно перекрываешь каналы, по которым из России сосут кровь?
— Да. Делом. Делом, а не словами! Дальше. Ходор купил «Мажекяй нафта» в Литве — и теперь это русский НПЗ, принадлежащий «ЮКОСу».
— Куда ушел ваш Кукес.
— Это согласованная позиция.
— А, это не измена родине.
— Нет, что ты. Он раньше в «ЮКОСе» работал, мы его взяли на некоторое время, теперь вернули. Все нормально.
— То есть прибалтов вы давите.
— Да не надо их давить. Просто те деньги, которые мы им платили, надо самим себе платить. Если мы транзит через питерские порты устроим, то это, во-первых, на 500 км ближе, — уже экономия, а во-вторых, у себя рабочие места создаем. А если мы не можем передвинуть НПЗ, то надо его купить. Прибыль чтоб мы получали, а не они…