Ящик водки. Том 2
Таким образом, можно смело утверждать, что победа красных в гражданской войне в значительной степени была обусловлена участием на их стороне латышских частей. Всем известно, что перелом в гражданской войне начался после поражения Добровольческой армии под Орлом. Теперь мы знаем, кто его обеспечил.
Если к этому прибавить тот энтузиазм, с которым латыши шли в ЧК, с каким удовольствием они участвовали в расстрелах, как потом энергично и по-деловому они строили ГУЛАГ… Все эти Вацетисы, Петерсы, Стучки, Лацисы, Берзины… Наверное, уже пора нам счет Латвии предъявлять, а не наоборот.
Вот как оценивает количественное участие латышей в становлении и удержании советской власти в России известный латышский профессор Айварс Странга («Вестник Европы», 2001, № 2) «…184 тысячи латышей, более 10% нашей нации (Если быть точным, то 20%. Откуда их столько взялось? Но это не мои цифры. Хотя с членами семей, может быть… — А.К.), остались в Советской России после революции, не вернулись в Латвию, не воспользовались условиями Рижского мира, не участвовали в строительстве независимой, свободной Латвии. 70 тысяч из них подписали себе приговор, который был приведен в исполнение в 1937 году (Собакам — собачья смерть. — А.К.). Эта цифра — 184 тысячи оставшихся здесь на руководящей работе, в том числе в ГРУ, в НКВД, — свидетельство того, сколь социально и идейно была расколота наша нация…»
Опять я про отношения латышей и русских. Все это уже двадцать раз говорено. Уже мозоль на языке. А вот как же народ-освободитель-то? Я имею в виду — немцы? Наверно, благодарные латыши за спасение от красных русских варваров (то есть от латышей же) отблагодарили немцев. Сказали — живите вольготно в свободной Латвии, свободу которой вы с оружием в руках защитили, дорогие господа немцы. Нет? Нет… Не было благодарности. Латыш не таков, чтобы направо-налево кого-нибудь благодарить.
Тот же Айварс Странга там же пишет: «Пакт Молотова — Риббентропа открыл двери ко Второй мировой войне, к четвертому разделу Польши, к оккупации балтийских стран в июне 1940 года и к первому культурному обеднению Латвии. 60 тысяч прибалтийских немцев вынуждены были оставить свою родину, в которой они жили семь веков. В нашем сердце не всегда была любовь к ним, но они принесли нам грамоту, каменное строительство, они нам принесли первый европейский союз — Ганзейский союз. Они были вынуждены покинуть Латвию после пакта Молотова — Риббентропа, и мы обеднели. Это был наш первый культурный холокост…»
Это латышский взгляд на взаимоотношения между немцами и латышами. В нем все — фальшь. Натяжка. Да и вранье. Начнем по пунктам.
1. Вторая мировая война началась не из-за пакта Молотова — Риббентропа, а в результате так называемого «Мюнхенского сговора», когда Чемберлен отдал Чехословакию на растерзание Гитлеру. Это банальность и общее место. Но уважаемый профессор не хочет этого замечать. Если угодно, то в определенном смысле пакт Молотова — Риббентропа не способствовал, а даже оттягивал войну. И оттянул — примерно на два года.
2. Да, в результате пакта 60 тысяч немцев должны были покинуть свою родину. Это большая трагедия. Спасибо, что уважаемый профессор хотя бы признает за этими немцами право называть родиной то место, где они жили семь веков. Но вот тут у вас, профессор, неувязочка. Как-то не сходится. Смотрите. До революции на территории современной Латвии (примерно соответствует Курляндской и Лифляндской губерниям Российской империи) по переписи 1867 года (!) проживало немцев — 150 тыс. чел. (Энциклопедия Брокгауза и Ефрона). С учетом того, что население увеличивалось, то накануне Первой мировой войны можно смело предположить, что немцев было около 200 тыс. чел. А полукровки увеличивают эту цифру до 300 тыс. человек. Предположим, что антинемецкие настроения накануне 1914 года заставили часть немцев эмигрировать. Допустим даже, что половину. Все равно к моменту независимой Латвии ( 1919 г.) их должно быть никак не меньше 150 тыс. человек. Так, например, немецкий исследователь Герд Штриккер в своей книге «Хорошо держитесь», в главе, которая называется «Евангелические церкви в странах Прибалтики ( 1918 г.)» пишет: «Окончание Первой мировой войны принесло с собой образование новых государств: наряду с Польшей и Литвой из русских остзейских провинций Эстляндии, Лифляндии и Курляндии на основе языковых критериев возникли государства Эстония и Латвия. После этого значительная часть высшего слоя немецкого населения, которое постоянно составляло там 10 — 15% жителей, выехала в Германию…»
Вот тут — совпадает. Если население Латвии в тот момент составляло чуть меньше двух миллионов человек (по переписи 1935 года — 1951 тыс. семей), то это как раз около 200 тысяч человек. Так вот, отъезд основной массы немцев из Латвии состоялся не перед Первой мировой войной (хотя и такой отъезд был) и не после пакта Молотова — Риббентропа (после пакта уехали оставшиеся 60 тысяч, как об этом справедливо пишет профессор Странга), а в промежутке между 1919 годом, то есть с момента образования независимой Латвии, и 1934 годом, когда в Латвии установилась националистическая диктатура Ульманиса.
Вот как описывает Герд Штриккер отношения между латышской и немецкой лютеранскими общинами в начале тридцатых годов в Латвии:
«…Иначе дело обстояло в Латвии. (До этого Г. Штриккер пишет, что отношения между немцами и эстонцами в Эстонии развивались вполне конструктивно. — А.К.) Формально прибалтийские немцы, которые все еще составляли 6% лютеран Латвии (Уже 6 процентов — как быстро! — А.К.), оставались членами евангелическо-лютеранской церкви в Латвии. Но вместе с тем, они образовали свое собственное пробство со своим собственным епископом — доктором Петером Гарольдом Пельхау. Это пробство все больше и больше уподоблялось в своем развитии в рамках евангелическо-лютеранской церкви в Латвии церкви в церкви — не потому, что к этому так стремились немцы, а отчасти потому, что в церковь проникли вне-церковные силы латвийских националистов, которые направляли ее к размежеванию с немцами и отмежеванию от немцев. В свою очередь, такая позиция многих латышей, вытекавшая из типичной для „молодых народов“ переоценки национальной самобытности, озлобляла немецкую элиту и побуждала ее не к уступкам, а к изоляции.
Напряженность значительно возросла после того, как в 1931 г. президент Латвии Карлис Ульманис отобрал у немецкой общины Домский собор в Риге и передал его латвийской общине. При этом он действовал не только без каких бы то ни было правовых оснований, но даже вопреки народному референдуму, который вполне определенно подтвердил то, что собор должен оставаться собственностью немецкой общины. Нарушение прав было настолько кричащим, что глава евангелическо-лютеранской церкви в Латвии, епископ Карлис Ирбе 31 октября 1931 года заявил о своей отставке, так как не мог больше следовать националистическим курсом своей церкви…»
Красавец собор, строительство которого в XIII веке начал основатель Риги немецкий епископ Альберт, воздвигался веками, как всякий собор Европы. Окончательно он был достроен в XIX веке, когда в нем установили сделанный в Саксонии лучший в Восточной Европе орган. Собор был гордостью немцев не только Риги, но вообще — немцев.
О нем знали во всех странах, он был и есть сейчас первая достопримечательность Риги. В том, что это продукт германского духа, не сомневался никто, даже сами латыши (см. результаты референдума), но… взяли да отобрали. В благодарность за письменность, каменное строительство, «Ганзейский союз», христианство, защиту от большевиков… Цивилизация так и прет. Чем папуасы хуже?
Вот в Зимбабве — или где там, уж не помню, — у белых фермеров негры отнимают их хозяйства на том основании, что это их, негритянская земля, а то, что эти самые буры живут там уже двести лет и всю страну кормят, никого не волнует, поскольку наша негритянская культура очень самобытная, а мы очень свободолюбивые, и поэтому идите на х…. дорогие буры, а фермочки нам свои оставьте, мы, правда, ничего не умеем, но уж вас, засранных оккупантов, все одно поперережем, если сами вовремя не смотаетесь… Цивилизация, одним словом. И ничего не возразишь.