Ящик водки. Том 3

Кох: А после товарищ Сталин построил новую империю на базе развалившейся. Как бы обновил ее — с другой задачей: завоевать всю Европу. Ликвидировать Англию с Францией — и тогда уже спокойно заняться Босфором. И эта задача не была решена. Потому что вмешалась Америка.
— Не дают сыграть десятерную — сажают все время без лапы, без двух, без трех.
— Ха-ха!
— Обычная игра, простой преф…
— А казалось бы, на руках прекрасные карты!
— На руках — да, но игроки переглядываются…
— И там маленькая дырочка есть… И — мы получаем паровоз…
— Никакой нет ни дружбы, никакой благодарности…
— И прухи нет, что обидно! Ну, нету! Вот есть маленькая дырочка. Всем, сука, такая дырочка сходит с рук, а Россия остается без лапы…
— Проиграно столько, что фактически уже надо сказать: ребята, все, этому парню нельзя больше садиться играть.
— Ха-ха!
— Не пускайте его в казино! А то он дальше прое…ет вообще все. И будет ходить с голой жопой. И, кстати, ходит уже.
— Ну, теперь тебе понятно, почему обидно за Крым? За Одессу? За Николаев? За Херсон?
— Ну, теперь-то, бл…, да! И не случайно, значит, в числе первейших вопросов — отношения с Украиной! И дальше, впритык, вот ведь забавно, — идет декларация России и Штатов о прекращении холодной войны. Это «прекращение» — как бы последний аккорд во всех этих обсдачах. Последний гвоздь в гроб великой идеи. Все, мы уже никогда не будем бороться за империю, ни в каком виде. Приехали.
— Но за либеральную-то империю мы еще поборемся! Ха-ха!
— Ну, либеральная-то уже без войны.
— Да, без войны. Это уже чисто экспансия — капитала, ментальности, образа жизни, жизненных стандартов, установок.
— Это — сколько угодно! То есть как Штаты — чтобы все жители планеты ходили в бейсболках и жрали бигмаки.
— Да! Великая американская мечта. И американский вестерн перебил французский фильм.
— Значит, что должно получиться? Что иностранцы должны ходить в лаптях? В кирзе? Говорить по-русски, щи хлебать…
— Это значит, что мы должны родить жизненный стандарт, который будет адекватен всему постсоветскому пространству.
— Жизненный стандарт — это что? По бабкам или как?
— Ну, вообще что-то такое — и по бабкам, и моральное, и материальное, все. Ну, ты понимаешь, в чем была великая американская мечта?
— Это образ жизни.
— Да. И мы должны привнести его.
— Хорошо бы его сперва придумать, а после уж привносить.
— Он сам должен сформироваться. Он сейчас и вырабатывается в России.
— Может, и вырабатывается. Тебе как партийному работнику  [1] виднее. Я вот еще что хочу сказать про холодную войну. Очень выразительный термин — «прекращение». Когда речь идет о войне. В войне ведь, как известно, либо победа, либо поражение. Если одна из сторон говорит о прекращении войны, то, стало быть, это не она победила. Она, соответственно, войну проиграла! Потерпела поражение. Вот я тут снова вспоминаю Игоря Малашенко. Странно, что он мне так часто приходит на ум, при том что мы с ним всего-то раза три-четыре виделись и разговаривали… И тем не менее. Он рассказывал, что его профессия была — вести холодную войну.
— Ага.
— Он то и дело ездил в Вашингтон, сидел там по полгода, по году, писал какие-то отчеты. Я его спрашивал: «А ты ненавидел их, американцев? Это ж война, даром что холодная. Ты готов был их урыть, разбомбить?» Он отвечал: «Нет, это была игра. И они понимали, и мы, что это игра. Все это сдерживание ядерное — это было как шахматы». И еще. Он считает серьезной политической ошибкой то, что от народа скрыли факт нашего поражения в войне. Об этом следовало объявить торжественно, в президентской речи. Я себе представляю, как публика собралась у радиоприемников и ТВ и отец нации говорит: «Господа! Друзья! Товарищи! Братья и сестры! Война, которую мы вели с империализмом…»
— …проиграна.
— «Война проиграна. Прошу вас мужественно пережить поражение и не терять присутствия духа. Мы больше не великая держава, мы — побежденная бедная страна. Давайте потихонечку, ребята, работать. Надо ж как-то жить…»
— Ха-ха!
— Вот Малашенко считает ошибкой, что это не было объявлено. А ты что думаешь?
— Конечно, это ошибка. Надо было формировать комплекс побежденной Германии, побежденной Японии — тогда концентрация нации бы произошла. Люди бы поняли, что они скорее ближе друг к другу, чем дальше. А так они начали искать виноватых: этот богатый, этот бедный, а что наворовали — фигня. Не было у нас ощущения поражения, и зря: ведь поражение сплачивает.
— Да. Вот я недавно у кого-то встретил мысль — чуть ли не у Немцова, он же любит про реформу армии. Мысль такая: армию нельзя реформировать по чуть, постепенно. Если бы в 45-м из вермахта начали постепенно делать бундесвер — ни хера бы не вышло. Это был бы все тот же фашистский вермахт, просто с новой формой и новой болтологией.
— Ха-ха! Они бы все время рвались в бой.
— И потому немцы тогда действовали решительно, единственно возможным способом. Они упразднили вермахт, повесили боевых командиров, ни формы, ни флага — ничего не оставили. А наняли иностранных инструкторов, которые подбирали и обучали людей, объясняли им, как себя вести, как жить по новому уставу…
— Пониженной агрессивности.
— …Вот и нам надо было признать поражение и точно так же камня на камне не оставить от советской жизни — как от вермахта.
— На самом деле — да. На самом деле, конечно, после поражения всегда наступает некий ренессанс. И Россия в этом смысле не исключение. Так было после поражения в татаро-монгольском нашествии. Россия была фактически данником Золотой Орды. Орда ведь не держала у нас оккупационную армию! Татары просто периодически проверяли, так сказать, правильность выплаты — ясак, да?
— Ясак.
— И Орда поручала это делать русским князьям, кстати говоря.
— Они сами редко приезжали. Чего мотаться? Дань собирается, князья не бунтуют — чего переться в такую даль?
— Да и холодно в России.
— И вот они время от времени говорили: поехали! Надо развеяться, пое…аться.
— Ха-ха! Они в Россию ездили, как в Таиланд — секс-туризм.
— Ну. А презервативов у них не было. Вот почему у нас такие азиатские косые скулы. По скулам сразу видно — западный человек или восточный. Западные — они как кукла Барби. У Барби нет скул.
— Ну хорошо, хорошо. Это общее место. Я о другом хочу сказать. Нельзя собирать двойной налог! В России это делалось. Русские князья и для себя собирали, и для татар. Может быть, поэтому у России всегда классовая борьба немножко острее протекала, чем на Западе, где собирался всего лишь один налог.
— А, наши валили все на татар.
— Ну, естественно.
— На инородцев. Тогда — на татар. Сейчас — на жидов.
— Да, да. «А что мы можем сделать? Хотите, чтобы татары пришли? Да уж лучше нам отдайте. Татары, они ж тут долго разбираться не будут». И тем не менее, несмотря на такое угнетенное положение, началось экономическое возрождение, нация сплотилась, появился Иван Калита, выступил Сергий Радонежский — а далее Куликовская битва и разгром Мамая. Так?
— Ну да.
— Новое поражение — это в Крымской войне. И сразу же — отмена крепостного права, демократические реформы, бурный экономический рост, Александр Второй, Александр Третий, железные дороги — зае…сь! Поражение в Японской войне — тут же тебе Конституция, столыпинские реформы, развал общины, огромная миграция на восток, экономический рост, 13-й год.
— Так.
— Поражения полезны для России.
— Разумеется. Но самое ужасное — это то, что случилось после Второй мировой войны. Россия потерпела поражение…
— Которое выдали за победу?
— Да, да! Сталин ведь в первые дни войны объявил, что намерен захватить всю Европу. Но вместо всей Европы ему отдали Румынию, Болгарию, Чехословакию, кусочек Германии… Но ни Англии, ни Франции, ни тем более проливов России не досталось.