Затески к дому своему

– Мы всегда рыбий жир жгли, – пояснил Гриша и поставил свой светильник на стол.
– Можно жить, – сказал Анисим, – а я, признаться, маялся, а, оказывается, проще пареной репы. Тогда я пошел разводить глину.
Анисим принес котелок горячей воды. Они выкопали на полу приямок и, подливая из котелка Воды, в этом приямке замесили глину.
Маленькая и большая тени метались по стенам. Гриша подавал глину, а Анисим клал камни. Примерит камень, мазнет глиной и тогда уж в стенку кладет, да еще обстучит, послушает, как тот камень отзовется. Если бухтит, то ищет ему другое место.
Печь подрастала, а в коптилку приходилось подливать и подливать жир.
– Была бы чугунная плита, накрыли бы – и свод готов, – вывел Анисим стенки и задумался…
– А глина на что?.. – торопит Гриша.
– Глина для печника, что для плотника мох… ни клин, ни мох – плотник бы сдох… Вот я тебе что скажу, Григорий. Надо из дерева сделать свод и обложить камнем…
– Ну и что, ты, папаня, говоришь – сгорит твое дерево и обвалится печка…
– Вот тут-то ты и не угадал… Глина как раз и выручит нас. Свод обгорит, а глина превратится в кирпич…
– Давай попробуем, – неуверенно согласился Гриша.
Отпилили по размеру каменки чурку. Анисим расколол ее на две половинки, обтесал и накрыл топку печки половинкой, горбом кверху.
– Была бы труба, хоть сейчас затопляй.
– Не радуйся, папань, еще неизвестно…
– Известно, известно, – подгоняет камень в свод Анисим. И словно поросенка оглаживает. Обмакнет руку в глину и опять оглаживает свод.
Гриша видит – печь на загляденье получается, такую хоть в горницу поставь… А вот как топиться будет – это еще посмотреть надо.
– Ах ты, жаль, плитки нету на трубу, – сокрушается Анисим, – а то бы затопили.
И все равно Грише хорошо, что отец в настроении, и ему уже не так важно, как будет топиться печь, вернее, нет сомнения, что будет хорошо. Зимовье стало выстывать. Гриша поднырнул под нары, пощупал камни – остыли: рука терпит.
– Был бы месяц поболе да поярче светил, сбегали бы за плиткой, – серьезно говорит Анисим, споласкивая из котелка руки. – Посидим маленько у костра, да спать. – Анисим задул коптилку, и сразу в зимовье – хоть глаза выколи. Немного постояли, окно проглянуло, остро запахло рыбьим жиром.
Анисим с протяжным скрипом открыл дверь, и в лицо пахнуло морозной свежестью. Он завернул за угол зимовья, а Гриша побежал к костру. Костер прогорел, тлели остатки лиственничных комлей. Гриша выбрал потоньше на растопку полешки, повертел головой, нигде нет месяца. Положил на угли поленья, они стрельчато затрещали, будто их раздирали, едко задымили и пыхнули огнем, не пугая темноту.
Подошел Анисим.
– И дремать уж некогда. Ты, Гриша, полежи, пока я сотворю завтрак, – топыря над огнем большие узловатые руки, предложил Анисим.
И просить не надо, пригрелся работник – и клюет носом.
Анисим сходил на речку, проверил заездок, принес свежей рыбы. И задумался: «Что же готовить? Уху приставлять – посуду займу, молоко не в чем развести, Гриша любит молоко, да и сам не откажусь».
Анисим настроил на рожень ленка и хариуса. Подживил костер. Укрыл Грише теневой бок своей фуфайкой, а сам присел у костра. И молоко «надоил», и рожень довел. Только подумал Гришу будить, а он уже прыгает на одной ноге, бродень натягивает.
– Думал, не добужусь.
– Я хоть когда проснусь, если молоком пахнет, – заглянул Гриша в котелок.
– Остыло, так погрей.
– Холодное молоко с горячей рыбой не подерутся, – сел за стол Гриша.
– Золотого или серебряного? В правой или в левой?
– В правой!
– Угадал, – Анисим положил перед Гришей хариуса с золотистой корочкой.
– Могу отполовинить, – обжигая руки, Гриша разломил хариуса и большую часть положил отцу.
– Так. Чем крыть? Козырем?.. – Анисим сверху Гришиного хариуса положил фунта на два кус своего ленка.
– У меня нет козырей.
– Принимай.
Гриша подволок по столу к себе рыбу и захрустел зажаристой корочкой.
– Я думаю, Григорий, – начал Анисим, когда подросла на столе горка из рыбьих костей, – тебе придется остаться в зимовье и заняться по хозяйству.
Гриша отставил рыбью голову и поднял на отца глаза.
– Подбить мох, добыть лапника на перину… а я тем временем сбегаю за плиткой.
– А чего лапник добывать, вот он – бери, – раскинул Гриша руки, будто хотел обнять развесистую пихту.
– Пока ободняет, я немножко покемарю, – повернул разговор Анисим.
– Поспи, – разрешил Гриша, – а то тень наводишь…
Анисиму и сказать нечего. Похэкал в кулак, и все. В шалаш он не полез, посидел на чурке у костра, свесив на острые колени голову.
Гриша нарубил, натаскал к зимовью лапник, подошел к костру попить молока, чуть звякнул дужкой, а Анисим уж голову поднял. Глаза невидящие, мутные.
– Спи, спи, папань…
Анисим вскочил, встряхнулся, глаза просветлели, серые, с большими черными точками. Он пытался присесть, размять ноги, но не сумел, только потоптался.
– Так побежали?
– Вот котомки, – кивнул Гриша на сук.
– Ага, – сдернул свою Анисим и тут же накинул ее на плечи. – Со сна всегда знобит.
Гриша это хорошо знал, охватил свою котомку, побежал к речке.
– Догоняй, папань!..
По набитой тропе легче идти, податливее, только бродни пришепетывают: вшик, вшик – о затвердевшую за ночь кромку снега.
– Как на вороных подкатили, – развернулся на «карьере» Анисим и сразу стал выбирать каменные бруски. – Держи мой мешок, Гриша.
– Да он же у тебя за спиной, – подергал Гриша за отцовскую котомку.
– Ах ты. На радостях, что ли?.. Да и как же не радоваться, – постучал Анисим плиткой о плитку, – шоколад. Сам бы ел, да деньги надо…
Гриша держал мешок, Анисим аккуратно укладывал плитку, чтобы к спине ребром она не угадала.
– Хватит, папань, лед не выдержит… провалишься.
– Скала разбирается хорошо, жалко оставлять столько добра, – но свой пыл Анисим умерил. Положил Грише в мешок две небольшие плитки.
– Не понесу я столько, курам на смех, – заартачился Гриша.
– Пусть покудахтают… угодят во щи. Все, Григорий, завязывай…
– Ну, папань, – скособочившись, поднял одной рукой свой мешок Гриша. – Смотри.
– И смотреть нечего. Вдевай руки, – подставил Анисим лямки.
Гриша отвернулся.
– Ну вот. Как бы ты хотел, я вон сколько натузил, а отбавлять дорогой куда буду?..
– А зачем столько берешь, переложи мне.
– Затем и беру, пока свежий – попру, а там и до твоего мешка дойдет…
– Если так, – поставил с неохотой Гриша руки.
Так и получилось: не прошли и половину дороги, как у Анисима разъехался мешок. Чуть пятки не побило.
– Прелый, что ли? – подергал мешковину Анисим.
– Железный и то бы не сдюжил, – выбирая из снега плитки, упрекнул Гриша.
– Похоже, углом пропороло, – оправдывался Анисим. – Кажется, иголка была, – Анисим сдернул шапку, отвернул козырек. – Тут, – обрадованно сказал он, разматывая нитку. – Это мы сей момент базу наведем. – И стал сшивать прореху в мешке.
– Дай, папань, я, – видя, как иголка не слушается отца, попросил Гриша.
– Ну-ка, ну-ка, похвастай, – передал мешок Анисим.
Гриша засунул рукавицы за пазуху и принялся шить. Пальцы щипало от холода, шов стягивался. Гриша зашил прореху, откусил хвостик нитки и чуть не уронил иголку в снег.
– Шила милому кисет, вышла рукавица, – Анисим подставил мешок.
– Как договорились, – Гриша подставил свой. – Клади, клади, скажу, когда хватит. – Анисим бросил в мешок Грише плитку и задержал руку.
– Давай, давай, – поторопил Гриша, приподнял мешок. – Пожалуй, хорош!
– Мне и нести нечего, – сделал обиженное лицо Анисим.
Сложили трубу, и печь стала похожа на слоненка с покатой спиной и поднятым кверху хоботом.
Анисим еще оглаживал крутой ее бок, затирал трещинки, а Гриша исходил нетерпением: когда же они затопят ее.
Анисим отмял со штанов прилипшую глину, сполоснул в мутной воде руки и выставил котелок за дверь.