Профессорская дочка

Мой прадедушка не Кустодиев, а портрет, то есть это портрет моего прадедушки. Он был губернатором Санкт-Петербурга.
Я молчала и думала: заметит ли он, если я уйду не попрощавшись?... Не хочу с ним дружить. Скажу, что мне нужно на работу в круглосуточное кафе, да.
Вадим задумался, и разговор как-то стих. Неловко получилось – вдруг он подумает, что мне с ним скучно и поэтому я ухожу на работу?
– А хотите, обсудим тему «Русские художники начала века»? – предложилая. – Или, хотите, поговорим омультфильмах или о чем хотите... А хотите, я покажу Вам папины книги и патенты на изобретения?
Вадим
Черт, черт, черт, абсолютно бессмысленный вечер! Она что, с ума сошла?! Зачем мне старые фотографии, зачем мне папашины книги, зачем мне патенты на изобретения?! Кстати, о фотографиях. И это о них она говорит – красивые, блестящие люди?! У профессора, ее отца, несоразмерно большая голова и хилое тело, как будто приспособлено к голове по ошибке. Длинное унылое лицо, нос, робкие печальные глаза. Профессор Плейшнер в старомодном пальто с длинным каракулевым воротником.
Мать, она говорила, красавица... Ну, не знаю... Слишком узкие детские плечи, упрямый подбородок, глаза в пол-лица – типичная «барыня из прежних».
– Все, Маша, мне пора, спасибо, – сказал Вадим, как будто захлопнул блокнот.
Вадим встретился с Адой на лестнице – и вернулся. Ада – с кастрюлькой. В кастрюльке фрикадельки с рисом.
– Ада, мне нужна квартира на Фонтанке, между Летним садом и Михайловским. Вместо этой. – Вадим обвел глазами мою кухню.
– Так купите эту, – предложила Ада. – За помойку скидка пять процентов.
– А я?... – удивилась я. – А меня куда?
– Тебя? Ты же говорила, у твоей матери был дом в Вильнюсе? – Адины глаза загорелись при упоминании недвижимости.
Я засмеялась:
– Но это же было до революции...
– Так надо отнять, – решительно сказала Ада. – Ты точный адрес знаешь? Какого х...ра они твоим домом пользуются?
Вообще-то в русском мате девять корневых слов, а Ада употребляет одно-два, может быть, три. Всего три, это ничего, это нормально... не буду ее больше поправлять.
Сказала Вадиму с Адой про корневые слова. Оба очень удивились: как, всего девять? И стали загибать пальцы и шептать про себя. Вадим насчитал пять, а Ада двенадцать.
Ада выпила три чашки чаю и засобиралась на работу.
– Да... забыла тебя спросить, – небрежно сказала она Вадиму. Оказывается, она с ним на ты. – Ты каким бизнесом занимаешься?
Ничего она не забыла, Ада уже спрашивала Вадима, чем он занимается. Он сказал Аде, что у него нефть, металл... ресурсы, одним словом. Но Ада очень недоверчивая.
– Да так, всем понемногу... – охотно ответил Вадим. – У меня сеть ресторанов быстрого питания, один на Невском, другой на Дворцовой.
Вадим ел одну фрикадельку задругой. Съел почти все. Половина свинины, половина говядины, поджаристая корочка.
Ада подмигивала и громко шептала: «Я тебе проложу хороший широкий путь к его сердцу».
Я представила дорогу, и через каждые сто метров фрикаделька, а в конце диван, на диване сидит сердце Вадима с фрикаделькой в руке и говорит: «Я твое»...
Ну и зачем мне постороннее сердце с фрикаделькой в руке? К тому же я тоже неравнодушна к фрикаделькам.
* * *
Ада незаметно выманила меня в прихожую – просто сказала: «Машка, выйди на два слова»...
– Кто он такой? От х... уши у него, а не рестораны, – сказала Ада. – Ты как считаешь?
Ая не знаю. Дирижер, продавец мороженого, физик-атомщик, незнаменитый актер? Оказывается, я ничего о нем не знаю – он все время молчит и улыбается. Черный ящик. Хорошо, если бы он был врач, к врачам я испытываю особенное доверие, когда они не делают мне больно. Пусть бы он был врач на «скорой», можно было бы его иногда вызывать.
Ада вытащила из сумки пакетик:
– На вот, возьми. Скажешь с намеком: «Мне нужно в ванную». Вечером приду проверю.
Я заглянула в пакетик – черные чулки в сеточку. И пояс, тоже черный, кружевной. Красиво.
Не может быть, чтобы Ада считала меня такой умелой соблазнительницей. Думаю, она перепутала и дала мне другой пакетик, а не этот, для секса.
Мы с Вадимом еще выпили кофе, и он посоветовал мне держать руку на пульсе своей недвижимости.
– А то проснетесь в Вильнюсе. Хотите в Вильнюс? Я не хочу в Вильнюс.
Вадим
Все-таки я был прав, что зашел к ней еще раз. Прадедушка губернатор Санкт-Петербурга – это сильно. Пригодится – не сейчас, так потом.
Категории «хороший» – «плохой» для описания какого-либо человека давно исчезли из моего лексикона. Даже в детстве все уже было неоднозначно. А эту Машу можно определить одним словом – хорошая.
Ну... ладно. От нее не убудет... Хорошим нужно делиться.
...Недвижимость в Вильнюсе? Может, и здесь что-нибудь сделать? Можно, но хлопотно.
Как только Вадим ушел, я, как настоящий, по уши поглощенный творчеством писатель не в себе, бросилась в халат и тюбетейку и быстро-быстро застучала по клавишам.
... Игорь покупает в аптеке снотворное. Он тайком остается ночевать у Мари. Вадим тоже остается ночевать у Мари, не тайком. Секс? Нет, Мари хорошо воспитана в своей древней семье. Старый камердинер, преданно служивший еще прадедушке Мари, постелил Вадиму на диванчике в прихожей.
Снотворное в стакане. Игорь на цыпочках крадется в гостиную (за Рафаэлем), в спальню (там Эль Греко) и на кухню (там Рембрандт). И вырезает бесценные холсты из рам. И заменяет бесценные холсты на картинки из журнала «Огонек». Несет бесценные холсты в прихожую, потому что ему уже пора домой. И вдруг... вдруг его останавливает чей-то всевидящий глаз в маске и с кинжалом. Это Вадим.
...Игорь прячет бесценные холсты в кладовке между банками с вареньем. Попытка не удалась. Пока не удалась.
...Вотчерт, я забыла – мне нужно сдать этот проклятый текст завтра, нет, уже сегодня! Что делать, писателям часто приходится прерывать процесс творчества ради шоколадного торта или какого-нибудь другого насущного куска.
* * *
...посудомоечная машина предназначена для мытья обычной кухонной посуды. Предметы, которые были загрязнены бензином, краской, поцарапанные железные или стальные изделия, имеющие следы химической коррозии, подвергнутые воздействию кислоты или щелочи, нельзя мыть в посудомоечной машине. Если Вы решили сдать старую посудомоечную машину в утиль, аккуратно снимите дверцу, чтобы дети, играя, случайно себя не замуровали...
...Утром Мари заметила, что вместо бесценных холстов – картинки из журнала «Огонек», но она не может сказать это Вадиму, Вадим может подумать, что она его в чем-то подозревает, получится неловко.
Да, Мари с Вадимом разговаривают на «вы». Они разговаривают на «вы», потому что в мумзиковском языке нет местоимения «ты».
Вечером отдала Аде пакетик.
– Понятно, – мрачно сказала Ада, – чулки не сработали... Значит, его интересует твоя жилплощадь в Вильнюсе.
Пятница
Хотела написать финал, но что-то не получалось. А если Вадим больше не придет? Я не смогу дописать книжку?... Я очень жду Вадима, потому что мне нужно написать финал...
Ура! Заехал Вадим со странным вопросом. В прихожей спросил меня, часто ли я смотрю телевизор. Я сказала, что обычно смотрю целыми днями все подряд, особенно ток-шоу и прогноз погоды, – вот же и пульт всегда валяется на диване. Ах да, сейчас пульта нет – наверное, завалился куда-нибудь. Но он мне все равно не нужен – недавно у меня сломался телевизор. Приблизительно осенью, может быть, прошлой осенью, но после прихода Вадима, когда он был еще человеком от мышей, я не смотрела телевизор – это точно. Вадим сказал «вот и хорошо, вот и правильно» и уехал.