Грешники

Тщедушный бесстрастный мужчина внезапно расцвел в улыбке, расправил плечи и со счастливым лицом покинул комнату.
В следующем деле участвовала похожая на мышку блондинка, говорившая на кокни; она разводилась с Джо — судя по всему, весьма привлекательным секс-маньяком.
Несправедливо, подумала Линда, что мы, ни в чем не повинные люди, должны публично раскрывать в этой тесной комнате наиболее сокровенные стороны нашей жизни.
— Ваши супружеские отношения были вначале удовлетворительными? — спросил дознаватель.
— Я бы сказала, еще какими удовлетворительными! — ответила блондинка; из глубины зала донесся приглушенный грубоватый смешок.
Наконец подошла очередь Линды. Она с отвращением посмотрела на зрителей. Почему им разрешают сидеть здесь, смотреть и слушать процесс? Это бесчеловечно. Линда поклялась на Библии, и дознаватель начал задавать вопросы. Она отвечала тихим сдавленным голосом, глядя прямо перед собой. Адвокат представил какие-то документы судье, и тот бегло изучил их. Дознаватель задал ряд вопросов, содержавших сведения, которые Линда должна была просто подтвердить. Наконец дознаватель сообщил судье, что он закончил.
Судья поправил очки, посмотрел на Линду и произнес:
— Прошение о разводе удовлетворяется. Дети передаются на попечение матери. Все расходы оплачивает муж. Надзор за опекой и доступом отца к детям возлагается на мирового судью.
Все закончилось. Линда растерянно покинула кафедру.
Адвокат, подойдя к женщине, пожал ей руку.
— Поздравляю, — шепнул он.
Джайлс, конечно, опаздывал. Он вечно опаздывал. Наконец он прибыл усталым и обвешанным камерами.
— Свари мне крепкий черный кофе, дорогая, — сказал он. — У меня было тяжелое утро, я снимал бюстгальтеры посреди Нового Леса.
Он рухнул в кресло, протянул ноги и зевнул.
— Знаешь, у тебя классная берлога. Она почти стоит того, чтобы ради нее терпеть твоего приятеля.
— Почти? — сказала Клаудия.
Она тщательно накрасилась. Наложила бледный тон, умело подрумянилась, покрасила губы, оттенила глаза. Она выглядела великолепно.
— Да, почти. Он ведь такой зануда. Слушай, ты бесподобна. Я бы хотел поснимать тебя вечером. До какого часа я могу здесь находиться?
— До возвращения Дэвида. Ты знаешь, как он ревнив. Я позвоню ему в пять часов и узнаю, когда он придет.
— Я хочу поработать на веранде — заснять тебя на фоне лондонских огней с распущенными волосами.
— Мне нравится твоя идея.
Она заправила розовую рубашку из хлопка в брюки такого же цвета, затянула ремень с позолоченной пряжкой и надела белые сапожки.
— Годится, — сказал Джайлс. — Начнем с этого, а потом будем постепенно раздеваться.
— Как твоя личная жизнь? — спросила она. — Ты все еще с этой тощей фотомоделью?
— Да, мы раз в две недели расстаемся, а потом сходимся вновь.
— Я вижу ее на обложке почти каждого журнала, который беру в руки. Это удивительно, не такая уж она и красавица, а на фотографиях смотрится потрясающе.
— У нее фотогеничное лицо. Она оживает, когда видит перед собой камеру. А вообще-то оно статично. Я думаю, наш роман продолжается, потому что она трахается с моим фотоаппаратом, а мне нравятся результаты. Благодаря ей я заработал кучу денег. Ее снимки пользуются большим успехом.
Зазвонил телефон. Агент Клаудии сообщил хорошую новость. Съемочная группа скоро возвращается в Лондон, и Клаудия, вероятно, понадобится через несколько дней.
— Режиссер прилетает сегодня, — сказал агент, — кинокомпания скоро назначит точную дату съемок.
— Великолепно.
Клаудия ликовала. Она ждала этого шесть месяцев.
— Приступим, — сказал Джайлс, когда она положила трубку, — пока я не заснул.
Он работал быстро, пользуясь тремя различными камерами. Джайлс полностью погрузился в процесс съемки.
Клаудия расцветала перед объективом, хмурилась, улыбалась, показывала тигриный оскал; ее большие чувственные глаза смотрели невинно, раскрытые губы блестели. Она расстегнула розовую рубашку, края ее разошлись; под ней не было ничего.
Чуть позже Джайлс сказал:
— Сними рубашку и сплети руки на груди. Вот так, отлично! Сделай сердитое лицо. Чудесно, детка. Немного согни одну ногу, удивленный взгляд, прекрасно! Теперь прикрой груди руками и изобрази взгляд невинного младенца — восхитительно.
Он делал кадр за кадром.
— Ты выглядишь потрясающе. Покажи мне спинку и быстро поверни голову в мою сторону, пусть волосы разлетятся веером — великолепно. Слушай, у меня есть идея, если ты не боишься намокнуть. Надень снова рубашку, я оболью тебя водой — это будет настоящая бомба!
Он взял лейку для поливки цветов и окропил Клаудию водой.
Она взвизгнула, засмеялась:
— Холодно!
Он бросил лейку и схватился за камеру.
Джайлс был прав, кадр получился эффектным. Рубашка прилипла к телу, твердые соски просвечивались сквозь ткань.
Поработав час на веранде, Джайлс сказал:
— Зайди внутрь, детка. Я сделал тут прекрасные снимки.
Она задрожала в ознобе.
— А теперь — под душ. Иди в ванную, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты простудилась. Раздевайся медленно, я хочу все заснять.
Он проследовал за девушкой в ванную с камерой, фиксируя каждый момент, — Клаудия освободилась от мокрой одежды, заколола волосы парой шпилек, встала под душ; сотни ручейков заискрились на ее теле.
— Откинься назад, закрой глаза, пусть вода просто падает на тебя. Отлично! Положи руки на затылок, прелестно, дорогая.
Закончив снимать в ванной, Джайлс сказал:
— Теперь поработаем в спальне и на этом закончим.
Клаудия надела черный шифоновый пеньюар, украшенный перьями, и распустила волосы. Прозрачная ткань отбрасывала на кожу темную тень.
— Ляг на середину кровати, подними голову, согни ногу в колене, нет, левую — вот так. Оближи губы и дай мне нужный взгляд.
Он сделал несколько снимков и опустил камеру:
— Слушай, ты хочешь, чтобы эти фотографии вышли сногсшибательными?
— Конечно, хочу, что за вопрос?
Она села; из-под разошедшихся краев пеньюара показались ее безупречные груди.
— У тебя напряженное лицо, твои старания слишком заметны. Тебе надо расслабиться, детка.
Она потянулась:
— Я расслаблена.
— Да, знаю, но ты понимаешь, что мне нужно — взгляд кошки, которая напилась досыта сливок.
— Так дай мне сливки…
Клаудия коснулась его рукой.
— Именно это я имел в виду.
Они занимались любовью раскованно, медленно, почти небрежно; потом он быстро поднялся и взял камеру.
— Лежи так. Идеально! Теперь ты выглядишь так, как требуется!
Дэвид позвонил Клаудии в пять часов. Он пытался решить, стоит брать ее на обед с мистером Тейлором из «Консервированной фасоли» или нет. Наконец он решил, что этого делать не стоит, — он будет уделять ей больше внимания, чем мистеру Тейлору, и весь смысл мероприятия пропадет.
— Чем ты занимаешься? — спросил он.
Она засмеялась:
— Просто лежу на кровати.
Дэвид поделился с ней своими планами на вечер, и она произнесла:
— Хорошо, я найду что делать.
— Почему бы тебе не лечь пораньше? Я разбужу тебя, когда вернусь.
Она внезапно рассмеялась:
— Эй, Дэвид, я вхожу в роль жены. Ты уверен, что рядом с тобой сейчас не стоит какая-нибудь красотка?
— Право, Клаудия, не говори глупости.
Девушка усмехнулась:
— Не беспокойся, я не возражаю. Все, что можешь сделать ты, могу сделать и я.
— Это деловой обед. И все же, чем ты займешься?
Помолчав, она сказала:
— Любовью. С американским президентом.
— Что?
Она снова засмеялась:
— Шучу. Иди в ресторан, я тебе верю. Закажи хороший обед. Я, возможно, приглашу сюда гостей, мы будем сидеть и с нетерпением ждать твоего торжественного возвращения.
— Хорошо, — неохотно согласился он. — Тебе не помешает пораньше лечь спать.
— Ты становишься таким подозрительным.