Кровавый срок

Сэр Гарри сбросил шляпу и вытер лоб тыльной стороной рабочей перчатки, оставив на нем грязную полосу.
— Вы — Геллер?
У него были коричневые, волнистые волосы, лишь слегка тронутые сединой. Совсем молодые волосы над изрезанным морщинами лицом — лицом старика. У сэра Гарри были темные, широко посаженные свирепые глаза и выдающаяся вперед воинственная челюсть, которая придавала ему злобный вид. У него был луковицеобразный, похожий на шарик оконной замазки нос, который, казалось, вот-вот дотронется до тонких сжатых губ.
Но вообще-то сэр Гарри был даже чем-то симпатичен мне, какая-то эксцентричная дурацкая симпатия, знаете ли. Сейчас его гонкие губы искажались в вымученной улыбке.
— Люди думают, что я ненавижу деревья, потому что я всегда выворачиваю их к такой-то матери трактором. — Он остановился и ткнул меня в грудь своим толстым пальцем (рабочих перчаток на нем уже не было).
— У меня есть трактор и побольше, чтобы вырывать эти ублюдочные деревья.
— Не сомневаюсь.
Мы снова двинулись вперед. Волны прибоя легко накатывались на берег, и мне казалось, будто мы шли мимо живописной открытки, вдруг ставшей реальностью. Но несколько маленьких отвратительных крылатых сукиных детей пытались пообедать мною.
— Москиты, — сказал сэр Гарри и прихлопнул одного на щеке. Это был увесистый удар, будто он отвечал на личное оскорбление. — Они безвредны, если убьешь их.
Вот это да, настоящий трюизм!
Но тут он снова заговорил о деревьях.
— Я собираюсь посадить сегодня пару пальм, — произнес он, примирительно махая рукой. — Я люблю, чтобы деревья росли там, где хочу я. Я хочу, чтобы они не мешали мне, черт побери. Не заслоняли мне дурацкий обзор. Понимаете?
— Понимаю, — ответил я.
— И что вы думаете о моем острове?
Он был по меньшей мере прав на треть: мисс Бристол упоминала, что Оукс владел третью острова Нью-Провиденс.
— Очень симпатичный, — сказал я, целя в москита и сильно шлепая себя по щеке.
Он остановился и уставился на океан, как будто океан был тоже его владением.
— Это Кэйбл Бич, где проходят подводные телефонные кабели и соединяют нас с цивилизацией. Иногда мне кажется, что все это — какая-то дурацкая ошибка.
— У вас есть на то основание.
Сэр Гарри снял шляпу и принялся отгонять ею москитов. Он опять улыбнулся своей скупой улыбкой.
— А что вы думаете о моей маленькой мисс Бристол?
— Очень полезная эффектная молодая особа.
— Это точно. А хорошенькая у нее черненькая попка, а?
Как бы я не восхищался задом мисс Бристол про себя, этот предмет не вдохновлял меня на дискуссию.
— Ты не так меня понял, парень.
Мы опять остановились, и он покровительственно положил руку мне на плечо. Его жадные маленькие глазки превратились в узкие щели, а дыхание стало горячим, как печка. Моя профессиональная наблюдательность детектива подсказала мне, на завтрак он ел сыр и омлет с луком.
— Я никогда и пальцем не дотрагивался до этой девочки, — отрезал он. — И никогда не дотронусь. Она умна, предана мне, знает свою работу и кое-что еще! Ты должен запомнить одну вещь, сынок.
— Какую?
— Никогда не трахай наемную прислугу!
— Постараюсь это запомнить.
Я старался говорить ровным голосом, но его внимательные глаза золотоискателя все равно впились в мое лицо в поисках признаков иронии.
— Ты, кажется, еврей, парень?
— Вообще-то я не исповедую веру, но мой отец — еврей. Какие-то проблемы с этим, сэр Гарри?
Его смех был оглушительным.
— Черт, нет. Но здесь, в Нассау, есть масса узколобых фанатиков. Когда на маленьком острове собирается столько негров и так мало белых, расизм всегда показывает свое уродливое лицо.
Сказанные человеком с таким лицом, как у него, эти слова поражали своей логичностью.
— Дело в том, Нат... Можно, я буду звать тебя Нат?
— Конечно.
— Да, а ты называй меня Гарри. Черт с этим дерьмовым «сэром». Мы же будем хорошими друзьями, верно?
— Хорошими.
Мы снова двинулись вперед. Москиты продолжали кусать меня, а прибой неумолимо набегал на берег и отступал назад.
— Дело в том, Нат, что на острове тебе придется побывать в разных местах... Особых местах.
— Вы имеете в виду, куда не пускают евреев?
— Точно. Для меня любой человек — это человек.
Я признаю только одну религию — золото. Но о Господи! Не говорите моей жене, что я сказал так. Юнис верит во всю эту чепуху о загробной жизни.
— Гарри, как я смогу выполнить для вас работу в Нассау, если свободы здесь ограничены?
— Легко. Этот чертов Нассау — мой, Нат. В доме у меня есть для тебя специальная карточка. В ней говорится, что ты — мой гость. В городе нет ни одного клуба, ресторана или отеля, куда бы тебя с ней отказались впустить.
— А, если так...
— Кроме того, ты не похож на еврея.
— Вот здорово, спасибо, Гарри.
— Ты похож на чертового ирландца с этими рыжими волосами.
Он положил руку мне на плечо в то время, как наши ноги мягко ступали по белому песку.
— Ты хороший парень, Нат. А теперь я расскажу тебе о нехорошем парне, этом ублюдке — моем зяте.
— Зяте? Так вот в чем дело? Какая-то семейная ссора?
— Ты не женат, Нат?
— Нет.
— Так, значит, у тебя нет детей — по крайней мере, о которых ты знаешь, ха-ха. — Он грубо засмеялся. — Что ж, когда у тебя будут дети, я гарантирую тебе одно: они разобьют твое чертово сердце.
Я ничего не ответил. Он снял руку с моего плеча. В этот момент ему даже не требовался его замечательный отпрыск: стальные глаза Оукса сделались мокрыми.
— Ты отдашь им все, все. А что они дают тебе взамен? Чертово разбитое сердце.
Оказалось, Нэнси — его «чертова любимица» меньше года назад выказала свою признательность за безграничную щедрость папочки, выйдя замуж «за этого проклятого жиголо — охотника за состояниями».
— Знаешь, сколько лет ей было, когда он начал... Он запнулся, но затем слово вырвалось у него само.
— Трахать ее! Семнадцать. Семнадцать! А он, елейный ублюдок, был вдвое старше...
Я ничего не сказал, только шлепнул москита на рукаве пиджака. На этот раз я попал, и на пиджаке осталось небольшое кровавое пятно.
— Он хочет, чтобы его называли графом, этот де Мариньи.
Пока он говорил, я не мог понять, как звучит эта фамилия: у него это получалось «ди Махрини».
— Проклятый плэйбой — яхтсмен. Он дважды был женат, жил за счет своих жен.
Оукс остановился, сел на песок. Уставился на темных пеликанов, которые пикировали на море в поисках ленча. Было около полудня, и мне тоже не мешало бы пообедать. Я сел рядом с ним.
— Мы всегда были так близки, Нэнси и я... Она любила слушать мои рассказы о тех днях надежд... говорила, что хочет написать мою биографию, когда вырастет. — Он засмеялся почти тоскливо. Странно было слышать такой смех этого тертого калача. — Может, не стоило разрешать ей вольности в таком раннем возрасте. Эту поездку в Англию, чтобы учиться танцам. Она ходила в школу в Лондоне, а потом — в Торрингтон Парк. У нее были частные учителя по танцам и искусству. У нее было все, что она хотела. В ее четырнадцатый день рождения я сделал ей особый подарок: я разрешил ей год не учиться и отправился с ней и ее матерью в круиз по Южной Америке. А там я подарил ей что-то особенное...
Он, наверное, хотел, чтобы я спросил «что», и я спросил:
— А что это было, Гарри?
Он взглянул на меня и улыбнулся шире, чем, казалось, могли улыбнуться его тонкие губы. Я подумал, что его пергаментная кожа лопнет.
— Я взял ее в Долину Смерти, Нат. Ну, конечно, о чем же еще могла мечтать юная девушка?
Он уставился на песок и принялся чертить на нем линии пальцем.
— Мы повторили мои странствия тех времен, когда я искал золото и чуть не загнулся там. Я по-своему учил ее... Показывал ей, чего стоило заполучить все это. И я думал — я думал, может, потом у нас появится какое-то взаимное уважение...
Пеликаны кричали, будто издевались над ним.