Ночью в темных очках
В этот момент Клод всегда просыпался. Его била дрожь.
Может быть, он сходил с ума. Столько лет, проведенных бок о бок с умалишенными, должны были когда-нибудь сказаться – как капля, падающая на камень, в конце концов проделает желоб. Может быть, его разум теперь похож на Большой Каньон.
Он не чувствовал себя ненормальным, но знал, как это начинается: ты совсем в своем уме, только есть маленький пунктик, а потом – хлоп! – и ты уже ходишь в шляпе из алюминиевой фольги, чтобы люди с планеты Икс не заглянули тебе в голову и не прочитали мысли.
Но он знал, что он не псих. Наверняка что-то не так с этой Блу С. Что-то, чего никто не хочет признать, а тем более об этом говорить. Калиш – тому свидетельство.
Хагерти не хотелось думать о том, как он последний раз увидел Калиша. И он, сам того не желая, задремал.
* * *Он был на работе, хотя и не должен был. В эту ночь он был выходной. Только что он играл с друзьями в боулинг, было уже поздно. Что-то забыл на работе. Не мог вспомнить, что. Решил заехать и заглянуть в свой шкафчик. В «Елисейские поля» он попал после полуночи.
Ушел в раздевалку. Удивился, увидев Реда Франклина, уходящего со смены. Ред был должен находиться на его месте. Но Ред сказал, что расписание поменялось, и на смене Клода сегодня Арчи Калиш.
Память сновидения одновременно замедлялась и ускорялась. Калиш. Эти идиоты поставили Калиша на дежурство! Сердце заколотилось сильнее. Он не хотел идти в Наблюдаемое отделение – знал, что там увидит. Но сон тянул его по коридору памяти. Может быть, если действовать быстрее, в этот раз будет по-другому. Движения были медленные и неуклюжие, как под водой. Лифт полз на вызов целую вечность, двери открывались, как в замедленной съемке. Хагерти чуть ли не кричал, чтобы они двигалась побыстрее.
Он стал нашаривать в кармане брюк связку ключей от буйняка, и рука ушла по локоть. Вместо кармана была черная дыра. Он опустил руку дальше, и плечо оказалось на уровне бедра. Пальцы нашарили металл, он вытащил ключи. От пребывания в черной дыре рука онемела, и приходилось сжимать ее покрепче, чтобы ключи не выпали. Непослушными пальцами он наконец отыскал ключ от замка, открывающего дверь в Наблюдаемое отделение.
Лифт застонал и пополз вверх как улитка. Хагерти выругался и заколотил кулаками по стене, стараясь подхлестнуть эту чертову колымагу.
Калиш! Эти идиоты оставили там Калиша. Одного. Без надзора. Хагерти особой любви к этому хмырю не испытывал. Ходили слухи, что он пристает к пациенткам вроде бедной миссис Гольдман или той девушки с отключенным мозгом в отделении С. Той самой, которая ударилась головой о приборную доску на 80 милях в час. И которая оказалась беременной.
Двери лифта раскрылись, как рана. В Наблюдаемом было темно, и свет был только на пустом сестринском посту. Клод пошел вперед, ощупывая пол на каждом шаге. Мышцы напряглись, будто собирались оторваться от креплений. Одежда прилипла к коже.
Дверь тамбура была открыта, но почему-то оказалась втрое тяжелее. В безумном вое надрывались десятки голосов. Клод шел дальше, и стали слышны отдельные слова и предложения.
– Мамамамамама...
– Кровь. Кровь... на стенах... полно... потоп крови...
– Они здесь, я их чувствую! Пожалуйста, остановите их!
– Уходи, уходи, не хочу тебя видеть, уходи...
– Уберите ее от меня! Уберите!
Время растянулось. Каждый удар сердца длился час, каждый вдох – неделю. Клод видел собственную протянутую руку, видел, как пальцы ложатся на ручку палаты номер 7. Год они смыкались. Два года поворачивали ручку. Дверь была не заперта. Конечно же.
Дверь распахнулась, и Хагерти увидел, что опоздал. Он всегда будет опаздывать.
Калиш лежал на спине, раскинув руки и ноги. Брюки и исподнее запутались у него на лодыжках, ботинки были на нем. Ноги были бледные и тощие. Пенис, холодный и мокрый, лежал на бедре, как слизняк-альбинос. Лица Калиша Хагерти не видел, поскольку обитательница палаты склонилась над его телом, ткнувшись головой между правым плечом и шеей.
Время щелкнуло и потекло нормально; Хагерти на полной скорости бросился к женщине в смирительной рубашке, схватил ее за плечи, оторвал от трупа, подняв на вытянутых руках. Мелькнуло лицо Калиша и кровавое рванье на месте горла.
Сумасшедшая билась и извивалась. Клод прижал ее к стене, повыше, чтобы она не могла коснуться ногами пола. Вопли безумной, искаженные памятью и сном, отдавались в голове эхом.
В детстве он каждое лето проводил в Миссисипи, на ферме у деда с бабкой. Однажды в окрестностях появилась пантера, которая терроризировала деревню, таскала кур и собак у всей округи. А когда она здорово помяла работавшего в поле батрака, фермеры собрали отряд охотников и загнали здоровенную кошку в заросли сахарного тростника. Чтобы не рисковать призовыми собаками, загонщики просто подожгли поле. Пантера изжарилась заживо, вопя от злости и боли, как демон в аду.
Сумасшедшая открыла рот, и раздался вопль горящей пантеры.
Лицо женщины было скрыто путаницей засаленных волос, и видны были только глаза, как пара пулевых отверстий. Горло Хагерти горело от желчи, но он сумел не разжать рук.
Что дальше? Додержать ее до появления дневной смены он не сможет. А если ее отпустить, то не успеет он добраться до двери – сумасшедшая в него вцепится. Бицепсы болели, будто насаженные на вертел.
Мимо левого плеча скользнула рука в белом халате. Блеснул свет на стекле со стерильной сталью, шприц проткнул смирительную рубашку и кожу. Женщина взвизгнула и обмякла. Клод отступил, давая ей упасть на пол. Она осела тряпичной куклой.
Доктор Векслер отодвинул Хагерти, склонился к пациентке усмирительной рубашке. Ее голова еще мотнулась взад-вперед, и Клод взглянул в глаза попавшего в капкан зверя. Потом заметил кровь на ее губах. На глазах Клода из окровавленных губ высунулся язык и облизал их начисто. Так поступает кошка после охоты. Векслер поднял глаза.
– Отлично оправились... Хагерти вас зовут? Да, отлично. – Векслер встал, вытер руки об штаны. – Разумеется, ничего этого не было.
Векслер глядел не на него. Клод повернулся и увидел двух молодых людей в темных костюмах и темных очках, уволакивающих тело Калиша за ноги.
Векслер громко выругался. Он глядел на сумасшедшую, которой только что ввел лекарство, и сам себе не верил.
– Она очнулась!
Женщина в смирительной рубашке издала пронзительный вой. Качаясь из стороны в сторону, она перевернулась на живот и, упираясь головой, стала подтягивать вперед колени, как мусульманин на молитве. Повернувшись к Векслеру, она зарычала. Ее перевернутого оскала было достаточно, чтобы Клод бросился прочь.
За ним захлопнулась тяжелая дверь. Била холодная дрожь, хотя по спине стекал горячий пот. С той стороны в дверь что-то ударило.
Время расплавилось, и Хагерти оказался в забегаловке возле своего дома, пытаясь разобраться в том, что видит и слышит. Старый газетчик шел от стола к столу, продавая утренний выпуск. Хагерти купил газету и прочел о второй, официальной смерти Калиша: «Местный житель сгорел в собственном автомобиле».
* * *Я тону в снах сумасшедших.
Они давят на мой мозг, дюжина назойливых призраков с пустыми глазами и ищущими пальцами. Впервые с тех пор, как я вернула себе свою плоть, я понимаю, как сильно эволюционировала Другая. Если бы я пробыла под наркозом чуть подольше, было бы уже поздно. Я бы никогда не нашла дороги назад и потеряла бы все. Сейчас я могу придавать кошмарам форму. Не та способность, о которой я бы мечтала или которой стала радоваться, но Другая это любит.
У меня нет силы или знания, чтобы закрыться от их снов. Другая знает, что я не могу удержаться на поверхности достаточно долго, чтобы разобраться с этой проблемой. Меня тащит подводное течение.
* * *Улыбчивый юноша с лицом семинариста и глазами рептилии гасит сигарету об обнаженный пах четырехлетнего мальчика, и его вопли глушит вакуум сна, глотает их... Меня окружают скрученные горы и странно вылепленные холмы, земля – покрытая паутиной трещин красная глина, и прямо из нее торчат люди и животные. Лошади, беременные женщины, мужчины в деловых костюмах, собаки, старые дамы – все в керосине, а посредине стоит человек, смеется и все время щелкает зажигалкой... Иду по пустому дому, где двери распахнуты – все сжалось в темноте, ждет меня, чтобы я по ошибке вошла туда, но я боюсь оставаться в коридорах, потому что сейчас что-то выскочит и меня поймает, если я не спрячусь... Я привязана к железной кровати, руки у меня скованы над головой, а в ногах кровати стоит кожистая фигура, кожаный демон, покрытый шипами и молниями. Он поднимает руки погладить мое лицо, из костяшек пальцев торчат скальпели... и я смеюсь, потому что знаю: это во сне, но смеюсь не я, это Другая. Я пытаюсь убежать, потому что Другая приближается, и надо уйти из сна, пока она не захватила меня совсем, но я заблудилась... Взрывы лавы... говорящие звери... восковые буквы, вплавленные в кровавые стены... Второй Ангел плачет, как голодный младенец... кадавры в пятнах извести и углей... горящие собаки висят на фонарях... Я стою в пустой комнате и гляжу на высокого и тощего человека в больничной пижаме. Он злится.