Вор (Журналист-2)

— Доживем до завтрашнего вечера, там и поглядим на расклад, — буркнул Юрка в ответ, и Антибиотик счел эти слова согласием. Молодой он тогда еще был, верил в то, во что верить хотелось…
А Барон с раннего утра нашел Гургена и предупредил его, чтоб не вздумал к штабелям с бревнами приближаться.
— Участь твою хотят решить по-сучьи, не по понятиям.
Гурген понял все мгновенно и наклонил голову с благодарностью и уважением в черных глазах:
— Спасыбо, Юра, помныть буду… Что с Витькой дэлать станэм?
— Есть Закон, — угрюмо ответил Барон. — А в нем все сказано. В круг его надо звать. Мы — не они, пусть ответит, как старые люди нам заповедовали…
Гурген молча кивнул, соглашаясь. Круг так круг — пусть все по понятиям будет, все равно Антибиотику конец…
Воровской суд, или круг, мог приговорить к смерти, а мог и просто по ушам дать, то есть раскороновать вора. Скажут обвиняемому: «Ты больше не вор, иди отсюда» — и все, не сидеть больше такому с равными. Только по Закону обвинение должно быть предъявлено открыто и ответ надлежит выслушать по всей форме. А там уж — как круг решит, кому поверят больше.
В истории с Антибиотиком доказательств не было: только слово Барона на слово Витькино — он-то, ясное дело, от всего открещиваться стал бы… Но и шансов у Антибиотика не было — Гурген, Китаец, Босой и Барон составляли явное большинство, понимавшее, кому в этой запутке верить нужно… Да и Нос скорее всего переметнулся бы к ним по старому принципу: падающего — подтолкни.
Но вышло по-другому. Не состоялся круг. По очень странному совпадению вечером того же дня, когда предупредил Юрка Гургена, лагерная администрация вдруг всполошилась, затолкала Гургена и Китайца в БУР [26], по всей зоне прошел внеплановый поголовный шмон [27], а на следующий день Антибиотика почему-то перевели куда-то под Норильск… Так и умерла та воркутинская история, удержалась корона на Витькиной голове — никто выносить предъяву на другой круг не стал, не сложилось. На другом-то круге мог бы ведь и совсем другой расклад получиться, кто знает, кому поверили бы…
Поэтому и Гурген, и Барон, и Антибиотик сделали впоследствии вид, что ничего якобы между ними не было, так, трения кое-какие, не больше… Но все трое прекрасно все помнили, а Юрка не сомневался, что приобрел сильного и опасного врага.
С Гургеном же Барон близко так и не сошелся — они уважали друг друга, но держали дистанцию. Скорее всего Гурген все-таки опасался, что посягнет Юрка на его власть в лагере, хотя внешне кавказец никак этого не выказывал. Но когда подошел срок Барона к концу, показалось ему, что Гурген, которому оставалось сидеть еще год с небольшим, вздохнул с облегчением…
Чвирхадзе проводил Михеева на волю с почетом, как положено. В последнюю ночь они ударили по рукам и договорились помогать друг другу, ежели что.
— Я долг помню, Юра, — сказал Гурген на прощание, задерживая сухую руку Барона в своей клешне. — Атплачу тэм жэ, если давыдется… Дай Бог, чтобы нэ давылос…
— Спасибо, — покачал головой Барон, — но ты мне ничего не должен. Я просто хотел, чтоб по Закону все было. Живи легко. Гурген помолчал и вдруг предложил:
— Юра… Еслы будыт трудна в Пытыре — прыходы в Маскву… У нас дла тыбя работа всыгда будыт… Наш каллыктыв тыбя прымэт… Михеев приложил руку к сердцу и вновь качнул головой:
— Спасибо, дорогой… В гости заеду, как оказия сложится, а работать… Работать лучше всего дома. Да и не люблю я златоглавую, душная она какая-то.
Лестное предложение отклонил Юрка, знал он, что «московский коллектив», куда приглашал его Гурген, — сильнейшая организация с невероятными, фантастическими возможностями… Знал Барон и то, что отказавшемуся второй раз никто предложения делать не станет. Но не любил Михеев работать в большой компании, был он по натуре своей волком-одиночкой, человеком вольным и свободным. В большом же коллективе… Да, там, с одной стороны, и возможностей больше, и защищенности (связи-то до самого, считай, верха), и денег, но и дисциплина строже, а значит — свободы меньше. Опять же пиковых Барон хоть и уважал, но не любил, и не хотелось ему под них идти…
Так что вернулся Юрий Александрович в Ленинград, поднял из тайника надежного свою картотеку, огляделся — и пошло-поехало все по-старому. Барон подобрал себе двух молчаливых помощников и начал методично и тщательно ломать хаты барыжные. Правильно говорят, что за одного битого двух небитых дают: теперь каждую кражу Юрка готовил скрупулезно и тщательно, выверял чуть ли не по минутам весь путь вещей от законных хозяев до доверенного перекупщика… Хотя можно ли было тех хозяев законными назвать?
Почти одновременно с Бароном в Питер вернулся и Антибиотик, примкнул к Саше Бешеному, тогдашнему королю Петроградской стороны, начал работать с ним…
Михеев, конечно, узнал о появлении Витьки, но никакого желания увидеть его не возникло. Да и Антибиотик, судя по всему, не жаждал встречи. А Ленинград город хоть и маленький, но при желании в нем всегда можно разминуться. По крайней мере можно было тогда, в шестидесятых…
— Михеев! — гаркнул контролер в открывшуюся кормушку. — К следователю! На допрос! Живо давай!
Юрий Александрович встряхнулся, отгоняя усталость и дремоту, потер виски пальцами, потом тяжело встал и, пришаркивая, не спеша направился к выходу из камеры…
В допросном кабинетике его уже ждал следователь — худощавый мужик лет тридцати пяти в помятом костюме и не очень свежей рубашке без галстука.
— Здравствуйте, Михеев, — кивнул Барону следователь. — Я буду вести ваше дело. Зовут меня Задульский Илья Борисович. Я майор милиции, старший следователь по особо важным делам Следственного управления ГУВД Санкт-Петербурга…
— Надо же, — усмехнулся Юрий Александрович. — По особо важным… Какая честь! С чего бы это вдруг ко мне такое почтение? Задульский не обратил на насмешку в словах Барона внимания и продолжал:
— По вашему делу… Здесь вроде бы все ясно — с одной стороны… А с другой — нужно уточнить некоторые детали… Так что у нас тут?…
Илья Борисович вытащил из дипломата какую-то папку, открыл ее и зашелестел страницами.
— Вы, Юрий Александрович, были задержаны, что называется, с поличным при проведении оперативно-розыскных мероприятий старшим оперуполномоченным Колбасовым… Задержали вас во время осуществления незаконной валютной операции… Гражданин Ниязов Вагиф Мамедович во всем признался, дал показания, согласно которым именно вы были инициатором сделки… Наше правосудие гуманно и не карает строго лиц, осознавших свою вину и глубоко раскаявшихся в противоправных действиях…
— Да, — улыбнулся старик. — Наше правосудие — оно такое… Гуманнее некуда.
— Напрасно иронизируете, — поднял на Юрия Александровича строгий взгляд следователь. — Гражданин Ниязов оказал содействие следствию, и в отношении его была избрана мера пресечения — подписка о невыезде… Вы предпочли занять другую позицию… Я не понимаю вас. Зачем отрицать очевидное? Вы ведь уже немолодой человек. Я хочу напомнить вам, что чистосердечное признание…
— Облегчает душу и удлиняет срок, — закончил за Илью Борисовича Барон. — Не будем об этом… И потом — если вам, как вы говорите, и так все ясно, зачем тогда мои показания-то?
— Следствие интересуют источники приобретения вами валюты, — нахмурился Задульский. — А также я предлагаю вам добровольно выдать предметы, запрещенные законом… У вас есть оружие?
— Бог с вами, молодой человек, — покачал головой Михеев. — Какое оружие, о чем вы?
Следователь помолчал, глядя Барону в глаза, а потом сказал, дернув уголком рта:
— Юрий Александрович, вы напрасно заняли такую позицию… Несолидно как-то — в вашем-то возрасте и с вашим опытом… В квартире, где вы проживаете, во время обыска были обнаружены патроны калибра 7,62 миллиметра в количестве девяти штук… А это уже совсем не смешно, знаете ли… Зачем вам патроны к автомату? Поохотиться решили? На кого, если не секрет? Барон потер пальцами виски и вздохнул: