Моя война

— Ты мне не гуди, обезьяна за рулем ездит лучше, чем ты! Вислоухий осел! Блохастый увалень, немытая башка, куда ты лезешь?! Жара… А справа, сестра, находится здание секретариата, самое старое в Джайпуре. Его не коснулся большой пожар, что был десять лет назад, когда сгорела едва ли не половина города… А ты еще в утробе угорел, крокодил плешивый! Ты не видишь, я еду в этом ряду?!
Иногда, на особенно легких участках дороги, с ним даже можно было вести осмысленный диалог. Так я узнала кое-что о последних событиях в Джайпуре. Многое из сказанного не несло для меня смысловой нагрузки, но некоторые вещи могли быть полезны.
— В городе сейчас неспокойно, — поведал мне Хатхи. — Совсем неспокойно, сестра. Сейчас тут проводится фестиваль. Я не лезу в эти дела, сестра, но этот фестиваль… Ох, лучше бы его не было совсем! Каждые три года Джайпур превращается в подобие кипящего котла. Все время что-то происходит, взрывается, падает. Тот самый большой пожар начался как раз после такого фестиваля.
— А что за фестиваль?
— Каждые три года такой, сестра. Я уж и не знаю, почему его всегда заносит в Джайпур.
— А какая тема у фестиваля?
— Международная мода.
— А чего же тут страшного?
— Наверное, ничего, сестра. Я не интересуюсь ничем таким. Просто на неделю город превращается в котел. Трудно ездить. Так много людей. Так много машин. И везде плакаты, плакаты…
Хатхи ткнул пальцем в яркий, красно-желтый плакат на стене. С голограммы скалился клоун, высовывающийся из двустворчатой золотой арки Мак-доналдс. Кивками головы и взмахами рук Рональд, так, кажется, звали излюбленного персонажа корпорации, зазывал внутрь. Внизу плаката горела надпись “McDonalds in I minute”. Голограмма была выполнена паршиво, движения клоуна были резкими, угловато-дергаными.
— Везде эти клоуны. Хуже обезьян! Потом эти бесплатные образцы. Зачем мне бесплатные образцы? Одежда эта… Пусть это носит ваша жена, говорят. Да я удавлюсь, но ее в это не выряжу! Дочке в школе все мозги прожужжали. Мода, мода! Она мне скандал устроила, представляете, сестра?! Говорит: хочу быть как все. Я ей: что ты, дорогая, ты и есть, как все, посмотри вокруг. Все дети так одеты! А она мне: сари — это не модно, так во всем мире не ходят! А что мне до того, как ходят во всем мире?! Я не во всем мире живу, я, слава богам, живу в Джайпуре, и нечего сюда всякую гадость тащить. Нет, с одной стороны, я, конечно, понимаю, что во всем мире модно… Понимаю. Но какой смысл от этой моды? Ну, наденет она эти три веревочки на себя. ' И что? Позорище! Солнечный ожег гарантирован. Я не знаю, наверное, в городах, где зонтики эти атмосферные установлены, можно хоть голым ходить. А тут Индия! Здесь солнце шуток не любит! Мне дети нужны, а не уродцы поджаренные. Так нет, не слушают. Говорят, мол, не понимаешь ничего, стоишь на пути у процессов. Каких процессов? Зачем это все? И главное, город, как котел. Все с ума по-сходили. Музыка… Куда ты прешь, дохлая лошадь!? Куда несет тебя, крокодил криволапый?
Судя по всему, наличие на улицах смешения одежд и лиц как раз и объяснялось проведением столь не любезного большому Хатхи фестиваля.
В итоге, до Говинд-Марг мы добрались приблизительно через час. Когда я вышла из такси, Хатхи сокрушенно закачал головой и зацокал языком.
— Эх, сестра, уже поздно! Так поздно, что не стоит такой красивой женщине оставаться одной в этом квартале. Так поздно… Ай, Хатхи, глупый слон. Ай, глупый. Зачем не посмотрел на время? Зачем ехал медленно?
— Не переживай, Хатхи. Со мной ничего не случится.
— Ай, не случится, ай, не случится! Я так первый бы сказал, если бы не фестиваль. Столько понаехало разных… Столько всяких… Ай, ай… Сестра, тебе нужен провожатый. Большой провожатый, сестра. Ай, как нужен!
Я отлично понимала, к чему клонит хитрый индус. Понятно, что работа таксиста не слишком прибыльное дело в Джайпуре, несмотря на фестиваль, поэтому он брался за любую работу, лишь бы принести в дом лишнюю рупию, поскольку дома жена, дочка глупая, да, может быть, и не одна.
— Где ж его взять, провожатого?
— А Хатхи, сестра? Хатхи Бихари — это лучший провожатый! Я могу все, сестра. Чувствовать себя в безопасности можно только с таким, как я.
Я вздохнула.
— Сколько?
— О, сестра, недорого! Семьсот рупий в час, это немного. Таких цен не найти!
— Сто, — ответила я.
Названная цена была завышена в несколько раз от реальной, и это было своеобразным приглашением к торгу.
— Сто рупий! — Хатхи обхватил руками голову. — Сто рупий! Это невозможно! Это невозможно, сестра! Сто рупий никак не может быть ценой для такого замечательного провожатого! Посмотри, сестра, какой я грозный.
И Хатхи напустил на себя “грозный” вид: надул грудь и свел брови к переносице.
— Сто пятьдесят, — сказала я. От такого хамства воздух со свистом вышел из груди Хатхи.
— Шестьсот, — пошел он на попятный. — И только потому, сестра, что вы не знаете местных обычаев, а один из них, обычай гостеприимства, не позволяет мне отпустить вас в одиночестве бродить по городу в такое опасное время суток. Шестьсот — и это очень большая уступка с моей стороны. Подумайте, сестра, о моих детях…
— Четыреста. Только из-за детей, у которых такой жадный отец.
— Четыреста!!! — Хатхи обхватил голову руками и присел, словно эта сумма испугала его еще больше, чем первая названная мной. — Как можно прожить на четыреста рупий в час?! Этого даже не хватит… Пятьсот.
— По рукам!
Пятьсот рупий в час — вполне допустимая такса Пожатие Хатхи было очень осторожным. Как будто мою ладонь плотно закутали в перьевую подушку.
Чтобы найти этот храм, пришлось постараться. В этих широтах вечер — явление кратковременное, почти сразу за днем наступает ночь, а в роли уличного освещения используются огни витрин магазинов, голограммы рекламных щитов и просто ручные фонарики прохожих. Однако это явление — вполне естественное, и мой провожатый Хатхи, негромко ругнув перебои с электроэнергией, достал из складок одежды светивший желтоватым светом допотопный фонарь.
— Куда пойдем сестра? — пробасил Хатхи.
— Тут всегда так темно?
— Всегда, когда нет электричества, — неопределенно ответил провожатый.
— А откуда берут питание магазины и реклама?
— У кого — аккумуляторы, у кого — генераторы… Кто просто ворует из других кварталов,
Хатхи откровенно темнил, и я не стала вникать глубоко. Похоже, решение проблем с электричеством было вроде местного подпольного бизнеса.
— В этом квартале должен быть храм Кали.
Я покрутила головой, но в наступившей темноте не было видно ничего, кроме блуждающих громкоголосых огоньков, которые трансформировались в тени, попадая в светлые круги витрин. Невидимый Хатхи прокашлялся.
— Ходить в храм Кали ночью, сестра… Может быть, лучше завтра? А сейчас я бы нашел подходящую гостиницу…
— Мне нужно сейчас, — отрезала я. — Неужели такой большой человек боится чего-то?
— Ничего я не боюсь, — обиженно пробасил Хатхи. — Есть обычаи, которые лучше не нарушать. Ходить ночью в храм Кали не следует. Приезжему это понять трудно, но это так… Туда можно сходить днем, при свете, когда видна красота храма. Сейчас мы можем сходить в храм сидящего Кришны. Туда пускают даже ночью. К тому же он находится в квартале, где всегда есть свет. Это сказочное место, сестра…
— Тогда туда мы отправимся завтра. А сейчас мне требуется другое. Это не праздное любопытство. Я не первый раз в Индии. Мне нужен храм Кали. Ты проводишь меня туда или нет? Добавляю двадцать пять рупий к часу.
— Пятьдесят, — тут же отозвался Хатхи.
— По рукам, — снова сказала я и ощутила его пожатие.
Больше Хатхи не говорил ни слова. Мы крутились по темным улочкам, удивительным образом избегая столкновений с идущими навстречу. Я привыкла к полутьме и действительно света от витрин хватало, чтобы ориентироваться при движении. Наконец мы выбрались на участок, где не горело ни единого фонаря. Темноту можно было бы считать абсолютной, если бы не два факела, освещающие большие деревянные ворота, откуда сочился неровный, мерцающий свет. Площадка перед храмом была небольшой, но чисто прибранной. Тишина в этой части города стояла очень плотная, шумы улиц, торговцев, туристов отодвинулись на задний план.