Моя война

— Да, — коротко бросила я, не глядя в ее сторону.
При наличии массы неизвестных и большого количества переменных, квест становится похожим на бесконечные “американские горки”. У этого аттракциона есть свои обязательные стадии. Толчок, разгон, первая горка, первая яма, снова горка, ровная дорога, и далее все зависит от продолжительности аттракциона. Толчок, судя по всему, уже прошел, и сейчас события перешли в стадию “разгон”.
— Ужин готов, — как-то сдавленно произнесла Аиша.
Я повернулась. Девочка лежала на столике, абсолютно обнаженная, в одной руке она держала под донышко пиалу с чем-то парящим и жарким, еда была аккуратно разложена на ее теле. Из быстротечных индийских сумерек на меня смотрели широко распахнутые просящие глаза. Аиша дышала осторожно, смуглая грудь едва подрагивала.
Тоже мне, гейша…
— Ужин готов, госпожа, — снова произнесла девушка, стараясь не шевелиться.
Когда я вышла в коридор, он был пуст, что неудивительно в два часа ночи. Конечно, город, оккупированный туристами, не спит, но эта гостиница была образцом спокойствия, поддерживая определенные традиции. В номере было темно, я стояла на границе света и тени, физически ощущая этот тонкий предел, где, с одной стороны, пусть условный, но все-таки дом, а с другой — враждебная тебе территория. Человек, в сущности, не слишком изменился. И в этом смысле, наверное, не изменится никогда. Он всегда будет чувствовать Порог.
Я оглянулась. Луч света из коридора выхватывал из темноты комнаты женские бедра и часть смуглого животика, мерно вздымающегося в такт дыханию. Аиша спала. Это я знала точно, потому что кормила ее снотворным своими руками. Миленькая девочка…
Дверь закрылась совершенно бесшумно. Ковер в коридоре мягко пружинил под ногами. Я проскользнула мимо дремлющего портье, но потом остановилась, вернулась к стойке и очень осторожно вытянула коробочку телефона.
Визитка Хатхи обнаружилась в кармане. На звонок долго никто не отвечал. Потом в трубке что-то зашуршало, треснуло, и знакомый бас недовольно ответил:
— Хатхи Бихари. Сейчас два часа ночи.
— Я знаю, Хатхи. Плачу ту цену, которую ты назначишь. Это Кали.
На том конце провода надолго замолчали. Потом Хатхи засопел и сказал:
— Тысяча рупий за час работы.
— Четыреста, — ответила я.
— Ты сказала, что заплатишь мою цену. Так нечестно!
— Но ты же знал, что на такую цифру никто не согласится. Пятьсот.
— Восемьсот. Сейчас два часа ночи.
— Хорошо, шестьсот. Из уважения к твоей большой семье.
— Семь… — Хатхи замолчал, в трубке было слышно, как он с кем-то разговаривает. Явственно слышался сонный, но решительный женский голос. — А, ладно! Шестьсот пятьдесят — и по рукам!
— Договорились. Жду…
Я очень аккуратно вернула телефон портье, который тихонько похрапывал, уронив голову на стойку. Через несколько минут Хатхи был возле дверей отеля.
— Куда едем, сестра?
— Едем к больнице Красного Креста. Точнее, к моргу. И быстро.
— Угу, — буркнул Хатхи и утопил педаль газа в пол. Кинул взгляд на меня в зеркало и добавил: — Неплохая одежда, сестра.
— Спасибо, Хатхи. Ты когда-нибудь служил в армии?
— Пять лет в Шринагаре, в специальных войсках.
Я кивнула и откинулась на сиденье. Если Хатхи не соврал, то вполне может быть, что он реально оценил мою одежду, которая больше подходит для ползания по крышам и прочим неудобным местам, чем для увеселительных походов в город. Это хорошо: он не станет сильно удивляться, когда я скину куртку и останусь в одном разгрузочном жилете с массой характерных клапанов и карманов.
Несмотря на позднее время, жизнь в Джайпуре не думала сдавать свои позиции. Центр города бил в глаза весельем огней, реклам, витрин и вывесок.
“Все удовольствия за час!” — не читаемо, красным по ультрафиолету.
“Прихоти. Магазин для туристов. 24h” — скромно, но ярко.
“Новый гашиш-синтетик. Только у нас!” — синяя голограмма, изображающая змею, которая ползает по кальяну.
“Третий глаз. Ночной кинотеатр. Трехмерная экранизация эпопеи “Черная книга арды” — скучающий кассир спит, уронив голову на руки.
“Курительные смеси. Есть ВСЕ” — дымчатая голограмма.
Город не спит. Просто дремлют кварталы бедняков, просто отдыхает исторический центр, просто закрыли свои бесконечные рты государственные конторы. Город не-спит. Прошло то время, когда земля закрывала глаза городов вместе с уходящим Днем, чтобы снова проснуться свежей и помолодевшей на утро. Теперь город, как сомнамбула, не то спит, не то бодрствует. Бредит. Нет для него ни дня, ни ночи. То ли проклятье, то ли благословение…
— Остановись на некотором расстоянии от морга, Хатхи. Подъезжать близко не нужно.
Машина дернулась, решительно рыкнула напоследок и встала. Тишина. Этот квартал не бодрствует. Хотя, наверное, и не спит.
Здание Красного Креста не отличалось особенной красотой и архитектурной изящностью. Большое пятиэтажное здание, словно бы раздувшееся и почему-то напоминающее мне жирную жабу, лежащую на пригорке. В окнах ничего, кроме темноты, и только в вестибюле горит свет. Можно было рассмотреть охранника, склонившегося над маленьким плоским книжным экранчиком. Спит? Читает?
Морг плоским одноэтажным блином расположился на заднем дворе. Окна забраны решетками. Двери массивные, двустворчатые. Рядом еще одни, послабее. На всякий случай я подергала ручку. Двери дрогнули, подались на меня, но остановились, будто изнутри их держал засов. Хорошенькое дело…
В поисках лазейки я обошла здание по кругу, заглядывая в окна. Четкого плана у меня не было, и я полагалась на волю случая. Он не заставил себя долго ждать.
Через черные жалюзи одного из окон пробивался слабый лучик света. Щелка между пластинами была совершенно микроскопическая и разглядеть что-либо не представлялось возможным, но становилось совершенно ясно, что внутри помещения кто-то был. И вряд ли это сторож.
Я снова подошла к дверям, осторожно, но сильно потянула. Верхний угол подался вперед сильнее. Получалось, что закрыт только нижний замок или щеколда, а, судя по тому, что свет из приоткрывшейся щелки не показался, в “предбаннике” за дверью никого не было.
Для человека умелого дверной замок — не сильная помеха. Для человека же обученного вопрос с замком совсем не стоит. А я была человеком обученным специально.
Пройдя маленькую прихожую со стоящими вдоль стен стульями и разбросанными по низенькому столику рекламками похоронных бюро, я попала в скупо обставленную приемную. Стол, три жестких даже на вид стула и вездесущие визитки, проспекты, журналы. Деньги, неожиданно подумала я, это такие странные растения, вроде плесени. Они растут даже на мертвецах.
В приемной было три двери, в одну из них я только что вошла, другая вела в похоронный зал с одиноким гробом на постаменте, а третья была слегка приоткрыта и оттуда лился мерцающий свет, доносились голоса. Странно пахло. Какие-то цветы, благовония… По моим представлениям в морге должно пахнуть совсем не так.
Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, я пробралась в соседнюю комнату. Снова две двери. Обе приоткрытый Одна ведет в помещение, где выставлены образцы гробов. На полу в лихорадочном беспорядке валяются слесарные инструменты, опилки, куски ткани. Здесь что-то искали.
Через вторую дверь я попадаю в длинный коридор, заставленный шкафами. Слышится бормотание. Вроде бы даже пение. И еще один, очень неприятный звук, царапающий, как будто кто-то скрежещет зубами.
В зале было пятеро. Трое белых и два индийца, женщина и мужчина. И один мертвец.
Я спряталась за выступающим шкафом для одежды и принялась рассматривать действующих лиц пьесы, в которой мне предстояло сыграть свою роль.
Индийцы, мужчина и женщина, одетые только в набедренные повязки, о чем-то шептались, сидя на полу, а тройка белых стояла неподалеку от входа в зал. Они были в медицинских халатах, заляпанных кровью, на полу валялись разнообразные инструменты, не понять — слесарные или хирургические.