Здравствуй, лето... и прощай
Когда я повернулся, озерцо среди камней сделалось непрозрачным и искрилось; над твёрдой поверхностью торчала задняя часть птицы. Её перепончатые лапы беспомощно трепыхались, а потом замерли. Я содрогнулся.
Секунду назад я собирался сунуть в эту лужу руку. Я подобрал камень и бросил: подпрыгивая, он пронёсся вдоль твёрдой мерцающей поверхности и упал в море. Краем уха я услышал, как Вольф зовёт меня, но продолжал зачарованно смотреть на лужу. Я собирался уходить, когда странная кристаллическая структура вновь растворилась в прозрачной воде. На поверхности плавал мёртвый снежник. Затем тонкая прядь серебристо-голубых нитей поднялась со дна лужи и мягко обвила птицу, увлекая на дно.
Потрясённый, я слез с валуна и вернулся к Вольфу. Он стоял вместе с группой детей, которые, казалось, материализовались из камня; они разглядывали лодку.
– Там ледяной дьявол, – сказал я вместо приветствия, а потом замолчал, когда они повернулись ко мне. Кроме Вольфа, на пляже стояли мальчишка и две девочки.
Одной из девочек была Паллахакси-Кареглазка.
* * *Она нерешительно посмотрела на меня, похоже, узнав, потом снова отвела взгляд. Она ничего не сказала, и мне на ум тоже не шли никакие слова; я лишь пробормотал что-то вместо приветствия всем троим. Другая, уже почти девушка, была выше ростом и явно о себе высокого мнения – копия Вольфа в женском варианте. Их спутником оказался паршивый грязный мальчишка, полное ничтожество.
Он заговорил первым.
– С чего вы решили, что лодка поплывёт, если вы не вставили затычки?
Я опустил голову. Сопляк оказался прав. В транце было два отверстия, куда следовало вставить пробки. Я укоризненно посмотрел на Вольфа. Он глядел прямо перед собой, слегка покраснев.
– Ведь это ты шкипер, – холодно сказал он. – Ты должен был проверить свою собственную лодку, прежде чем выходить в море, Алика-Дроув.
– Сразу видно, невежественные туристы, которые пытаются строить из себя моряков, – сказала высокая девочка с презрением.
– Моряков, потерпевших кораблекрушение, – добавил мальчишка.
– Заткнись, Сквинт. Что ж, вам повезло, что мы оказались рядом, правда, Кареглазка? Как видите, мы знаем здешние места. Мы живём здесь круглый год. Верно, Кареглазка?
– Верно, – немедленно отозвался Сквинт, что-то жуя.
– Послушай, может быть, придержишь свой язык, Сквинт? Теперь… – Высокая девочка торжествующе разглядывала нас. – Полагаю, вы рассчитываете, что мы вытащим вас из того дерьма, в которое вы сами же и вляпались.
– Они вылезли из этой сточной трубы, Дроув, – устало сказал Вольф. – Словно бегунчики.
– Ещё что-либо подобное, и мы оставим вас здесь подыхать с голоду или сходить с ума от холода. А если бы вы забрались в этот штормовой водосток, вы бы никогда оттуда не выбрались без нашей помощи – там настоящие катакомбы.
– Один мой знакомый там как-то раз заблудился, – пропищал с набитым ртом неугомонный Сквинт. – Он блуждал там много дней и сошёл с ума, и, когда его нашли, от него остался один скелет, и птицы выклевали его глаза.
Высокая девочка какое-то время молчала, переваривая эту живую, хотя и неполную картину; затем утвердительно кивнула.
– Я помню эту историю. Помнишь, Кареглазка? Кареглазка оторвала взгляд от моря.
– Оставь их в покое, Лента, разве ты не видишь, что они промокли и замёрзли, и, если мы не заберём их отсюда, они скоро умрут, а если ты хочешь именно этого, то я не хочу. – Она выпалила все это на едином дыхании, и её лицо стало ярко-красным.
Лента хмуро посмотрела на неё, потом пожала плечами.
– Сквинт, забей дырки водорослями и отведи лодку назад. А вы следуйте за мной. – Она влезла в сточную трубу и скрылась из виду.
Вольф двинулся следом, за ним я, а Кареглазка держалась позади. Мы не могли идти по туннелю в полный рост, но медленно продвигались вперёд, полусогнувшись, чем-то напоминая лоринов. Впереди отдающийся эхом голос Ленты постоянно предупреждал нас о жутких последствиях поворота не в ту сторону, а прямо под ногами я слышал, или мне казалось, что слышал, какой-то шум и визг.
Кроме Ленты, все молчали; она взяла на себя роль лидера и наконец остановилась там, где сверху просачивался дневной свет. Вонь в этом месте была особенно сильной.
– Мы находимся под главным рыбным комбинатом города, – объявила Лента. – К счастью для вас, они сейчас не моют полы, и вся провонявшая рыбой вода не хлещет прямо сюда. Теперь пойдём по этому туннелю направо.
Если вы пойдёте налево, у вас могут быть большие неприятности.
Я врезался в Вольфа, который внезапно остановился; он раздражённо ткнул меня локтем в живот.
– Дальше некуда, – бросил он. Нервы его были на пределе.
– Здесь я вас покину, – объявила Лента без какого-либо сожаления. – Я живу дальше и предложила бы вам пойти ко мне и там привести себя в порядок, но моим родителям это не понравится. Они приличные люди, если вы понимаете, что я имею в виду.
Сзади послышался спокойный голос Кареглазки.
– Вы вполне можете пойти к нам и там помыться, если хотите.
– Спасибо, – сказал я. Вольф промолчал.
Она протиснулась мимо нас и взобралась по железным скобам, вделанным в стену вертикальной шахты. Несколько секунд она возилась наверху, затем полоска света над нами резко расширилась, превратившись в яркий прямоугольник. Кареглазка выбралась из отверстия и взглянула сверху.
– Поднимайтесь, – позвала она.
Я оказался в одном из самых чудесных помещений, которые когда-либо видел. Оно было невысоким и длинным. Вдоль каменных стен рядами выстроились громадные деревянные бочки, чаны и кадки, древние, таинственные и запретные, словно иллюстрация из книги моей матери. В углу я заметил несколько канистр, показавшихся мне знакомыми; я внимательно изучил их – естественно, они содержали спирт. Но не для машин, а для опустившихся типов, спивавшихся в баре «Золотого Груммета». Так говорила моя мать. В воздухе стоял очаровывавший меня густой запах спиртного.
– Пивной подвал, – спокойно отметил Вольф, для которого, по-видимому, это не представляло никакой романтики. – Зачем здесь выход в сточную трубу?
– Чтобы мыть бочки, – объяснила Кареглазка.
– Больше похоже на лазейку для контрабандистов. Должен тебе сказать, что мой отец работает на таможне, занимается всей этой контрабандой, которая пошла с тех пор, как началась война. Где вы взяли этот спирт? Он произведён в Асте!
– Оставь её в покое, – я сердито одёрнул парня. – Где твои мёрзлые манеры, Вольф? Мы здесь гости. Этот спирт был здесь за годы до того, как началась война. Все этим занимаются. И мой отец занимался. А ведь он парл.
Вольф сразу смутился.
Глаза Кареглазки светились благодарностью.
Глава 5
Мы с Вольфом сидели в мягких креслах с высокими спинками, завёрнутые в одеяла, а Паллахакси-Эннли кормила нас супом. Мы находились в задней комнате «Золотого Груммета», ожидая, когда наши родители нас заберут; каждый раз, когда Эннли торопливо входила и выходила, из бара слышались шум разговоров и взрывы смеха, и вскоре в воздухе повис слабый запах спиртного и дыма.
Вошла Кареглазка, а за нею мать Вольфа и мужчина, который, видимо, был его отцом, судя по его крайне подозрительному взгляду, свойственному сотрудникам таможни.
– Дурак ты, Вольф, – с ходу бросил он. – Дураком был, дураком и останешься.
– Подумать только, я обнаруживаю собственного сына в какой-то забегаловке, – плакала его мать. Эннли, войдя, услышала эти слова. У женщины был такой вид, словно её ударили.
– Вот его одежда, – спокойно сказала она, протягивая вещи. – Я её постирала. Она чистая и сухая.
Мамаша сухо кивнула Эннли и вытолкала сына за дверь.
– Спасибо, что вы за ним присмотрели.
Кареглазка, Эннли и я неуверенно глядели друг на друга; казалось, внезапно вокруг нас возникла пустота.
– Тебе удалось связаться с родителями Дроува, дорогая? – наконец спросила Эннли.