Суер-Выер. Пергамент

– Ну нет, – сказал он, – благородный поступок был, когда мы за ним приехали. И груше это явно понравилось.
– Ерунда, кэп, – сказал боцман, вынимая изо рта очередной кляп свой. – Пока я бегал по острову, я ей все корни обтоптал.
Разгорячённый грушами лоцман запел и заплясал, и боцман, раскидывая кляпы, затопал каблуком. Мы обнялись и долго танцевали у двери мадам Френкель:
Мадам! Спасите наши души!
От поедания плодов!
А то мы будем кушать груши
До наступленья холодов!
Эх, и хороший же тогда у нас получился праздник! Ну, прямо – Самсон-Сеногной!
 
Глава XIII. Славная кончина
Я совсем забыл сказать, что с нами тогда на борту был адмиралиссимус. Звали его Онисим.
И многим не нравилось поведение адмиралиссимуса. Герой Босфора, мученик Дарданелл, он совсем уже выжил из ума, бесконечно онанировал и выкрикивал порой бессвязные команды, вроде:
– Тришка! Подай сюда графин какао, сукин кот!
В другой раз он беспокойно хлопал себя по лысинке, спрашивая:
– Где мой какаду? Где мой какаду?
Чаще же всего он сидел на полубаке и шептал в пространство:
– Как дам по уху – тогда узнаешь!
Матросы не обижали старика, а Суер по-отечески его жалел.
Один раз Суер велел боцману переодеться Тришкой и подать Онисиму графин какао. Какао, как и Тришка, было поддельным – жёлуди да жжёный овёс, кокосовый жмых, дуст, немного мышьяка – но адмирал выпил весь графин.
– Где моё какаду? – распаренно расспрашивал он. Суер-Выер велел нам тогда поймать на каком-нибудь острове какаду. Ну, мы поймали, понесли мученику и герою.
– Вот ваше какаду, экселенс! – орали мы, подсовывая попугая старому морепроходцу.
Адмиралиссимус восхитился, хлопал какаду по плечам и кричал:
– Как дам по уху – тогда узнаешь!
Стали мы подкладыватъ лоцмана Кацмана, чтоб адмиралиссимус ему по уху дал. Но лоцман отнекивался, некогда ему, он фарватер смотрит. А какой там был фарватер – смех один: буи да створы.
Навалились мы на лоцмана, повели до адмиралиссимуса.
Старик Онисим размахнулся да так маханул, что сам за борт и вылетел.
– Вот кончина, достойная адмиралиссимуса, – сказал наш капитан Суер-Выер. Потом уже на специально открытом острове мы поставили памятный камень с подобающей к случаю эпитафией:
Адмиралиссимус Онисим
Был справедлив, но – онанисим.
 
Глава XIV. Хренов и Семёнов
Издали мы заметили клубы и клоки великого дыма, которые подымались над океаном.
– Это горит танкер «Кентукки», сэр, – докладывал капитану механик Семёнов. – Надо держаться в стороне.
Но никакого танкера, к сожалению, не горело. Дым валил с острова, застроенного бревенчатыми избушками, крытыми рубероидом. Из дверей избушек и валил дым.
– Что за неведомые сооружения? – раздумывал Суер, оглядывая остров в грубый лакированный монокуляр.
– Думается, рыбьи коптильни, сэр, – предположил мичман Хренов.
– Дунем в грот, – сказал капитан. – Приблизимся на расстояние пушечного выстрела.
Пока мы дули, дым почему-то иссяк. Что-то, очевидно, догорело.
– Высаживаться на остров будем небольшими группами, – решил капитан. – Запустим для начала мичмана и механика. Хренов! Семёнов! В ялик!
Пока Хренов и Семёнов искали резиновые сапоги, из неведомых сооружений выскочило два десятка голых мужчин. Они кинулись в океан с криком:
– Легчает! Легчает!
Наши Семёнов с Хреновым отчего-то перепугались, стали отнекиваться от сходу на берег и всё время искали сапоги. Кое-как, прямо в носках, мы бросили их в ялик, и течение подтащило судёнышко к голозадым туземцам. Те, на ялик внимания не обращая, снова вбежали вовнутрь неведомых сооружений.
Спрятав лодку в прибрежных кустах, мичман и механик стали подкрадываться к ближайшему неведомому бревенчатому сооружению. В подзорную трубу мы видели, как трусливы и нерешительны они.
Наконец, прячась друг за друга, они вползли в сооружение.
Как ни странно – ничего особенного не произошло. Только из другого неведомого сооружения вышел голый человек, поглядел на наш корабль, плюнул и вошёл обратно.
 
Глава XV. Пора на воблу!
Этот плевок огорчил капитана.
– Бескультурие, – говорил он, – вот главный бич открываемых нами островов. Дерутся, плюются, голыми бегают. У нас на «Лавре» это всё-таки редкость. Когда же наконец мы откроем остров подлинного благородства и высокой культуры?
Между тем дверь ближайшей избушки распахнулась, и на свет явились голый мичман Хренов и обнажённый Семёнов. Они кинулись в океан с криком:
– Легчает! Легчает!
Группами и поодиночке из других сооружений выскочили и другие голые люди. Они скакали в волнах, кричали, и скоро невозможно было разобрать, где среди них Хренов, а где Семенов.
– Не вижу наших эмиссаров, – волновался капитан. – Старпом, спускайте шлюпку.
Спустили шлюпку, в которую и погрузились старые, опытные открыватели новых островов: ну, лоцман, Пахомыч и мы с капитаном.
Голые джентльмены, гогоча, ухватились за наши вёсла.
– Раздевайтесь скорее! – кричали они. Слабовольный Кацман скинул бушлат.
– Хренов-Семёнов! Хренов-Семёнов! – беспокойно взывал капитан.
К нашему изумлению, среди голых джентльменов оказалось несколько Семёновых и два, что ль, или три Хренова. Они подплывали на вечный зов капитана и глядели в шлюпку красными тюленьими глазами.
Какой-то липовый Хренов выставил из-под волны нос и закричал:
– Неужто это Суер? А я думал, тебя давно сожрали туземцы!
– Уйди в океан! – ревел старпом и отпихивал веслом неправильного Хренова.
– Так я же Хренов! – взвизгивал ложный Хренов. – Вначале зовут, а потом отпихивают.
– Тоже мне Хренов дерьмовый! – сердился старпом. – У нас уж Хренов так Хренов.
К сожалению, наш Хренов, который наконец появился, такого уж слишком мощного явления не представлял. Довольно скромный и худосочный Хренов, которого только в форме можно было принять за мичмана.
За Хреновым явился и Семёнов.
– Высаживайтесь, кэп, – красноносо хрюкал он, – не пожалеете. Здорово легчает!
– А нам пора на воблу, – объяснял Хренов.
– Пора на воблу! Пора на воблу! – подхватил и Семёнов, и, взмахивая лихими саженками, они дунули к берегу брассом.
Задумчиво мы глядели им вслед, и за нашею спиною грудью вздыхал океан.
 
Глава XVI. Остров неподдельного счастья
Могучий клич «Пора на воблу!» поддержали и другие голые люди этого острова.
– И на пиво! – добавляли некоторые другие раздетые. Хренов и Семёнов, сверкающие задницами на берегу, чрезвычайно обрадовались, услыхавши такое добавление.
– Пора на воблу и на пиво! – восторгались они.
– Кажется, они продали нас, – сказал Пахомыч. – За воблу.
– И за пиво, – добавил Кацман.
Мы подплыли ближе и увидели, что все голые люди, а с ними и наши орлы, подоставали откуда-то кружки с пивом.
Какой-то Хренов, кажется не наш, выскочил на берег, обвешанный гирляндами воблы. Эти гирлянды болтались на нём, как ожерелья на туземных таитянках. Он раздавал всем по вобле на брата, а остальные приплясывали вокруг него и кричали:
– Вобла оттягивает!
Наши Хренов с Семёновым, отплясав своё, костями воблы уже кидались в океан и носом сдували пену из пивных кружек.
– Оттягивает! Оттягивает! – ворковали они.
– Неужели это так? – говорил Суер. – Неужели стоит только раздеться и тебе выдают пиво и воблу? Ни в одной стране мира я не встречал такого обычая. Иногда я задумываюсь, а не пора ли и мне на воблу?
– И на пиво, сэр, – пискнул Кацман. Мы оглянулись и увидели, что лоцман сидит в шлюпке абсолютно голый. Он дрогнул под взглядом капитана, и синяя русалка, выколотая на его груди, нырнула под мышку.