Андреевский кавалер
– И все-таки, Яков Ильич, не препятствуй сынам вступать в комсомол, – посоветовал Шмелев.
– Да они и сами не хотят! – заявил Супронович и повернул голову к двери: – Семен! Ленька!
В комнату вошли двое рослых парней.
– Чего бы вам, мальцы, не записаться в этот… комсомол? – сказал Супронович.
– Ты что, батя? – вытаращился на него Семен. – Мы еще не сбрендили…
Яков Ильич бросил взгляд на гостя: мол, что я говорил?
– А зовут вас в комсомол? – поинтересовался Григорий Борисович.
– Они нас ненавидят, – выдавил из себя младший, Леня.
– Митька Абросимов в клубе что-то толковал мне насчет комсомола, – припомнил Семен. – Только я его подальше послал…
– Не любите, значит, комсомол? – насмешливо посмотрел на них Шмелев.
– У них там на собраниях скукота, – почти повторил слова отца Семен. – Болтают о мировой революции, попа ругают, на нас зуб точат.
– А мы кое-кому из них холку намыливаем, – ввернул Леня.
– Зря враждуете с комсомолом, – спокойно заметил Григорий Борисович. – Против силы не попрешь. Сомнут вас… – Он с удовольствием оглядел высоких плечистых парней. – Хотя вы и не из слабаков.
– Это мы еще посмотрим, – проговорил Семен.
– Двоих мы разок спустили отсюда с лестницы, – ухмыльнулся Леня. – Так и закувыркались!
– А если придут пятеро? – спросил Шмелев.
– Справимся, – шевельнул плечом Семен.
– Десять? Двадцать?
– У нас столько и нету, – сказал Леня.
– Будет, – продолжал Григорий Борисович. – И воевать в открытую с ними – бессмысленная трата времени. У вас водка и крепкие кулаки, а у них – идея, одержимость… Вон что в газетах пишут: комсомольцы строят города, восстанавливают шахты, домны возводят. Батька враг – сын на него в ГПУ заявляет. Они и есть одержимые! А почему бы вам не вступить в ячейку, или – как она теперь называется – организацию, и не строить вместе со всеми социализм? Говорите, двоих спустили с лестницы? А зачем? Надо было их, наоборот, приголубить, угостить, как дорогих гостей.
– Еще чего! – не выдержал Леня и недоумевающе посмотрел на гостя. – Да у меня руки отсохнут им подавать!
– Советую вам подружиться с ними, пригласить в кабак, а придут целой компанией – вы всех хорошо встретьте.
– Этак я вылечу в трубу, – угрюмо заметил Яков Ильич. – На дармовщинку-то выпить-закусить много желающих найдется!
– Если комсомольцы и партийцы будут у вас в заведении чувствовать себя как дома, вам же лучше. А даром им подавать никто вас не заставляет. Пусть пьют-гуляют, песни поют.
– Учинят тут драку, всю посуду перебьют, – ввернул Супронович.
– Это лишнее, – заметил Шмелев. – Большие скандалы вам ни к чему, а то быстро заведение прикроют. Но держать их в узде можно! У вас ведь, Яков Ильич, есть гроссбух? Все, что напьют-нагуляют, туда записывайте. Порядок, он прежде всего. Как это говорят? Деньги счет любят!
Заартачившиеся поначалу молодые Супроновичи теперь слушали Шмелева внимательно.
– Кстати, с комсомольским билетом в кармане вы будете себя чувствовать здесь хозяевами. А то придумали: с лестницы спустим! Власть нужно уважать, ломать перед ней шапку. Да если лишний раз и в ножки поклонитесь – спина не сломается.
– Не примут они нас, – засомневался Семен. – Митька, может, для количества и записал бы в ячейку, а другие будут против.
– Нечего нам с ними заигрывать, – упрямо говорил Леонид.
– А вы не навязывайтесь, но в не задирайтесь с ними, – посоветовал Григорий Борисович. – А там видно будет. Нэп не вечен. Отменят частную собственность, закроют ваше заведение и… «Милости просим»?
– Нельзя нам туда вступать, – упрямился Леонид. – Это будет предательством по отношению к своим… не комсомольцам.
– Дайте срок – вся молодежь в комсомол вступит, – сказал Шмелев. – Куда ей еще деваться? Комсомол – первый помощник партии. С кем чаще всего советуется председатель поселкового Совета? С ним, Дмитрием Абросимовым.
– Мы вступим – глядя на нас, и другие потянутся, – сказал Семен.
– Они и без вас потянутся, – усмехнулся Григорий Борисович. – Не в лес же им идти к бандитам? Да и бандитов-то почти всех повыловили. Сколько сдались властям в Леонтьеве? Пятеро? Думаю, что это были последние.
– Помогите бабам убраться на кухне, – распорядился Яков Ильич, а когда сыновья ушли, посмотрел на гостя: – Зря ты их агитируешь, Борисыч. Не умеют они притворяться.
– Всем нам приходится притворяться, дорогой земляк, иначе не выжить, – сказал Шмелев. – И твоим сыновьям придется постичь эту хитроумную науку. А то всем нам крышка, Яков Ильич!
– Думаете, что-нибудь изменится?
– Если ничего не изменится, зачем нам жить на белом свете? – сказал Шмелев. – Тогда уж лучше пулю в лоб.
– Дай-то бог, – вздохнул Супронович и перекрестился на угол. – Наживаешь, стараешься, из кожи лезешь, а тут придут проклятые голодранцы и все захапают! Уж лучше для них припасти эту пулю-то…
– Золотые слова, Яков Ильич, – усмехнулся Шмелев.
Не мог он сказать кабатчику, что нынешней ночью пришел к нему старый знакомец по Тверскому полицейскому управлению и они проговорили до самого рассвета, а с утренним поездом тот уехал. Человек это был надежный, и известия он привез для Карнакова самые что ни на есть благоприятные: оказывается, готовится государственный переворот. Патриоты России пробрались на ответственные посты и там делают свое дело, так что не все еще потеряно, есть надежда на возврат к старому… Ростиславу Евгеньевичу велено было затаиться, войти в доверие к поселковому начальству, сделать вид, что он верно и преданно служит новому строю, а самому все время быть начеку и ждать от руководства дальнейших распоряжений. Очень удачно получилось, что Карнаков обосновался именно здесь, в Андреевке, где находится военная база… Нужно поточнее узнать, куда отправляют эшелоны и с чем. Сколько военных здесь? Хорошо бы познакомиться и привлечь на свою сторону вольнонаемных рабочих…
Человек дал Карнакову пароль, предупредил, что к нему изредка будут наведываться люди и он, Карнаков, обязан будет им передавать всю собранную информацию…
Жизнь сразу приобрела для Ростислава Евгеньевича смысл, настроение поднялось. Это прекрасно – знать, что в России есть люди, целая организация, которая исподволь готовит плаху коммунистам. Но человек предупредил, что все может совершиться не так-то скоро, как бы им хотелось. Чекисты тоже не дремлют, поэтому нужно быть очень осторожным, главное – не терять надежду и верить в святое дело освобождения России от большевиков…
Чего-чего, а ждать Ростислав Евгеньевич научился! А теперь вот прибавилась и надежда! Дай-то бог, чтобы все свершилось, как задумано… Ради этого стоит сидеть в норе и ждать. Ждать столько, сколько потребуется.
Глава шестая
1
Скворец сидел на голой ветке березы и чирикал воробьем – передразнивал. Черное, с нефтяным блеском его оперение переливалось на солнце, маленькое горло чуть заметно набухало и вибрировало. Варя, подивившись на чужую песенку скворца, подцепила на крючки коромысла две плетеные корзины с выстиранным бельем и отправилась на речку полоскать.
– Я подсоблю! – выскочила на крыльцо Тоня.
Она была в резиновых ботах на босу ногу и старой шерстяной кофте, надетой поверх ситцевого платьишка. В свое время Варя его носила. Потом это платье Алене перейдет. Так уж было заведено у Абросимовых: верхняя одежда переходила от старшей сестры к младшей. Самой маленькой, Алене, приходилось донашивать уже заштопанную одежду. Росли девчонки как на дрожжах. Варя, как говорится, девица на выданье, ее догоняет Тоня, голенастая, ростом почти со старшую сестру, грудь уже заметна. Раньше длинные темные волосы заплетала в косички, а теперь коротко, по моде, подстригла, в ушах посверкивают две жемчужные сережки. А недавно мать проколола иголкой уши Алене и вдела в мочки суровые нитки, чтобы не заросли. Бегает девчонка с распухшими, покрасневшими ушами, а в них ниточки дрожат.