Тайна Мертвого озера
Генерал прав: задание оказалось не таким простым, как могло показаться с первого взгляда, — уйму времени Шорохов убил на анализ материалов, разоблачающих карателей, действовавших на временно оккупированных территориях Ленинградской, Псковской, Новгородской областей и в Прибалтике. Теперь Павел Петрович имел полное представление о ГФП. Подразделения тайной полевой полиции были полицейским исполнительным органом военной контрразведки в действующей армии вблизи от линии фронта. Начальником ГФП, где командовал взводом фельдфебель Гриваков, являлся оберштурмфюрер СС Рудольф Барк. Обычно подразделения ГФП состояли из десяти-одиннадцати взводов и эскадронов, в каждом взводе — двадцать восемь — тридцать человек, в отделениях — десять — двенадцать. Отделениями командовали унтер-офицеры, взводами — фельдфебели. Предателей учили ремеслу убийц, вешателей, палачей. Изучали они самое различное советское и немецкое оружие, натаскивались для совершения диверсионных актов, провокаций. Каратели, выполнявшие полицейские функции, носили немецкую форму со знаками отличия. Гриваков всегда щеголял в офицерском мундире. Те же, кто выслеживал партизан и сочувствующих советскому строю, носили гражданскую одежду или военную форму бойцов и моряков Красной Армии. Фашисты всячески поощряли бандитскую деятельность карателей, отдавали на разграбление деревни, поселки, а поводы, чтобы обвинить ни в чем не повинных мирных жителей в сочувствии партизанам, ничего не стоило найти или придумать…
Многих изменников Родины отыскали и вывели на чистую воду чекисты, но вот еще и через сорок лет нет-нет и снова всплывет очередное дело бывшего карателя…
Несколько раз Шорохов выезжал в районный центр, где дал кое-какие поручения по сбору нужных для него сведений двум сотрудникам райотдела КГБ. Договорился, как поддерживать с ним постоянную связь.
Бабка Дарья только удивлялась: приехал родственничек в такую даль отдохнуть, а сам мотается по пыльным дорогам туда-сюда… Вот они, городские, и в отпуске им не сидится на месте.
Хотя капитан Шорохов и выглядит молодо, на самом деле ему двадцать девять лет, он женат и имеет двух детей. Ему не пришлось ничего и выдумывать: бабка Дарья ничуть не удивилась, когда его «Москвич» остановился возле калитки ее старого дома, сразу признала в нем родственника, как она выразилась, по «шороховскому носопету». Павел Петрович привез бабке продуктов; холодильника у нее в избе не было, зато имелся просторный и холодный в любую погоду подпол. Там у нее хранилось все, что она заготавливала с огорода и приносила из леса. Таких соленых груздей, которые бабка выставила в первый же вечер его приезда, он еще не пробовал!
Деревня называлась Борки, жили здесь в основном старики и старухи, ко многим приехали родственники из города. Отсюда до турбазы «Солнечный лотос» (редкое название!) было около тридцати километров. Пора было наведаться туда. Все, что возможно было, он узнал здесь от словоохотливой родственницы (она тут жила и в войну) и от других жителей — про зверства карателей они помнили. В Борках, напротив амбара, на березе повесили колхозного бригадира Лапина и еще троих незнакомых, которых он прятал на сеновале. А жену и малых детишек сожгли в избе — подперли колом двери, облили сруб бензином и подожгли сразу со всех сторон. Береза и по сей день стоит у амбара. Павел Петрович постоял под раскидистой березой, взметнувшейся зеленым кружевным куполом в голубую высь.
Бабка Дарья сама казни не видела, она в это время собирала на болоте клюкву, а вот дед Прокопий, что жил с внучкой через два дома, все видел, он сообщил, что один из карателей, такой представительный мужчина в немецкой форме с медалью, взял да еще и выстрелил в только что повешенных партизан, потом каратели привесили им на шеи таблички с надписью: «Я — партизан!» А вешали так: один каратель надевал петлю на шею жертве со связанными руками, а двое других подтягивали за конец веревки, перекинутой через толстый сук. В форме-то, по-видимому их начальник, подходил к дергающемуся на веревке человеку и в упор палил из пистолета в голову. И так всем четверым.
Павел Петрович вспомнил, что генерал рассказывал такое и про Гривакова…
6. ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ
Вечером Павел Петрович отправился в сельский клуб, что находился в Клинах — центральной усадьбе птицеводческого совхоза «Путь Октября». Там шел какой-то фильм, а потом танцы под инструментальный ансамбль — об этом ему сообщила соседская девчонка. Не фильм, а тем более танцы прельстили капитана Шорохова — ему необходимо было разузнать от местных жителей про одного человека, проживающего там… Сначала он хотел поехать на «Москвиче», но потом рассудил, что три километра в один конец и столько же в другой — одно удовольствие прогуляться. Пока шел фильм, Павел Петрович побродил по поселку, нашел нужный дом, сквозь щели плотного забора разглядел в саду ульи. В дом заходить не стал, а, увидев мальчишек, гонявших футбольный мяч на спортивной площадке, подошел к ним, несколько раз пнул мяч, задал несколько вопросов, потом направился к открытой танцплощадке, где музыканты настраивали свою электронную технику.
Скоро на танцплощадку повалила молодежь — значит, фильм закончился. Длинноволосые музыканты со сцены весело смотрели на дощатую площадку, кивали знакомым. Над сценой зажглась первая яркая звезда, было светло, и прожектора еще не включили. Несколько пар пошли танцевать, большинство же подпирали плечами дощатое ограждение, курили, причем только парни, девушки тут сигаретами не баловались. Когда объявили дамский танец, к Павлу Петровичу неожиданно подошла пухленькая девушка со светлыми кудряшками. Стараясь не сбиться с ноги, он вспоминал, когда же последний раз был на танцах. Очень давно, даже не вспомнить… Скорее всего, на студенческих вечерах в Ленинградском университете, когда учился на филфаке. На последнем курсе он напечатал в сборнике начинающих литераторов рассказ «Трубочист». Помнится, на университетском ЛИТО ему попеняли: дескать, вокруг столько интересного, а он выбрал героем рассказа человека умирающей профессии… Интересно, остались в Ленинграде трубочисты?..
— Вы приезжий, да? — приятным голосом бойко произнесла девушка. — А меня зовут Аня Соловьева.
— Павел… Паша, — сказал он.
— У нас на практику часто приезжают студенты сельхозинститута…
— Я не студент. — Павел улыбнулся.
— Если к вам привяжется Вася, вы не бойтесь, это у него вид такой грозный, а сам он добрый… — щебетала Аня.
— Вася? — озадаченно произнес Шорохов.
— Он за мной ухаживает…
Глаза ее весело блестели, она без умолку болтала, и скоро он узнал, что она лаборантка, недавно в районной газете был напечатан ее портрет. На ферму она пошла после десятилетки, была птичницей, а теперь лечит куриц… Показала на симпатичную девушку, одиноко стоявшую у оркестра, оказывается, за ней «бегает» ударник оркестра — Вовик. Он жутко ревнивый, поэтому Ксению никто не приглашает, — Вовик нервничает и начинает хуже играть…
Когда танец кончился и Павел Петрович проводил даму на место, к ним подошел высоченный широкоплечий парень. Он с видом собственника положил на плечо девушки руку и хмуро уставился на Шорохова.
— Познакомьтесь, — спохватилась Аня.
Павел Петрович протянул руку, но верзила не спешил подавать свою. Продолжал изучающе разглядывать. Наступила неловкая пауза.
— Вася, — наконец сказал он, и рука капитана оказалась в железных тисках.
Вася с ухмылкой смотрел в глаза Павла и продолжал сжимать тиски. Рядом с ним Шорохов казался мальчишкой. Однако сдаваться он не собирался, скоро с широкого Васиного лица сползла насмешливая улыбка, лицо стало озадаченным, скулы порозовели. Со стороны никто бы не подумал, что стоящие напротив и пожимающие друг другу руки два молодых человека вступили в противоборство. Если выражение на Васином лице менялось, то Павел Петрович был бесстрастен, а про себя с удовольствием подумал: прав был тренер по самбо, когда предложил спортсменам носить в кармане пушистый теннисный мячик и при всяком удобном случае мять его, тискать… Наверное, год в восьмом классе Павел колотил по чему попало ребром правой ладони. Он как-то видел: один мужчина на спор переломил ребром ладони доску…