Лощина

Забавно, что те самые качества, которые он терпеть не мог у Герды, он хотел бы видеть у Генриетты. Она тревожила его строгим отношением, в присутствии посторонних вообще резко изменяла манеру поведения.
— У меня такое впечатление, — однажды сказал он, — что вы самая большая обманщица в мире.
— Возможно, — спокойно ответила она.
— Вы говорите людям только то, что им приятно и доставляет удовольствие.
— Мне это действительно кажется очень важным.
— Важнее, чем говорить правду?
— Гораздо важнее.
— Тогда почему же вы никогда не обманываете меня? Хоть самую малость?
— Вы бы этого хотели?
— Да, очень.
— Я очень сожалею, Джон, но я не смогу!
— А вы ведь прекрасно знаете, что бы я хотел от вас услышать.
Не надо думать о Генриетте, завтра он ее увидит. Сейчас нужно нажать на кнопку звонка и принять эту больную, ведь она ждет. Еще одна женщина, страдающая от неопределенного, мнимого заболевания. У них у всех неврастения, чаще мнимая, чем подлинная.
Что ж, если ей доставляет удовольствие тратить деньги на лечение, пусть! Это поможет мамаше Крэбтри и другим бедным больным.
А он все сидел, не двигаясь, и чувствовал себя таким уставшим… Было что-то такое, чего ему очень хотелось, и уже давно. Что же это?
Вдруг его осенило: «Я хочу домой!»
Странная мысль! Откуда она? Что это может значить? Домой? У него никогда не было настоящего дома. Его родители жили в Индии. Он переходил от одних родственников к другим, от дяди к тете, потом учился и снова проводил каникулы то у одних, то у других. Его по-настоящему первым домом должен был бы стать вот этот, в котором он находится сейчас, дом на Гарлей-стрит, где обитают самые дорогие и модные врачи Лондона. Именно здесь он должен чувствовать себя дома. Так ли это? Нет, не так!
Что же тогда означала эта фраза, неожиданно поразившая его?
«Я хочу домой!» — Джон закрыл глаза и постарался в своем подсознании найти образ, внушивший ему эти слова. И сразу же внутренним зрением увидел так хорошо знакомый ему средиземноморский пейзаж. Ему показалось, что он чувствует тяжелую южную жару, а на коже у него — капельки воды после купания в море. Сан-Мигуэль!
Джон немного испугался. Он старался не думать об этом уже много лет и не имел желания к этому возвращаться. Сан-Мигуэль — это было его прошлое, закрытая глава, все кончено!
Сколько же прошло лет? Двенадцать? Четырнадцать? А может быть, все пятнадцать? Он сделал то, что должен был сделать. Принял единственно верное решение. Вероника! Он безумно ее любил, но все-таки хорошо сделал, что сумел от нее отказаться. Она бы уничтожила его и физически, и духовно. Она была эгоисткой, она этого и не скрывала. Сама она добилась всего, чего хотела. Она остановила свой выбор на нем, но он нашел в себе силы от нее избавиться. Просто решил жить своей собственной жизнью. С ней это было бы невозможно. Вероника хотела жить только для себя, а Джон… ему отводилась при ней роль простого придатка.
Как она удивилась, когда он отказался сопровождать ее в Голливуд.
— Если вам так дорога ваша медицина, — пренебрежительно сказала она, — вы сможете сделать свою карьеру и там. Я считаю, что это совершенно бессмысленно. Вы достаточно богаты, да и я буду получать очень большие деньги. Можно спокойно ничего не делать!
Он постарался объяснить ей, что любит свою профессию, и добавил:
— Я буду работать с самим Рэдли!
Вероника фыркнула:
— Этот старый смешной человечек?
— Этот старый смешной человечек — знаменитый ученый! — вспылил он.
— Это никого не интересует, — ответила она. — В Калифорнии волшебный климат, лучше было бы нам вместе открыть Новый Свет! Мне нужно, Джон, чтобы вы поехали со мной, я не смогу обойтись без вас!
Тогда он предложил пожениться. Она откажется от американского контракта, они будут жить в Лондоне. Это предложение ее лишь позабавило. Уверенная в своей красоте и неотразимости, Вероника заявила, что поедет только в Голливуд, а он будет ее сопровождать. Он понял, что выход у него один, и он это сделал — он порвал с ней.
Джон очень страдал, но твердо знал, что поступил правильно. Он вернулся в Лондон, работал с Рэдли и через год женился на Герде, которая абсолютно во всем отличалась от Вероники.
Дверь открылась и вошла его помощница и секретарь Берилл Колье.
— Доктор, вы помните, что вас ждет еще одна больная? — спросила она.
— Я знаю.
Он проводил ее взглядом. Это была некрасивая женщина, но она прекрасно выполняла свои обязанности. Она работала у него вот уже шесть лет. Никогда она не совершила ни одной ошибки, ни разу не потеряла самообладания, никогда он не видел ее в замешательстве. Она была брюнеткой, с землистым цветом лица и решительным подбородком. Через толстые стекла очков ее ясные серые глаза смотрели на него и на все окружающее равнодушно, без всяких эмоций. Именно такая и была ему нужна, он сам ее выбрал, и все же иногда Берилл казалась ему невыносимой. В театре и в романах секретарши обычно обожают своего начальника и слепо ему преданы. С Берилл все было иначе. Для нее он был обычным человеком, со всеми человеческими слабостями. Его очарование на нее совсем не действовало, она оставалась бесчувственной; он иногда спрашивал себя, питает ли она к нему хотя бы симпатию.
Как-то Джон случайно подслушал ее телефонный разговор с подругой.
— Нет, — говорила она, — мне не кажется, что он большой эгоист, он просто очень рассеянный…
Он понял, что речь идет о нем, и это огорчало его в течение двадцати четырех часов. Все раздражало его: полное согласие Герды, холодный критический ум Берилл, споры с Генриеттой. Но это же ненормально! Переутомление? Может быть. Но и в этой усталости, и в этом раздражении, наверное, кроется одна причина, и ее нужно найти.
«Нет, так не может дальше продолжаться, — думал он. — Вот если бы я смог уйти…» И опять: «Я хочу домой!»
Есть же у него дом, вот он, здесь! А за дверью его ожидает эта больная, наводящая скуку, у нее много денег, и она желает тратить их и свое время, чтобы поправить свое слабое здоровье.
Однажды кто-то сказал ему, что бедные люди обращаются к врачам только если действительно в них нуждаются. Это должно приносить врачам удовлетворение. Джон улыбнулся. Выдумывают каких-то Бедных с большой буквы! Вот, например, «бедная» старая миссис Пирсток. Каждую неделю она обходит пять клиник и тащит оттуда притирания для спины, микстуру от кашля, пилюли для пищеварения — все, что сможет получить. И она вечно недовольна. Недавно она жаловалась, что ей дали светлую микстуру вместо темно-коричневой, которую она привыкла принимать вот уже четырнадцать лет. У него еще стоял в ушах ее плаксивый голос, исходящий из солидной утробы, которая выдерживала все эти лекарства. А выглядела она очень хорошо. Они одной породы — вот эта богатая женщина, ожидающая его здесь, и бедная миссис Пирсток. И ту, и другую нужно терпеливо выслушать и выписать то же самое, только одной на больничном бланке, а другой на красивой дорогой бумаге.
Как все это ему надоело!
…Лазурное море, запах мимозы, тяжелая южная жара…
Прошло пятнадцать лет, и все мертво. Хорошо, что у него хватило смелости с этим покончить!
«Смелость? — шепнул ему какой-то маленький злой демон. — И это ты называешь смелостью?»
Он сделал то, что следовало. Это было нелегко, ему было очень плохо, но он не сдался. Разрыв был окончательный, он вернулся в Англию и женился на Герде.
Его секретарша безоговорочно некрасива, жена тоже не красавица. Ведь именно этого он и хотел. Что такое красивая женщина, он испытал на себе. Она все может сделать с человеком, которого встретила на своем пути. После Вероники ему захотелось безопасности. Тишина, преданность, покой — все это делает жизнь терпимой. Именно Герда была ему необходима. У нее нет других мыслей — только он. Она и не хочет ни о чем другом Думать, она подчиняется всем его решениям, она никогда не спорит. Кто это сказал: «Самое страшное — это обладать тем, чем пожелаешь?»